Александр Дюма-сын - Дама с камелиями
Конечно, может показаться очень смелым с моей стороны ожидать таких великих результатов от моего труда, но я принадлежу к тем, кто верит, что все большое может быть заключено в малом. Ребенок заключает в себе будущего взрослого: мозг тесен, но в нем сокрыта мысль; глаз — точка, но он обнимает пространства.
Через два дня аукцион был закончен. Он дал сто пятьдесят тысяч франков.
Кредиторы разделили между собой две трети, а семья, состоявшая из сестры и племянника, унаследовала остальное.
Сестра сделала большие глаза, когда нотариус известил ее, что ей досталось наследство в пятьдесят тысяч франков.
Шесть-семь лет эта девушка не видела сестру, которая однажды исчезла и с тех пор не давала о себе знать.
Она поспешно приехала в Париж, и велико было удивление тех, кто знал Маргариту, когда они увидели в лице ее единственной наследницы толстую и красивую деревенскую девушку, ни разу до тех пор не выезжавшую из деревни.
Ее будущее было обеспечено одним взмахом пера, и она даже не знала, из какого источника пришло к ней это неожиданное благополучие.
Она снова вернулась, как мне рассказывали, к себе в деревню, очень опечаленная смертью сестры. Утешение, однако, могли дать ей деньги и проценты от них.
Все эти подробности живо интересовали Париж — очаг скандалов, но мало-помалу стали забываться, и я тоже начал было забывать свое участие в этих событиях, как вдруг новое происшествие раскрыло передо мной всю жизнь Маргариты и показало мне такие трогательные подробности, что у меня явилось желание написать этот рассказ, и я его написал.
Уже три или четыре дня, как квартира была освобождена от проданной мебели и сдавалась внаем, когда однажды утром ко мне пришел посетитель.
Мой слуга, или, вернее, швейцар, который мне прислуживал, вышел на звонок, принес карточку и сказал, что какой-то господин желает меня видеть.
Взглянув на карточку, я прочел там два слова: Арман Дюваль. Я старался вспомнить, где уже видел это имя, и вспомнил первую страницу книги «Манон Леско».
Что нужно от меня человеку, который подарил эту книгу Маргарите? Я велел немедленно просить посетителя.
Вошел белокурый молодой человек, высокого роста, бледный. Он был одет в дорожный костюм, который, по-видимому, не снимал несколько дней и не почистил даже по приезде в Париж.
Господин Дюваль был очень взволнован и не старался скрыть свое волнение. Он обратился ко мне со слезами на глазах и с дрожью в голосе:
— Пожалуйста, простите мой визит и мой костюм, но ведь молодые люди могут не стесняться друг друга, а мне так хотелось повидать вас сегодня, что я даже не заезжал в гостиницу, куда отправил свои сундуки, и прибежал, боясь в другое время не застать вас дома.
Я попросил господина Дюваля сесть около огня. Он вынул из кармана носовой платок и закрыл им на мгновение лицо.
— Вам трудно понять, — начал он с печальным вздохом, — что хочет незнакомый посетитель в такой час, в таком виде и вдобавок плачущий. Я пришел вас просить об очень большом одолжении.
— Говорите, я к вашим услугам.
— Вы присутствовали на аукционе у Маргариты Готье?
При этих словах волнение молодого человека, которое он сумел немного подавить, снова прорвалось и он принужден был закрыть лицо руками.
— Вам смешно смотреть на меня, — добавил он, — еще раз прошу у вас прощения. Будьте уверены, что я никогда не забуду терпения, с которым вы меня слушаете.
— Если та услуга, которую вы потребуете от меня, — возразил я, — может хоть немного успокоить ваше горе, скажите мне скорее, чем я могу быть вам полезен, и я буду счастлив помочь вам.
Горе господина Дюваля было мне симпатично, и я хотел быть ему приятным.
Тогда он сказал:
— Вы купили какую-то вещь на аукционе у Маргариты?
— Да, книгу.
— «Манон Леско»?
— Да.
— Эта книга у вас?
— Она у меня в спальне.
Арман Дюваль при этом сообщении, казалось, успокоился и поблагодарил меня, как будто я оказал ему услугу тем, что сохранил эту книгу.
Я поднялся, прошел в свою комнату, взял книгу и передал ему.
— Да, это та самая, — сказал он, посмотрев на надпись на первой странице и перелистав книгу, — да, это она.
И две большие слезы скатились по его щекам.
— Скажите, пожалуйста, — спросил он, подняв на меня глаза и даже не стараясь скрыть слез, — вы очень дорожите этой книгой?
— Почему вы так думаете?
— Потому, что я хочу вас просить уступить ее мне.
— Простите мне, пожалуйста, мое любопытство, — сказал я, — это вы подарили книгу Маргарите Готье?
— Да, я.
— Книга принадлежит вам, возьмите ее, я счастлив, что могу вернуть ее вам.
— Но, — возразил господин Дюваль со смущением, — я верну вам по крайней мере то, что вы за нее заплатили.
— Позвольте мне подарить вам ее. Цена книжки на подобном аукционе пустячная, и я уж не помню, сколько заплатил за нее.
— Вы заплатили за нее сто франков.
— Да, верно, — сказал я в свою очередь со смущением. — Но откуда вы это знаете?
— Это очень просто: я надеялся приехать в Париж вовремя, чтобы поспеть к аукциону у Маргариты, а приехал только сегодня утром. Я хотел обязательно иметь какую-нибудь вещь после нее и побежал к оценщику, чтобы получить разрешение посмотреть список проданных вещей и имена покупателей. Я увидел, что эту книжку купили вы, и решил просить вас уступить ее мне, хотя сумма, которую вы заплатили за нее, заставила меня опасаться, что у вас самого связано какое-нибудь воспоминание с этой книгой.
В словах Армана чувствовалось опасение, что я знал Маргариту так же, как и он.
Я поспешил его разуверить:
— Я знал мадемуазель Готье только по виду. Ее смерть произвела на меня такое впечатление, какое производит на всякого молодого человека смерть красивой женщины, которую он имел удовольствие встречать. Я хотел купить что-нибудь у нее на аукционе и почему-то погнался за этой книжкой, сам не знаю почему, может быть, из желания позлить одного господина, который хотел ее приобрести во что бы то ни стало и боролся со мной за ее обладание. Повторяю вам, книга эта к вашим услугам, и я очень прошу вас взять ее у меня, но не на тех условиях, на каких я ее получил от оценщика. Пускай она будет залогом нашего дальнейшего знакомства и дружеских отношений.
— Хорошо, — сказал Арман, протянув мне руку и пожав мою, — согласен и буду вам признателен всю жизнь.
Мне очень хотелось расспросить Армана о Маргарите, потому что надпись на книге, путешествие молодого человека, его желание обладать книгой подстрекали мое любопытство, но я боялся своими расспросами навести его на мысль, что я отказался от денег, чтобы иметь право вмешиваться в его личную жизнь.
Казалось, он угадал мое желание и сказал:
— Вы читали эту книгу?
— Да.
— Что вы подумали о моей надписи?
— Я решил, что бедная девушка, которой вы подарили книгу, по вашему мнению, выделялась на общем уровне. Мне не хотелось видеть в этих строках пошлого комплимента.
— Вы были правы. Эта девушка была ангел. Вот прочтите это письмо. — И он протянул мне листок бумаги, который, по-видимому, не раз перечитывал.
Я развернул его и вот что прочел:
«Милый Арман, я получила ваше письмо и благодарю создателя за вашу доброту. Да, мой друг, я больна, и больна такой болезнью, которая не прощает, но ваше участие очень облегчает мои страдания. Я не проживу так долго, чтобы испытать счастье от пожатия руки, которая написала полученное мною хорошее письмо, слова которого должны были бы меня исцелить, если бы что-нибудь могло меня еще исцелить. Я вас не увижу, так как смерть близка, а сотни верст отделяют вас от меня. Бедный друг! Ваша прежняя Маргарита очень изменилась, и, пожалуй, лучше не видеть ее больше совсем, чем увидеть такой, какой она стала. Вы спрашиваете меня, прощаю ли я вас. Ах, от всего сердца, друг мой, так как зло, которое вы мне причинили, было только доказательством вашей любви ко мне. Вот уже месяц, как я лежу в постели, и так ценю ваше уважение, что веду дневник с момента, как мы расстались, и буду вести его до тех пор, пока силы мне не изменят.
Если я вам действительно дорога, Арман, сходите по возвращении к Жюли Дюпре. Она вам передаст этот дневник. Вы там найдете объяснение и оправдание всему, что произошло между нами. Жюли очень хорошо ко мне относится, мы часто говорили о вас. Она была у меня, когда пришло ваше письмо, и мы плакали, читая его.
Еще раньше, когда я не имела от вас никаких известий, я просила ее передать вам эти бумаги, когда вы вернетесь во Францию. Не благодарите меня. Эти постоянные воспоминания о единственных радостных моментах моей жизни доставляют мне большую радость, и если вы должны найти в этих листках прощение прошлому, то я в них нахожу постоянное успокоение.
Мне хотелось бы оставить вам что-нибудь на память, но все мои вещи опечатаны, и у меня ничего нет.
