Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного
Чего ж не доставить, ежели просит басурман? Глядишь, польза какая выйдет.
Не то слово: польза от перебежчика мурзы Камая оказалась великой. Перво-наперво поведал он, что у ворот Нур-Али есть тайный ход, оттого ворота те зовутся ещё Тайницкими. По тому тайному ходу посылают вестовых к ополчённой луговой черемисе[18] и возвращаются от них, а кроме того, со стен и из леса сигналят друг другу. Всё отменно, только одно не ладно: мурза, как и захваченный гонец, не мог указать, где тот ход. Не знал.
— Кому не очень доверяют и кто не должен возвращаться, того выводят на тайную тропу с завязанными глазами.
Рассказал мурза ещё об одном, не менее важном, о том, что прошлой ночью ушло через тайный ход посольство к ногаям. С ними ещё один гонец — к князьям Японии и Шипаку, а от них — в Арск. С каким заданием послан, мурза тоже не знал.
— А где Японии с Шипаком? — перевёл толмач вопрос Ивана Васильевича. — В Казани же они должны быть.
— Нет их в Казани. Они в пятнадцати вёрстах от неё. В остроге, специально построенном. Они там. Ещё примкнул к ним со своим войском Арский князь Эйюба. Отряды эти ударят с тыла, когда русские полки пойдут на захват крепости. Это их главная задача. До этого будут только тревожить русскую рать, надеясь на счастливый случай, который поможет захватить стан русских и даже самого царя. Я покажу вам дорогу к острогу.
Обещание важное, но оно сразу вызвало подозрение: не затеянная ли это ханом Едигером[19] игра? Выведет рать, посланную к острогу, который может и не существует вовсе, на засаду, тогда что?
Иван Грозный пригласил Камая потрапезовать с ним, и как бы мимоходом велел Курбскому:
— Займись своим.
У главного воеводы Михаила Воротынского тоже подозрение, не специально ли подослан мурза, у Курбского тоже. Верно они поняли повеление государя, и оба пошли в шатёр, где находился иод неусыпной стражей захваченный гонец. Решили не пытать, а удивить первым же вопросом:
— Тебя вывели из крепости, как ты утверждаешь, с завязанными глазами, а послы к ногаям, с которыми ты выходил, тоже были с повязками на глазах? — с ухмылкой спросил князь Андрей Курбский. — Что скажешь?
От удивления вроде бы покосел глазами пленник, но тут же обрёл прежний почти спокойный вид:
— Да, я слышал впереди себя много шагов, но что за люди там шли и как их вели, не знаю. Я говорю правду.
— Но дорогу к Япанче и Шипаку ты знаешь! — с жёсткой утвердительностью сказал Михаил Воротынский. — Ты же шёл не в Арск, а к ним!
Потупился пленник. Решал, как вести себя дальше. Русские воеводы знают очень много, ещё раз соврёшь, начнутся пытки. Стоит ли подвергать себя мучениям, если ты уже предан. Кем? Понятно, что не кем-то рядовым.
А Курбский пригрозил:
— Мучительная смерть ждёт тебя, если впредь продолжишь извиваться змеёй!
— Да. Я шёл к ним. Дорогу знаю хорошо. Вернее, тропу.
— Нам не тропа нужна, а лесная дорога. Она должна быть. Она есть. Проведёшь нас, будешь принят на службу к русскому царю. Всё равно Казань будет покорена и присягнёт государю Ивану Васильевичу.
— Хорошо. Поведу по дороге.
Вот теперь всё. Теперь ясно, что мурза Камай — не обманщик. Можно подумать и над тем, как разгромить и острог, и Арск. Можно и нужно искать тайный ход. Иван Грозный тут же собрал ближних своих бояр и воевод, послушать, что они скажут, а уж затем высказать свою волю.
Судили-рядили не очень долго. Все как один предложили нанести удар по острогу в Арском лесу, после чего захватить и сам Арск. Покончив же с ним, оставить на всех дорогах, что идут от Ногайской орды, крупные заслоны с крепкими тынами, нужные на случай, если ногаи решат послать Казани помощь.
Иван Грозный принял предлагаемое, внеся лишь поправку: направить на острог и в Арск отдельную рать численностью в тринадцать тысяч конных, во главе с князем Андреем Курбским и пятнадцать тысяч пешцев, которых вести князю Александру Шуйскому-Горбатому. В заслоны же на дороги из Ногайской орды идти Сторожевому полку.
Когда же речь пошла о тайном ходе, предложения от участников совета посыпались горохом. Одно другого мудренее. Отмахивался от них Иван Васильевич, и вот слово своё сказал Курбский, предложивший устроить подкоп под стену справа и слева от ворот Нур-Али и рыть под стеной норы, пока не удастся им пересечься с тайным ходом. Никаких засад в нём устраивать не стоит, лучше заложить пару мешков с порохом и разрушить его.
— Разумно, — согласился государь. — Исполнять тебе, князь Дмитрий Микулинский, воеводе Ертаула[20], и тебе, боярин Морозов, воеводе пушкарей.
Всё пошло ладом. Острог в Арском лесу взяли с ходу, не дав никому ускользнуть из него. Шуйский-Горбатый намерился было разрушить лесной стан татар, но Андрей Курбский воспротивился:
— Нельзя этого делать. Оставим здесь тысячи три детей боярских и стрельцов, пусть охраняют пленных, пока мы Арск берём. Главное — не выпустить никого, чтобы предупредили бы Казань и Арск. Когда Арск возьмём, пленников туда переведём, а здесь оставим засаду. На воротах — касимовские татары. Всем станут открывать ворота, выпускать же — никого.
— Ладно, пусть будет по-твоему.
Очень толковое решение, которое уже через малое время могло сослужить важную службу.
Вскоре докопались и до тайного хода. Точнее, приблизились настолько, что услышали голоса. Заманчиво конечно же перехватить гонцов, но воля государя непререкаема. Пару дней протаскивали в вырытый ус мешки с порохом, но перестарались: взрыв получился такой силы, что сделался пролом в стене.
Микулинский просит полки, чтобы ворваться в город, но Иван Грозный не даёт согласия. Рать не готова к штурму, тем более что татары не сдадутся, а станут сражаться за каждый дом, за каждую улицу. Сорвётся поспешный штурм, как на это отзовутся ратники. Куда денется боевой дух. А вот использовать случайно открывшееся вполне возможно: два или даже три подкопа в разных частях стены и — одновременные взрывы. А полки готовы к сече на улицах города. Почти все собраны под стены.
Ещё не осела пыль, а ратники уже заполнили проломы, прут по улицам, поначалу не встречая заметного сопротивления. Вот уже и центр города — мечеть Кул-Шериф. Стеной встали и нукеры, и мужчины добровольные, даже у женщин в руках сабли. Остановилось наступление. Нет, не заминка, а затор. Главный воевода принимает решение ввести резерв: половину царёва полка и дружину князя Андрея Курбского.
Столь заметная подмога сразу же внесла перелом в сече: казанцы отступили к ханскому дворцу, а когда подоспели пушки на колёсах и окатили защищавшихся дробосечным железом, те выбросили белый флаг.
Не вдруг можно было оценить, какое очередное коварство задумали огланы. Уже не первый раз Казань признавала главенство России вот в такой критический момент, клялась жить в мире и добрососедстве, а проходило несколько лет, и разбойные набеги возобновлялись. Теперь они предложили выдать хана Едигера живым и невредимым, как относительного сторонника России, тех же, кто возмутил Казань на клятвоотступничество, посечь саблями. За это просили выпустить оставшуюся рать и всех желающих из города. А таких набиралось более десяти тысяч, самых храбрых и умелых, самых непримиримых грабителей России. Оказавшись на свободе, не станут они мирными хлебопашцами, ремесленниками или купцами, сабель из рук не выпустят. И всё же белый стяг. Нужно, по всем человеческим правилам, останавливать бой и диктовать условие: оружие побросать и сдаваться на милость победителей.
Позорным для себя посчитали татарские головорезы те условия, полезли напролом к воротам Нур-Али и кинулись было на стан, но Андрей Курбский самовольно (не до спросу у главного воеводы) выпластал со своей дружиной из крепости и успел на помощь дружине Романа Курбского, защищавшей стан. Всего около тысячи защитников, но встали они намертво.
Андрей Курбский — первым скрестил меч свой с кривой саблей ловкого нойона, и первым бы он лёг на поле боя, ибо ловки у нойона телохранители, но и стремянные князя не лыком шиты — пошла рубка. Валились с седел и те и другие, но если число татар всё увеличивалось и увеличивалось, то ряды дружинников редели. Гибли отменные ратники, но не пятились. Они понимали: время сейчас на вес золота. Каждый миг дорог.
Много храбрых дружинников полегло в той отчаянной сече, князь Роман Курбский был ранен, у князя Андрея помяты шелом и зерцала, однако стан спасён, спасён и государь. Когда же казанские нукеры отступили, Курбский вызвался идти им наперерез.
— Они вдоль Казанки пойдут, не иначе. К лесному острогу путь их. Я постараюсь опередить их. С остатками своей и Романа дружины я поскачу лесной дорогой. Встречу с оставленными в остроге стрельцами.
— С Богом. Продержись немного. Князь Микулинский и Михаил Глинский пойдут по следу беглецов.
