Родион Феденёв - Де Рибас
Когда зажгли свечи? За соседним столом карты щелкали, как звучные пощечины. Графин с вином переменили в третий раз. Маттео играл чисто. Надо было кончать, адмирал объявил, что играет последние десять талий. На восьмой, из всех денег, взятых из дома, у него осталось полторы тысячи. Он поставил тысячу четыреста, которая тут же упорхнула к сопернику.
– Что теперь? – думал он лихорадочно. – Сотню под пресс?» Он положил под серебряную табакерку ценные бумаги на владение землей в Бююк-Сюрен, с тоской вспомнил Айю, а бумагами через мгновение завладел Маттео, долго рассматривал их, кивнул, сказал:
– Превосходно!
Десятая последняя талия принесла адмиралу на сотне смехотворный по сравнению со всей игрой выигрыш в триста рублей. Все было кончено. Рибас встал, предложил:
– Нам нужно переговорить.
– О, нет, я устал, – ответил, зевая, Маттео.
Рибас кивнул и вышел из малиновой. Андре нигде не было. Адмирал направился к своему экипажу и не удивился, увидев в коляске поджидавшую его Катрин. Ничего не приказав кучеру, он сел напротив нее.
– Ты много проиграл? – спросила она.
– Как ты оказалась с ним?
– Меня ограбили под Ольвиополем.
– У тебя есть поместья.
– Родственники добились их опеки.
– Значит, теперь ты амазонка.
– Что это значит?
– Маттео использует тебя в игре.
– Но как? Он шулер?
– Я не заметил.
– Я всего лишь третий раз с ним у Вирецкого.
– Это начало.
– Что же мне делать? У меня совсем нет средств.
Рибас с усмешкой достал триста рублей и передал Катрин:
– Это все, что у меня есть. Оставь игрока. Добивайся снятия опеки.
Не поблагодарив его, она вышла из экипажа.
Дома адмирал спросил у Хозикова:
– Андре здесь?
– Я проводил его в гостевую. Он спит.
На следующий день адмирал собирался к отъезду вместе с Андре. Петербург уже знал о его проигрыше. Жена съязвила:
– Вы уезжаете? По-моему, вы должны идти в Одессу пешком.
Но все-таки, несмотря ни на что, Настя была верна себе и в другом – через Хозикова она прислала мужу шкатулку с драгоценностями. Адмирал побежал к Насте, пал на колени, целовал ей руки.
Из дворца явился обеспокоенный Базиль Попов.
– Императрица знает о вашем проигрыше.
– И что же?
– Сказала только: «Вот и Рибас начал проигрывать».
– Отлично.
– Федор Ростопчин уверяет всех, что вам все нипочем.
– Почему?
– Считает, что вы в Одессе наживаете полмиллиона в год.
Адмирал усмехнулся, раскрыл шкатулку жены.
– Не могли бы вы помочь мне продать что-нибудь из этого?
– Конечно.
11. Неотложные заботы и обидная размолвка
1795
Адмирал вместе с Андре уехал на следующий день. Россия майскими цветущими садами и зелеными полями летела навстречу экипажу, в котором Рибас лишь поглядывал на угрюмого Андре и обдумывал застрявшую в голове мысль: почему открытые листы на свободное плаванье шкиперу Спарпато оказались в Петербурге? Что-то тут было не так. Зачем неаполитанскому посланнику понадобилось пересылать их из Константинополя в Петербург? Почему не в Черноморское адмиралтейское правление? Может быть, это подлог, связанный с масонами Ризелли и его пребыванием в Одессе? Если это так, то под нажимом его, Рибаса, Черноморское правление выдало теперь шкиперу разрешение на плаванье, и получалось… Адмирал покрылся холодным потом: «В таком случае я содействовал его темным делам! Надо как можно скорее добраться до Херсона!»
Но как он не спешил, дворцовая курьерская почта обогнала его, и в Екатеринославе он получил письмо от Базиля о том, что одно кольцо удачно продано и что императрица вдруг распорядилась выдать адмиралу шестнадцать тысяч в благодарность за усердие, но деньги следовало получить в дворцовой канцелярии.
Адмирал остановился у нового губернатора и тезки Осипа Хорвата и написал Базилю: «Екатеринослав. 7 июня. Я послал жене формальную доверенность для получения 16000 р. и бланк, на котором можно писать прошение в Кабинет, потому что никто не знает того форму… Г-н Хорват меня очень хорошо принял, и я очень доволен им, хотя мой преследователь г. Мордвинов написал ему низкое письмо на мой счет. Мне кажется, что этот адмирал от лукавства и злости с ума сошел». Он до того переполнил дозу неприязни ко мне, что я истинно к тому равнодушен».
Андре захворал, и адмирал оставил его в Екатеринославе, взяв слово, что по выздоровлению он отправится к Феличе в Брацлав, продолжать службу. В Херсоне Рибас узнал, что открытые листы шкиперу Спарпато выданы и его суда ушли к бывшему Хаджибею – название Одесса в Черноморском правлении воспринимали скептически и считали его временным.
Уже за островом Тендра адмирал начал всматриваться в надвигающийся берег, как будто желал увидеть законченный постройками сказочный город, а вместо него стал различать неровные силуэты обыденных домов на взлете холма, но разочарования не было: в прошлом, году он и этого не увидел бы. Пять купеческих судов из; Константинополя стояли на рейде. В Хаджибейской, а теперь Одесской гавани, с палубы бригантины адмирал определил, что за зиму сделано немало. На берегу его встречали де Волан в новом полковничьем кафтане, бригадир Киселев, майор Кейзер, оба Кирьякова и полковник Марк Портарий.
– Не ожидал, господа, что так успешно идут работы. Военный мол почти отстроен!
– На сто пятьдесят сажен засыпали, – сказал де Волан. – Зима помогла. Гавань замерзла.
Это было неожиданно: в прошлые зимы гавань не замерзала.
– Местные татары говорят, что море у берегов раз в пять-шесть лет обязательно замерзает у берегов, – сказал Кейзер.
– Нам это пришлось на руку: сваи со льда били, – пояснил де Волан.
Киселев вздохнул и сказал о своем:
– Зима лютая стояла. С жестокими ветрами. Смертность в войсках большая.
– Сколько же?
– До тысячи человек.
– Да ведь это же полк! – воскликнул Рибас.
– А что поделаешь? – пожал плечами Киселев. – Топливо кончилось. В казармах стужа стояла. Благодарение Богу – чума обошла. А сейчас умирают меньше.
– Все равно головой отвечать.
Помрачневший адмирал подошел к начальнику таможни Михаилу Кирьякову и спросил о шкипере Спарпато.
– На Тавриду с двумя судами направился, – ответил Кирьяков. – Десятка два наших греков с ним ушли.
– Как же так?
– Разве уследишь? Ночью на лодках утекли. Теперь уж, верно, в Севастополе.
«Послать туда кого-нибудь или отправиться самому», – решал адмирал. Он отобедал в присутствии Миши, Лизы и офицеров. Затем передал штатное расписание греческого и албанского дивизиона и приказал приступить к его формированию. Сообщил, что в Овидиополе и Одессе учреждаются соляные магазейны. В Овидиополе на 800 тысяч пудов, в Одессе на миллион двести. Одесской солью решено было снабжать Изъяславскую, Браславскую и Подольскую губернии. А соль в Одессу везти из Тавриды. «Это и мне повод отправиться туда», – решил адмирал и объявил:
– Господа, у меня срочные дела в Тавриде. Через час я отплываю.
Мишенька стал упрашивать взять его с собой, и Рибас согласился, приказав собираться по-военному, а Лизе сопровождать его.
Плаванье до Севастополя прошло восхитительно. Миша стоял у руля, обозревал берега в зрительную трубку, довил камбалу. Рибас не говорил с Лизой о Катрин, чтобы не огорчать, а занимал ее рассказами об Италии. Крымский берег к этому располагал. В Севастопольской таможне он узнал, что шкипер Спарпато не торгуясь закупал провизию, нашлись очевидцы того, что на его суда тайно грузили оружие, а три дня тому он снялся на Константинополь, взяв на борт в укромной бухте человек двадцать разной национальности. Об этом сообщил казак, который в последний момент отказался от денег шкипера. «Если Ризелли на его судах, – думал Рибас, – значит, он решил вернуться на Сицилию или Италию не с пустыми руками. Но что они затевают?»
С правителем Тавриды генерал-майором Жегулиным адмирал осмотрел евпаторийские берега, побывал на озере Сако и определил, что отсюда весьма выгодно брать соль для одесского магазейна. Жегулин дал распоряжение построить тут три пристани. Войновича в Севастополе не оказалось. Его назначили начальствовать над строящейся верфью на Днепре, где предполагалось заложить суда для гребной флотилии Рибаса, и адмирал послал старому приятелю дружеское письмо с надеждой на скорую встречу.
Вернувшись в Одессу, адмирал занимался организацией транспортов за солью в Тавриду. Афанасий Кес, привозивший из Херсона медь, не только взялся за новый промысел, но и привел незнакомого Рибасу купца:
– Рибас-паша, я снова перейду в мусульманскую веру, если вы не узнаете его! Но клянусь Христом и Аллахом – вы его не узнаете!
Черноволосый, облысевший со лба, грек в русском кафтане стоял перед адмиралом и улыбался. Он оказался Федором Флоганти – бывшим послушником с острова Периго, двадцать пять лет назад служившим под началом Рибас-паши на судне «Лазарь». Но провидение на этом не закончило свои сюрпризы. К адмиралу явился Федор Бицилли – бывший юнга, которого матросы «Лазаря» выловили у острова Патрос четверть века назад. Теперь это был стройный мужественный офицер со шрамами на лице. Во вторую Турецкую войну он дослужился до чина секунд-майора в армии Юрия Владимировича Долгорукова. Рибас прочитал его рекомендательное письмо.
