Александр Дюма - Кровопролития на Юге
Однако эти умелые приготовления отнюдь не остановили г-на де Брольи; он приказал атаковать и, сам подавая пример, пустил коня в галоп. Со своей стороны, рубашечники в первой шеренге опустились на одно колено, чтобы вторая шеренга могла целиться; благодаря стремительности драгун расстояние между двумя отрядами начало быстро сокращаться, но когда королевские солдаты были уже в тридцати шагах от мятежников, они неожиданно обнаружили, что местность пересекает глубокая лощина, нечто вроде рва, отделяющего их от рубашечников. Некоторые успели вовремя сдержать коней, но другие, несмотря на все усилия, не смогли остановиться, потому что сзади их теснили другие всадники, и таким образом многие, не удержавшись, скатились в лощину. В тот же миг послышался зычный голос: «Огонь!», сверкнул залп, и вокруг г-на де Брольи упали несколько драгун.
— Вперед! — крикнул капитан Пуль. — Вперед!
И, устремив коня к тому месту, где края рва были менее круты, вместе с несколькими драгунами стал штурмовать подъем.
— Смерть сыну Велиала! — произнес тот же голос, который прежде скомандовал: «Огонь!» Немедля грянул одиночный выстрел, и капитан Пуль распростер руки, выронил саблю и упал с коня, который, вместо того чтобы убежать, коснулся хозяина своими пышущими жаром ноздрями, а потом испустил долгое ржание. Драгуны отступили.
— Так погибают гонители Израиля! — вскричал начальник мятежников, потрясая своим карабином.
С этими словами спрыгнув в лощину, он схватил саблю капитана Пуля и вскочил на его коня. Животное, верное прежнему хозяину, попыталось было оказать сопротивление, но вскоре по тому, с какой силой колени всадника сжали его бока, почуяло, что сбросить наездника будет нелегко. Тем не менее конь взвился на дыбы и подпрыгнул, однако всадник сидел как влитой, и, признав свое бессилие, благородный испанский скакун помотал головой, еще раз заржал и покорился.
Тем временем драгуны с одной стороны, а с другой — часть рубашечников спустились в ров, где закипела схватка, а те, кто остался на краю рва, продолжали стрелять, имея преимущество видеть своих врагов сверху. Очень скоро драгуны г-на Дурвиля дрогнули и стали отступать несмотря на то, что их начальник в этот самый миг был тяжело ранен в голову. Напрасно пытался г-н де Брольи их собрать: покуда он, силясь поддержать своего лейтенанта, бросился к роте, которой тот командовал, его собственный отряд обратился в бегство; и вот, не надеясь выиграть битву, он в сопровождении нескольких смельчаков ринулся выручать г-на Дурвиля, который под прикрытием своего командира отступил, обливаясь кровью. Рубашечники же, завидя кавалеристов, спешивших на помощь королевским войскам, ограничились тем, что выпустили вслед неприятелю мощный ружейный залп, однако не покинули позицию, принесшую им быструю и легкую победу.
Едва королевские войска оказались вне пределов досягаемости, предводитель мятежников опустился на колени и затянул псалом, который пели евреи, когда, перебравшись через Красное море, увидали, что войско фараона поглотили волны; итак, едва затих свист пуль, преследовавших королевских солдат, как вслед им полетели победные песнопения. Затем, возблагодарив Господа, реформаты вернулись в лес вслед за своим предводителем, который только что в полной мере доказал свое умение, хладнокровие и отвагу.
Этот новый военачальник, которому вскоре предстояло командовать теми, кто превосходил его годами и чинами, был знаменитый Жан Кавалье.
В то время Жан Кавалье был молодым человеком двадцати трех лет, невысоким, но крепкого сложения, с овальным миловидным лицом, с прекрасными живыми глазами, с длинными каштановыми волосами, падавшими на плечи; облик его лучился кротостью. Он родился в 1680 году в Риботе — деревне прихода Але, где его отец владел небольшим хутором; когда сыну было лет двенадцать — четырнадцать, он перебрался оттуда на ферму Сент-Андеоль, близ Манда.
Молодой Кавалье, который, в сущности, был крестьянин и крестьянский сын, нанялся сперва в пастухи к г-ну Лакомбу, буржуа, жившему в Везнобре; но одинокая жизнь пришлась не по душе пылкому молодому человеку, он расстался с первым хозяином и поступил подмастерьем к булочнику в Андюзе.
Там в нем развилась любовь к военному делу; все время, оставшееся от работы, он тратил на присутствие при военных учениях; вскоре ему удалось свести знакомство с несколькими солдатами; помощник фехтместера дал Кавалье несколько уроков владения оружием, а один из драгун научил его верховой езде.
Однажды в воскресенье он гулял под руку со своей невестой, и какой-то драгун из полка г-на Флорака оскорбил девушку. Жан Кавалье дал драгуну пощечину, тот выхватил саблю, Кавалье вырвал у кого-то из присутствовавших шпагу, но молодых людей растащили, и до схватки дело не дошло. На шум прибежал офицер, то был сам маркиз де Флорак, капитан полка, носившего его имя, но андюзские горожане уже помогли молодому человеку бежать, так что, прибыв на место, где гордый крестьянин осмелился ударить королевского солдата, маркиз увидел лишь невесту в обмороке.
Девушка была так хороша собой, что ее иначе и не называли как прекрасная Изабо; поэтому вместо того чтобы преследовать Жана Кавалье, маркиз де Флорак принялся приводить в чувство его суженую.
Однако дело было нешуточное, весь полк поклялся расправиться с Жаном Кавалье, а потому друзья молодого человека посоветовали ему бежать и на некоторое время покинуть страну. Прекрасная Изабо, трепетавшая за жениха, присоединила свои мольбы к уговорам друзей, и Кавалье в конце концов согласился уехать. Девушка поклялась жениху хранить ему верность в любых испытаниях, и Жан Кавалье, заручившись ее обещанием, отправился в Женеву.
Там он свел знакомство с одним дворянином-протестантом по имени дю Серр, у которого была стекольная мастерская на хуторе Аррибас, совсем рядом с фермой Сент-Андеоль; Жером Кавалье часто просил дю Серра передать немного денег сыну, когда дю Серр ездил в Женеву якобы ради расширения своего торгового дела, а в действительности по делам, связанным с распространением протестантизма. Изгнанник и проповедник легко нашли общий язык. Дю Серр обнаружил в Кавалье сильный характер, пламенное воображение, несгибаемую отвагу; он поделился с ним своими надеждами распространить реформатскую веру в Лангедоке и Виваре. Все влекло Кавалье во Францию — тоска по родине, любовная страсть. Переодевшись слугой, сопровождающим дворянина-протестанта, он пересек границу, ночью вернулся в селение Андюз и направился прямиком к дому невесты. Он уже хотел постучаться, несмотря на то, что был час ночи, но тут дверь отворилась и вышел молодой красавец, которого до порога провожала женщина. Молодой красавец был маркиз де Флорак, провожавшая его женщина — Изабо. Невеста крестьянина стала возлюбленной дворянина.
Наш герой был не таков, чтобы безропотно снести подобное оскорбление. Он направился прямиком к капитану и заступил ему дорогу. Тот хотел оттолкнуть его локтем, но Жан Кавалье, отбросив плащ, в который был закутан, взял в руку шпагу. Маркиз был храбр; его не заботило, равен ли ему по положению тот, кто на него нападает; на зов одной шпаги явилась другая, клинки скрестились, и мгновение спустя маркиз упал на землю, сраженный ударом, пронзившим ему грудь.
Кавалье подумал, что убил маркиза, так как тот недвижно распростерся у его ног. Это означало, что нельзя терять ни минуты, поскольку надеяться на снисхождение ему было нечего. Он вложил окровавленный клинок в ножны, вернулся на равнину, оттуда поднялся в горы, и на рассвете был уже в безопасности.
Остаток дня беглец переждал на одиноком хуторе, где ему дали приют. Легко распознав в хозяине реформата, он не скрыл от него своей истории и спросил, где ему найти какой-нибудь вооруженный отряд, в который он мог бы вступить, потому что намерен вести борьбу за распространение реформации. Фермер указал ему на Женрак: там должна была состояться встреча сотни их братьев по вере. В тот же вечер Кавалье направился в деревню Женрак; он попал к рубашечникам как раз в миг, когда те завидели вдалеке г-на де Брольи и его солдат. У протестантов не было начальника, и он немедля произвел сам себя в их капитаны, благо ему была присуща та врожденная властность, которая дана иным людям от природы, и, дабы оказать королевским войскам достойный прием, отдал распоряжения, о коих мы уже рассказывали; поэтому после победы, каковой так много способствовали его ум и сила, все дружными криками утвердили его в чине, который он сам себе даровал.
Таков был знаменитый Жан Кавалье, о чьем существовании королевские войска узнали вследствие поражения их самых отчаянных отрядов и гибели самого отважного капитана.
Слух об этой победе вскоре облетел все Севенны, и в знак радости в горах запылали новые пожары. Этими сигнальными огнями оказались замок Бастид, принадлежащий маркизу де Шамбоннаку, церковь в Сансоне и деревня Грульер, где из восьмидесяти домов уцелели семь.