Игорь Костюченко - Враг генерала Демидова. Роман
Этому гордецу младший лейтенант криком и пытался растолковать, по слогам: никаких опоздавших к началу концерта он в помещение театра не пустит. Все равно ему – пусть явились они хоть с тромбоном, хоть с бадминтоном, хоть с всем Союзом композиторов и консерваторией в придачу. Приказ есть приказ.
Рябой только молчал, спокойно слушал младшего лейтенанта и не двигался.
Когда лейтенант исчерпал весь свой запас слов и терпения, и уже готов был приказать своим автоматчикам арестовать троих музыкантов за недисциплинированность, старик вытер красные влажные губы ладонью и засеменил с лестницы.
– Да кто вы такие, чтобы не подчиняться?! – кипятился лейтенант.
– Мои это, мои ребятки! – закричал с лестницы контрабасист. – Из нашего оркестра.
И сразу набросился на музыкантов.
– Ну, куда вы запропастились. Товарищ дирижер уже с ног сбился. Из Главпура звонили. Какая же игра без тромбона? Концерт уже начался. Давайте за мной! Быстрее!
Старик бойко растолкал опешивших автоматчиков, подскочил к рябому и потащил его с собой через вестибюль.
– Стоять! – заорал младший лейтенант.
Старик замер, согнувшись. Повернулся к лейтенанту вполоборота.
– Пропуска!
– Что?
– Имеются? Пропуска?
Осклабившись и обнажив при этом черную дыру вместо передних резцов, старик хлопнул себя пятерней полбу.
– Ну, конечно, конечно! У меня, у меня они! Все здесь!
И засунул руку за пазуху. Музыканты переглянулись. Рябой и бровью не повел, когда в ловких узловатых пальцах старика блеснула контрабасная струна.
Одним движением старик захлестнул струной шею юного лейтенанта, дернул на себя – лейтенант засучил ногами, забился в предсмертной судороге.
Ножи, внезапно оказавшиеся в руках музыкантов, дружно ударили автоматчиков. Через секунду с охраной вестибюля было покончено.
– На галерею, быстро. Седьмая ложа, – деловито скомандовал старик рябому.
Музыканты направились к лестнице.
Старик остался. Он разглядывал три трупа, сматывал струну. Вдруг усмехнулся – из-под массивного двухтумбового стола торчала женская ступня в простом крестьянском, подшитом кожей валенке – подрагивала, мелко.
Старик заглянул за стол – маленькая женщина, простоволосая, с размазанной помадой на синих губах, таращила на него полные слез и ужаса глаза. На ее спецовке был нашит черный прямоугольник с надписью белым – «Вахтер».
Старик вздохнул и стал быстро разматывать струну.
Сабатеев шел, покуривая, по коридору, который вел к буфетному залу. Ни он, ни его люди нигде не могли отыскать Джан. Не было ее и здесь, возле буфета. У поворота длинного и полутемного коридора он услышал шаги. Понял: шли военные – по паркету стучали подкованные каблуки армейских сапог.
Он пошел на стук. И чуть не столкнулся лицом к лицу с худым, рябоватым офицером-музыкантом. Сабатеев забыл о папиросе.
– Ребята, вы девушку в темном платье, с шалью красивой такой… серебристой… не видели? Стрижка короткая…
Офицеры холодно глядели Сабатееву прямо в глаза. Молчали. Словно не понимали вопроса.
– Ну, глаза овальные, карие…
– Нет, – ответил рябой музыкант, украдкой посмотрел на футляр с тромбоном.
Сабатеев перехватил его быстрый взгляд.
На руке музыканта с футляром вздулись прожилки. Значит, весит инструмент немало – автоматически решил Сабатеев, не отдавая себе отчета, зачем ему эта информация.
– Разрешите следовать дальше, товарищ капитан? У нас мало времени, – сказал медленно, будто с трудом подбирая слова, рябой.
– Музыканты? – спросил Сабатеев, не понимая, что, возможно, задает глупый вопрос. Ему почему-то не хотелось отпускать этих офицеров с тромбоном.
Рябой бесстрастно кивнул.
– Так точно. Музыканты. Нам приказали срочно доставить тромбон.
– Понятно, – рассеянно процедил Сабатеев, соображая, стоит ли ему приказать музыкантам немедленно предъявить документы. Что-то беспокоило его в них, но что именно – неясно…
Ему некогда было заниматься этими троими – командующий приказал найти Джан. Сабатеев должен был поскорее выполнить приказ командарма.
– Она на втором ярусе, в седьмую ложу прошла… – крикнула Сабатееву светловолосая официантка, мелькнув в коридоре с подносом, полным грязной посуды.
– Еще есть вопросы? – спросил рябой.
– Нет.
Сабатеев шагнул в сторону, освобождая музыкантам путь.
Офицеры прошли мимо Сабатеева, мрачно смотря перед собой, скрылись в полумраке.
Сабатеев проводил их взглядом, отправился на галерею.
Яхонтов превосходил самого себя. Он ревел, как океанский шторм, сокрушающий прибрежные скалы. Под куполом театрального зала от могучего яхонтовского рыка раскачивалась и позванивала тысячами блистающих стразов стопудовая люстра, некогда изготовленная в Париже по заказу дирекции Российских императорских театров.
– О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить… Я Русь от недруга спасу! – гремел Яхонтов, обнажив мохнатую грудь и раскинув в стороны руки.
Конин скользнул взглядом по изумленным лицам слушателей, и вышел из зала.
Тромбонист и сопровождавшие его музыканты поднялись на галерею, из которой начинались входы в ложи второго яруса главного зала оперного театра.
Они не прошли и двух десятков шагов, как были остановлены нарядом автоматчиков. На требование предъявить документы – музыканты пустили в ход ножи.
Диверсантам не потребовалось много времени, чтобы уничтожить весь наряд.
На шум из ложи выскочил лейтенант Шилов.
– Что такое? Кто их? – Шилов не сразу догадался, что происходит. Он видел тела мертвых автоматчиков и склонившихся над ними людей в форме советских офицеров. Он не сообразил, что эти трое и есть убийцы.
Музыканты медленно и молча двинулись на лейтенанта.
Блеснули ножи.
Шилов понял, что попал в переплет.
– Так вы гады, голубчики? – пробормотал Шилов и рванул из кобуры пистолет. Но один из нападавших сделал выпад и выбил у него из руки оружие. Второй ударил лейтенанта финкой в бок. Шилов упал, ударился головой о стену. Падая, сбил фонарь. Стало темно.
В полной темноте Шилов отполз за дверь. Затих.
Он слышал, как напавшие на него диверсанты искали его с полминуты, но не могли найти. А потом быстро побежали по коридору.
Шилов пощупал бок – саднило. Бок быстро стал набухать чем-то мокрым, хлюпким. Лейтенант попытался встать. Но в голове вспыхнул желтый блиц, и Шилов понял, что летит в бездонную яму, из глубины которой к нему, как вагонетки, одна за другой мчались грохочущие лохматые звезды.
Глава десятая
Вильно. 1944 год, август
Конин шел по галерее второго яруса. Было гулко и пустынно. Он осмотрелся, заглянул на лестницу пожарного выхода. Поста охранения там не обнаружил.
– Тоже мне, спецы. Нигде. Никого, – прошептал Конин.
Он решил повернуть назад, когда, подсветив фонариком пол, заметил, как луч выхватил из мрака пятно. В двух шагах от первого он обнаружил второе пятно. У самого входа в ложу – третье.
Конин откинул портьеру, вошел в ложу.
Свет карманного фонаря заскользил по телам мертвых автоматчиков.
Конин попытался нащупать пульс у каждого – никаких признаков жизни.
– Музыканты! – раздался откуда-то со стороны слабый голос.
Конин шагнул на голос, направив туда же свет фонаря.
У стены сидел, держась за бок лейтенант Шилов. Половина его щегольской гимнастерки была залита кровью, которая сочилась сквозь пальцы.
– Помоги встать! – прошептал лейтенант. – Уйдут, гады!
Конин сорвал обертку индивидуального пакета.
– Не уйдут. Догоним. А тебя, лейтенант, для начала тебя перевязать надо. Кровью изойдешь.
«Музыканты» подошли к двери, на которой была прибита табличка с цифрой семь. Роли каждого из них были распределены заранее. Рябой прошел через всю ложу. Отодвинул портьеру и внимательно посмотрел на сцену, в зал. Кивнул своему сообщнику, замершему у входа с футляром для тромбона в руках.
«Тромбонист» подошел к столу, положил на него футляр. Щелкнули замки. В слабом свете блеснул вороненый ствол снайперской винтовки. Умелые руки зарядили оружие. Установили его на специальное приспособление вроде треноги.
– Все готово, Циклоп, – тихо сказал «тромбонист» рябому.
Тот сел за стол, приложился к винтовке.
Черные крест-накрест линии прицела медленно прощупывали одну за другой ложи бельэтажа. Наконец в прицеле появилась ложа командарма Демидова. За сеткой прицельной шкалы замелькали лица летчика с золотой саблей и орденом на груди, упитанного здоровяка в круглых очках… И наконец – волевой профиль седоватого человека, на плечах которого горели темным золотом генеральские погоны.
– Отлично. Пора уходить, – сказал Циклоп и встал от стола.
