Октавиан Стампас - Рыцарь Христа
Я взял со стола Библию и открыл сразу на той странице, в которой была пробоина, сделанная сквозь все последующие страницы тем же орудием, которое исторгло душу Евпраксии из тела. И вот какое место было пробито: «Яко мы слышахом Его глаголюща, яко Аз разорю церковь сию рукотвореную и треми дни ину нерукотворену созижду».note 20
— Что это значит? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Нестор. — Может быть, он случайно проткнул это место Евангелия, а может быть, с умыслом. Страшный человек сотворил сие злодеяние.
— Я найду его, — промолвил я, стиснув зубы.
— Бог найдет его, — возразил инок. — Ему отмщение и Он воздаст всем, творящим беззаконие.
ЭПИЛОГ
в котором очень ненадолго появляются новые герои
Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския.
Псалом 50Сегодня чудесный солнечный день, такой же в точности, как тогда на Рейне, когда я отправился со своим оруженосцем Аттилой удить рыбу, еще не зная, что встречу босоногую девушку, в которую влюблюсь на всю жизнь; такой же безоблачный день, как тот когда в сопровождении моего верного Аттилы я покидал прославленные берега Оронта, и душа моя рвалась к родным берегам, где ждала меня Евпраксия; такое же голубое и чистое небо, как в тот день, когда, оставив лагерь под Триполи, я намеревался отправиться в Киев и стать монахом Печерского монастыря.
Я еду на своем молоденьком жеребце арабской породы, на мне отличная новая туника, а плащ застегнут той же самой фибулой, которой я застегнулся, отправляясь некогда на свадьбу Генриха и Адельгейды. Рядом со мной — мой старый друг, крестоносец и тамплиер, одноглазый Роже де Мондидье. У меня новый оруженосец — молодой парень Иштван по прозвищу Балог, которого так сильно покорили мои истории, что он оставил тихий и уютный Вадьоношхаз и пустился за мной странствовать по свету. Быть может, ему уготована лучшая доля, чем незабвенному Аттиле, не знаю. Он глуповат, но дерзок и не даст себя в обиду. Едет и насвистывает за моею спиной что-то веселое.
Если сосчитать всех нас вместе с оруженосцами и слугами, то получится довольно многочисленный отряд. Нас ведет за собой племянник Робера де Пейна, бывшего некогда рыцарем Христа и Гроба и возглавлявшего орден сепулькриеров. Его зовут Гуго. Гуго де Пейн. Приятно иметь своим начальником Гуго и вспоминать покойного Вермандуа. С нами и Андре де Монбар, тот самый, что у стен Антиохии подал мне некогда знак, что Евпраксия уже стала монахиней Андреевского монастыря. Вообще говоря, компания у нас подобралась пестрая — четыре француза, немец, испанец, итальянец, англичанин и даже серб. Серба зовут Милан Гораджич, он — рыцарствующий монах или монашествующий рыцарь, как угодно. При нем забавный оруженосец, выходец чуть ли не из страны серов, маленький и желтолицый. Еще забавнее с итальянцем Виченцо — при нем не оруженосец: а оруженосица. Они влюблены друг в друга и счастливы, что едут вместе в Святую Землю. До сих пор не могу простить себе, что некогда не поступил точно так же и не взял с собой мою Евпраксию, хотя бы под видом оруженосца.
Четвертый француз, Бизоль де Сент-Омер, везет с собой целую гору всевозможного оружия, трех оруженосцев, десяток слуг, двух певцов и двенадцать отличных лучников.
Самое длинное имя у испанца. Его зовут Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина. Помнится, дона Родриго Кампеадора тоже звали как-то очень длинно. При маркизе де Сетина отряд из восьми кабальерос и идальго. Все они чем-то похожи на своего господина — невысокие, загорелые, худощавые, и у всех бородки клинышком. Маркиз — большой охотник до книг, он везет с собой целую библиотеку, уверяя, что без этого в Палестине просто нечего делать. Вот чудак!
Меньше всех мне почему-то нравится англичанин, молодой граф Грей Норфолк. Он увлекается живописью и уже успел состряпать на всех портреты. Мой мне ужасно не понравился, и я тайком выкинул его в одно болотце, мимо которого мы проезжали вчера. Когда я однажды заикнулся было о стране Туле, он тут же принялся фыркать и утверждать, что все это выдумки всяких горе-мореплавателей, которые никогда не путешествовали дальше собственного носа. Ну что ж, даст Бог, я когда-нибудь свожу его туда, этого выскочку.
Гуго де Пейн ужасно важничает. Кстати, он всего лишь на год старше меня, а повидал в жизни, кажется, поменьше моего. Ну да ладно. Он везет нас в Святую землю для какого-то таинственного предприятия, и честно говоря, для меня этого было вполне достаточно, чтобы согласиться примкнуть к его воинству, когда он, Роже и Бизоль встретили меня на рыцарском турнире в Труа.
Да, я так и не стал монахом Печерского монастыря в Киеве и не внял словам инока-летописца Нестора о том, кому принадлежит отмщение творящим беззаконие. Душа моя, уже готовая к принятию пострига и миропомазанию, словно ослепла после смерти моей Евпраксии. Я долго рыскал по бескрайним просторам Русской державы, надеясь где-то как-то подловить убийцу. Волей-неволей мне пришлось несколько раз участвовать в сражениях русской междоусобицы, о чем не так-то просто вспоминать без содрогания. Князь Владимир Мономах был мною доволен и все уговаривал принять русскую веру и получить от него небольшой удел во владение. Но в конце концов, я распрощался с могилой Евпраксии, оставил Русь и вернулся в Европу. Могильный холмик с деревянным крестом, возвышающийся рядом со скромной кельей, в которой поселилась уже другая отшельница, никак не утешал меня. Я приходил сюда, разговаривал с Евпраксией, и душа ее прилетала ко мне, но я знал, что в любом другом месте могу точно также беседовать с моей возлюбленной, навсегда поселившейся в стране Туле, там, где обитают Аттила и все восемь рыцарей Адельгейды, исключая только меня, девятого. Но я еще здесь, в нижнем мире, и еду в сопровождении других восьми рыцарей вновь туда — в Святую Землю, за которую я воевал, как мне кажется, всю мою жизнь.
А вот стихоплет Гийом так влюбился в Киев, что остался в нем вместо меня. Он подружился с монахами и иноком Нестором, с которым у него было единое увлечение — литература. Гийом не на шутку увлекся русской словесностью, стал изучать язык и письменность русичей, и кончилось тем, что он окрестился в русскую веру, сделался Георгием и принял послушание в Печерском монастыре. Храни его Бог! Боюсь только, что лет через пять его снова потянет странствовать, и как бы он не оказался где-нибудь совсем в далеких землях, как те, откуда родом оруженосец Милана Гораджича.
Увы, в страну Туле отправился еще один прославленный крестоносец — несравненный храбрец Боэмунд. Весть о его смерти в Апулии принесли нам герольды, когда мы с Гуго де Пейном, Роже де Мондидье и Бизолем де Сент-Омером были на турнире в столице Шампани. Все меньше и меньше остается тех, кто вел рыцарей креста на сарацин и сельджуков и освобождал Иерусалим.
Генрих-сын короновался в Риме императорской короной, а гроб с останками Генриха-отца нашел, наконец, успокоение и был торжественно погребен в главном соборе города Шпеера, славящегося своими ужасными привидениями. Что ж, в их сонм добавилось еще одно такое же ужасное.
Борьба за инвеституру, кажется, опять разгорается. Во всяком случае, существование антипапы Сильвестра до сих пор никто не отменил. Интересно, каковы сейчас расклады в противоборствующих группировках и партиях, о которых столь самозабвенно рассказывал мне в Юденорте Кельнском князь кагала Нафтале-бен-Елеазар.
Мы подъезжаем к Константинополю, величественная панорама его неприступных стен, башен и бойниц разворачивается перед нами во всей своей красе. Кажется, я уже вижу купол Собора Влахернской Богоматери. Кроме меня, одноглазого Роже, Андре де Монбара и серба Милана, остальные рыцари ни разу здесь не бывали, они на все лады восторгаются величием древнего города, вечного и баснословного, как Рим. Если бы они еще Киев увидели!
— Я страстно мечтаю познакомиться с Анной Комнин, — — говорит выскочка Норфолк. — Уверяют, что она несравненная красавица.
— И к тому же, замужем за стариком, — добавляет одноглазый Роже.
— И очень любит своего мужа, — добавляю я.
— Вы зануда, Зегенгейм, — говорит Бизоль де Сент-Омер.
— Возможно, — отвечаю я ему, — но если вы не хотите стать похожим на нашего одноглазика, то советую вам держаться от Анны на некотором расстоянии и ни в коем случае не щипать ее за коленки по своему странному обыкновению.
— Сейчас я упаду с лошади! — фыркает Норфолк. — Наш Зегенгейм считает обычай щипать женщин за коленки странным. Как вам это понравится?
— Отличное название для комедии — «Как вам это понравится?» — замечает любитель литературы маркиз Сетина. — Надо будет запомнить.
— А это — отличное название для трагедии: «Надо будет запомнить», — добавляет оруженосица итальянца Виченцо. — А вы, Норфолк, кстати, зря полагаете, будто всем женщинам нравится, когда их щиплют за коленки. Я, например, всегда от этого верещу и раздражаюсь.
