Жан-Луи Фетжен - Вуали Фредегонды
Дворцовый управитель Осаний все это время держался безучастно, только иногда что-то отвечая на возмущенный шепот капеллана. Но когда часовня почти опустела, он рывком поднялся со скамьи, почтительно подошел к королеве и приветствовал ее согласно этикету — хотя и с некоторого расстояния, что можно было счесть неким скрытым упреком. Точно так же он склонился сперва перед Ингобергой, потом перед Одоверой.
— Моя королева, — наконец заговорил он, — мне не хотелось бы тревожить вас известием, которое, в конце концов, может оказаться всего лишь слухом…
— Переходите к делу! — сухо перебила его Арнегонда. — Он мертв или нет?
— Моя королева, я не знаю… Об этом неизвестно точно. Новость была принесена из Парижа торговцами, а не гонцами из войска Если бы что-то произошло, даже если бы король был всего лишь легко ранен — наверняка отправили бы гонцов. Поэтому я не думаю, что…
— То есть, это снова может оказаться ложным слухом?
— Я верю в это и на это надеюсь, дама Арнегонда! Я отправил посланцев навстречу войску, чтобы убедиться…
— К дьяволу твоих посланцев!
Королева с такой яростью выкрикнула эти слова, что Фредегонда вздрогнула. Прядь волос выбилась из прически Арнегонды и теперь колыхалась возле ее побелевших губ, тонких ноздрей и сверкавших от гнева глаз. В течение нескольких мгновений королева франков не произносила ни слова, нервно стискивая руки, с выражением такой явной досады на лице, что это не могло ни от кого укрыться. Столь же удивительным было и то, что причиной этого гнева и отчаяния стали утешающие слова Осания. Очевидно, супруга короля отнюдь не была обрадована известием о том, что он, возможно, уцелел. Фредегонда вспомнила рассказы Эврара, погонщика быков, и его жены, а также пересуды в общих дворцовых помещениях. Ингонда, первая жена короля, ныне покойная, совершила ошибку, когда представила ему свою младшую сестру, Арнегонду, и попросила найти для нее достойного мужа.
Распаленный красотой молодой женщины, тот не раздумывал долго: «Я перебрал всех богатых и умных мужчин, которые могли бы жениться на твоей сестре, но лучше себя никого не нашел, — заявил он. — Итак, я беру ее в жены, и надеюсь, что это не слишком тебя огорчит». Вскоре Арнегонда забеременела от Хлотара. Но, если она думала, что сможет сохранить любовь короля только для себя, она ошибалась. Через несколько лет король снова женился — на Гонтеке, вдове своего собственного брата Хлодомира. К тому же у него был еще один сын от его содержанки, Хенсины. Мало того, ни для кого не было тайной, что истинной любовью короля была юная девушка по имени Радегонда, которая ушла в монастырь, после того как он начал ее преследовать, и которую считали святой. Поэтому, без сомнения, в сердце Арнегонды больше не осталось даже следов былой любви — лишь горечь существования среди постоянных притеснений и унижений.
Фредегонда не осмелилась больше смотреть в сторону королевы и повернулась к своей госпоже, сидевшей рядом с ней на одной из опустевших скамей, чуть поодаль от остальных. Одовера не произнесла ни слова, но схватила ее за руку и лихорадочно сжала в порыве благодарности. Когда принцесса повернулась к компаньонке, в глазах у нее блестели слезы. Ей, по крайней мере, слова дворцового управителя вернули надежду. Фредегонда невольно спросила себя, сколько времени продлится любовь Одоверы к Хильперику, если тот пойдет по стопам отца и начнет менять жен и любовниц, а она будет лишь матерью его детей, полностью изнуренной частыми родами.
Послышался новый всплеск голосов — молодая женщина, погруженная в свои мысли, не вполне поняла, о чем идет речь, — затем королева резко повернулась и вышла в сопровождении своей свиты, и почти сразу же за ней последовала и принцесса Ингоберга Одовера продолжала сидеть, не осмеливаясь поднять голову, до тех пор, пока они не ушли. Только тогда она поднялась и направилась к Осанию, который поспешил к ней навстречу, слегка разведя руки в успокаивающем жесте, в котором ощущалась и некоторая усталость.
— Три дня, — произнес он, предваряя вопрос принцессы. — Самое большое четыре — за это время мои люди успеют вернуться. По последним известиям, войско — в Вормсе, на тюрингской земле. Как только я что-то узнаю, тут же сообщу вам лично. Но, повторяю, если бы король или кто-то из его сыновей была ранен, меня бы уже уведомили.
— Спасибо, — прошептала Одовера. — Благослови вас Господь…
В порыве признательности она даже поцеловала ему руку. Осаний тут же отстранился, не в силах скрыть удивление и даже осуждение. Этот неожиданный поступок принцессы, кажется, одинаково смутил обоих, причем до такой степени, что Фредегонда опустила голову, чтобы скрыть невольную улыбку. Но в этот момент капеллан, приблизившись к ним, положил конец этой неловкой заминке.
— Я нечасто вижу вас на службе, дама Одовера… Стоило бы подумать о крещении вашего новорожденного…
— Как только вернется его отец, — пообещала принцесса.
— Да, понимаю.
Священник изобразил на лице участие, почтительность и легкое соболезнование. Заметив рядом с принцессой Фредегонду, он буквально просиял:
— А вот это знакомое лицо! Одна из моих наиболее верных прихожанок…
Девушка почувствовала, что краснеет, и тут же рассердилась на себя за это. Никогда не опускать глаза! Особенно перед врагами!
— Да, я слушаю слово Божье, чтобы тоже принять христианство, — проговорила она.
— Так ты не христианка? — прошептал Осаний, с внезапной холодностью в голосе и во взгляде, которая встревожила Фредегонду.
Дозволено ли язычнице входить в христианский храм? Об этом Эврар и его жена ничего не говорили, когда рассказывали ей о порядках во дворце и обычаях франков. Не был ли этот поступок одним из тех смертных грехов, которые навсегда закроют ей доступ в Царствие Небесное? И может ли она остаться на службе у принцессы-христианки? Без сомнения, нет — если только она сейчас же не найдет себе оправдание.
— Сеньор, мои родители умерли вскоре после моего рождения…
По крайней мере, хоть это не было ложью.
— Аббат Претекстат взял меня к себе и воспитал. Я так и не осмелилась спросить у него, крестили ли меня. И вот теперь я бы хотела быть уверенной в этом всецело…
— Даже с риском быть окрещенной дважды? — ухмыльнулся Осаний, смягченный, почти позабавленный. — Я знаю Претекстата, это весьма ревностный служитель Божий… Это он рекомендовал тебя принцессе?
— Да, это был он, — подтвердила Одовера.
— Что ж, тогда он, значит, был уверен в этой отроковице, — заметил капеллан.
— Но все же, — настаивал Осаний, — разве возможно для христианина быть окрещенным дважды, святой отец?
— Да, случай, прямо скажем, нечастый… Однако, я думаю, таинство крещения все же может быть совершено повторно. Ведь, в конце концов, что есть святая месса, как не постоянное повторение жертвы Христа?.. Я, напротив, вижу в этом намерении похвальный пыл. И потом: было бы жаль увидеть, что такой прелестный ребенок осужден на вечное проклятие, не правда ли?
Капеллан протянул руку, явно собираясь похлопать Фредегонду по щеке, но в последний момент отказался от этого намерения. Вместо этого он почтительно склонился перед Одоверой.
— Если вы согласитесь, я окрещу ее одновременно с вашим сыном.
— О, конечно! — воскликнула Одовера, улыбаясь своей компаньонке. — И я буду твоей крестной матерью!
Фредегонда опустилась на колени и поцеловала ей руку — в таком же порыве признательности, как сама принцесса — чуть раньше. Когда она поднялась, чувствуя, как сердце переполняет радость, она заметила на лицах Одоверы, Осания и капеллана сочувственно-снисходительное выражение, которое в другое время показалось бы ей унизительным. После этого она ограничилась лишь легким наклоном головы и вышла, с поспешностью усердной служанки, ненадолго оказавшейся в кругу высоких особ и теперь возвращавшейся к своим обязанностям. Итак, она стала франкской женщиной, теперь она к тому же станет христианкой, и сама принцесса будет ее крестной матерью. Ничто не могло задеть ее в этот момент, даже их надменность. Еще немного — и эта надменность передастся и ей.
Как только Фредегонда закрыла за собой створки двери и пошла вдоль двух рядов стражников, выстроившихся у входа в часовню, все взгляды обратились на нее. Здесь были мужчины, уже достаточно зрелые, чтобы годиться ей в отцы, благородные дамы, воины, ученые и богачи, римляне, франки — но все толпились снаружи, ожидая услышать хотя бы эхо тех известий, которые она уже знала. Преодолев мгновенное замешательство, она улыбнулась и приветствовала собравшихся непринужденным реверансом, затем пошла вперед, и все с почтением расступились перед ней. Это продолжалось недолго, поскольку людей было не так уж много, но она вышла из этого живого коридора с сильно бьющимся сердцем и румянцем на щеках, с трудом подавляя желание закричать, запрыгать от радости и расхохотаться. Однако она держалась прямо, с достоинством, подобающим ее статусу, пока что воображаемому. И тут она лицом к лицу столкнулась с молодым послушником.
