Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
У матери-настоятельницы ужасно разболелась голова, поэтому она доверила ребенка молодой монахине. Вой ветра и глухой стук содрогающейся крыши долго мешали девочке спать. И вот, не проспав и трех часов, она снова открыла глазки и принялась щебетать.
— Мари-Эрмин, ангелочек мой, ложись баиньки!
Сестра Мария Магдалина прижала девочку к себе и расцеловала и щечки и в лобик.
— Господь хранит нас, моя малышка. Мне тоже страшно, но я знаю, что с нами ничего не случится. Это шумит Дедушка Мороз — большой и белый, весь усыпанный инеем. Он стучит в дверь и в стены монастыря своими белыми-белыми кулаками…
Монахиня слово в слово пересказывала малышке историю, которую когда-то придумала для нее мать. Мари-Эрмин не понимала смысла сказанного, но ласковый голос монахини и ее нежные прикосновения успокоили ребенка. Сунув большой пальчик в рот, девочка покрепче прижалась к молодой женщине.
— Спи, мое сокровище! Ты такая милая, такая ласковая…
Ответом было нежное детское воркование. Сестра Мария Магдалина вздохнула от удовольствия. Она наслаждалась теплом одеял и радовалась тому, что к ее груди прижимается ребенок.
— Мне кажется, что ты давным-давно живешь с нами, — проговорила она шепотом. — А ведь тебе всего годик. Годик! Где ты родилась, моя прелесть? Откуда приехала? Как по тебе скучает твоя матушка, если она еще жива!
Монахиня часто думала о родителях Мари-Эрмин, которым она искренне сочувствовала.
— Как они могли тебя оставить? Если бы мы с Эженом поженились, если бы у меня родился ребенок, я бы не смогла с ним расстаться. Надеюсь, ты останешься с нами надолго.
Сердце сестры Марии Магдалины переполняла любовь. Она закрыла глаза, и по щекам покатились слезы. Ей вспомнились слова настоятельницы, сказанные за ужином, — жестокие, но, к сожалению, справедливые:
— Она останется с вами на ночь, сестра Мария Магдалина, но вам не следует ласкать ее слишком часто. Нельзя допустить, чтобы ребенок привязался к кому-нибудь из нас, и никто не должен к нему привязываться. Это ясно? Когда закончится карантин, девочка какое-то время поживет у одной из местных женщин. Этим летом, а может, и раньше, Мари-Эрмин отвезут в приют. Если родители за ней приедут, мы перенаправим их туда.
Сердце молодой монахини сжалось, и она попыталась молиться, но прерывистое дыхание девочки ее отвлекало. Беззвучно произносимые тысячи раз слова молитв «Отче наш» и к Богородице перемешались с картинками из прошлого. В теле сестры Марии Магдалины жила еще одна женщина, которой родители, состоятельные торговцы из Шикутими, при крещении дали имя Анжелика. Ничто не сулило монашества этой смешливой школьнице, рисовавшей на полях тетрадок цветы и бабочек…
«А после школы я пошла работать в магазин. По вечерам шила себе приданое, распустив волосы по спине. Мои длинные волосы, которые так нравились Эжену», — думала она.
Не умри молодой человек так неожиданно, на свете не было бы сестры Марии Магдалины. Сберечь невинность, отказаться от сияющей красоты, спрятав ее под строгой одеждой, — таков был ее способ сохранить верность своему жениху.
В доме, расположенном совсем рядом с монастырем, Элизабет Маруа тоже не спалось. Сидя у печки на кухне, она вязала. Торшер с фарфоровой ножкой и абажуром из вощеной бумаги освещал ее работу.
«Да будет благословенно электричество», — подумала молодая женщина, дружелюбно поглядывая на нить накала внутри стеклянной лампочки.
Элизабет ждала своего мужа. Жозеф наверняка вернется голодным. Вечером он, как обычно, поест хлеба с маслом и перескажет новые байки Нэнэ. А потом они лягут спать.
В предвкушении удовольствия щеки Элизабет порозовели. В комнате царили чистота и порядок. Деревянные стены дома были оклеены вощеным картоном, который в конце лета Жозеф покрыл новым слоем краски кремового цвета. Плинтусы и наличники, которые Элизабет начищала раз в месяц, блестели.
— Жозефу нравится показывать, какой он заботливый и работящий, — с гордой улыбкой поведала она своему вязанию. — Он даже позаботился о том, чтобы купить семян для сада!
Вечера в одиночестве казались молодой женщине бесконечными. Симон засыпал рано. Завывание ветра и треск крыши действовали ей на нервы. Элизабет прислушалась. Несмотря на шум разбушевавшейся стихии, она услышала вой фабричной сирены.
«Несчастный случай? Боже мой, на фабрике что-то случилось! А чему удивляться? В этом году их завалили заказами из-за этой проклятой войны в Европе!»
С началом семейной жизни у Элизабет появилась масса поводов для беспокойства. Отложив вязание, молодая женщина побежала в кухню. Она не ошиблась — сирена продолжала звучать.
«Господи, сделай так, чтобы Жозеф вернулся домой! Сделай так, чтобы он прямо сейчас вернулся!»
Сложив ладони в молитвенном жесте, Элизабет прижалась носом к оконному стеклу. Она едва одерживала слезы. Сквозь пелену густого снега уличные фонари были едва различимы. Где-то завыла собака, и это стало последней каплей.
В доме семьи Маруа телефона не было. Телефонная связь была проложена только к монастырской школе, мэрии, универсальному магазину и дому бригадира. Молодая женщина решила, что стоит постучаться к соседям.
«Амеде сегодня вечером не работает. Так сказал Жозеф. Он сможет сходить на фабрику и узнать, что случилось!»
Она надела меховые ботинки, набросила шубку, повязала голову шерстяным платком. Сердце глухо стучало в груди, было тяжело дышать. Без мужа ее жизнь закончится. Он был центром ее мира — ее любимый, отец Симона…
— Вернись ко мне, мой Жозеф! — со слезами просила она.
Через секунду Элизабет уже была под навесом, на просторном крыльце, на котором теплыми летними вечерами, после ужина, они любили сидеть с Жозефом. Порыв ветра швырнул ей в лицо тысячи острых кристалликов. Стоит только спуститься на три ступеньки — и она побежит к крыльцу дома семьи Дюпре. Сирена смолкла, но поселок неожиданно погрузился в непроглядную тьму. Электричество, освещавшее дома жителей Валь-Жальбера, вырабатывалось фабричными турбинами, но они, очевидно, перестали работать.
«Значит, случилась серьезная авария! — всполошилась молодая женщина, испугавшись темноты. — Авария или несчастный случай!»
Воображение рисовало ужасные картины, в том числе тело рабочего, зажатое челюстями станка или раздавленное прессом. А на полу, и так мокром от воды, лужа крови… И случилась беда, конечно же, с ее Жозефом…
— Нет, я не хочу! Господи, верни мне моего мужа! — закричала она.
Сугробы озаряли улицу призрачным голубоватым светом. Не будь снежной завесы, Элизабет могла бы спуститься без особого труда, но метель, казалось, удесятерила свои усилия. Молодая женщина уцепилась за столбик крыльца. Носком ботинка она пыталась нащупать первую ступеньку. Жозеф утром их расчистил, но снег быстро нападал снова. Однако от своего намерения Элизабет не отказалась. Внезапная потребность хоть с кем-нибудь поговорить подталкивала ее к действию. Их сосед Амеде — хороший парень, который, в отличие от своей жены Анетты, всегда готов прийти на помощь. Он уж сумеет ее успокоить…
«Наверное, они уже успели зажечь керосиновую лампу… Я объясню, что услышала сирену. Ох, какая же я дурочка! Они ведь тоже ее слышали!»
Элизабет споткнулась и упала лицом в обледеневший сугроб.
«Пропустила ступеньку!» — сказала она себе, с трудом поднимаясь.
Ветер дул так сильно, что молодая женщина с трудом держалась на ногах. Медленно она пошла к соседскому крыльцу, между тем как порывы ветра без конца отталкивали ее назад. Свет не горел ни в одном окне дома семьи Дюпре. Призвав на помощь всю свою волю, Элизабет взобралась по ступенькам и кулаками забарабанила в дверь. Но никто ей не ответил.
— Анетта! Амеде! — надрывно звала она, обезумев от страха.
Однако крик ее тонул в реве разбушевавшейся стихии.
«Где же они? — недоумевала молодая женщина. — Наверное, спят. Или, может, Анетта запретила мужу открывать мне дверь? Она из него веревки вьет! А мне мстит за то, что я недавно не пустила ее в дом!»
Элизабет испытывала негодование, к которому примешивалось отчаяние. Жозеф не раз говорил жене, что с Анеттой Дюпре ей лучше поддерживать добрые отношения. И только теперь бедная женщина поняла почему.
— Лучше бы мне пойти к Тибо! — решила она. — Их дом недалеко.
В семье Тибо было шестеро детей. Сорокалетняя мать семейства по имени Селин была женщиной набожной, с мягким характером. Ее муж, Марсель, часто работал в бригаде Жозефа.
Хлопья снега слепили глаза. Сама того не зная, Элизабет пошла не в ту сторону. Каждый шаг стоил ей огромных усилий, ноги вязли в сугробах.
— Вот странно! — воскликнула она некоторое время спустя. — Наверное, я прошла мимо дома Тибо. Лучше бы мне вернуться домой, я и так уже не знаю, куда иду!
