Иван Кратт - Великий океан
Гервасио Сальварец? насторожился Алексей.
Гервасио Сальварец, мой добрый сеньор. Сам дьявол бережет его!
Он жил у Аргуэлло?
Вырос с его детьми.
Гервасио!.. Алексей ничего об этом не знал. Теперь он понял, почему Конча никогда не говорила о нем подробно, хмурилась и только предупреждала беречься. Будто несла ответственность за его дела... Алексей почувствовал еще большую нежность к девушке, гордой, честной и очень одинокой... Он еле сдержался, чтобы не спросить о ней у монаха, но тот уже поднялся, подошел к перилам галереи, прислушался.
Луис! сказал он, протягивая руку по направлению к саду.
Действительно, за купами деревьев, еще сохранивших листву, там, где, очевидно, пролегала дорога, послышался топот, затем короткое, сразу приглушенное ржание коня. Вечер только наступил, закатное солнце пробивалось сквозь деревья, обагрило выступ белой ограды, осеннюю траву, палый лист. Минуту спустя над стеной поднялась красноватая пыль, топот затих, а еще через минуту или две в саду показался Луис Аргуэлло в сером плаще и шляпе без позументов.
Живя здесь почти семь лет, Алексей ни разу не встречался с Луисом. Он только слышал о нем от Кускова, от промышленных, побывавших в сан-францискской президии. Рассказы о молодом коменданте всегда были полны приязни.
Он был мало похож на сестру. Среднего роста, темный от солнца, худощавый, с небольшой острой бородкой и усами, он сразу ничем не напоминал Кончу. Только вглядевшись, Алексей заметил такое же, чуть удлиненное лицо, высокий лоб, разрез продолговатых глаз, однако не глубоких и ясных, как у сестры, а более светлых и беспокойных.
Сеньор друг Кускова? спросил он быстро, по-юношески взбежав на галерею.
Он крепко пожал руку Алексею, почтительно и вместе с тем дружески подошел под благословение монаха, искренне огорчился болезнью Кускова и так же искренне обрадовался, узнав, что перед ним тот самый помощник правителя русской колонии, о котором он уже много слышал.
От кого? спросил Алексей. Они были почти ровесники, и оба сразу почувствовали друг к другу симпатию.
О, мне говорила Конча, сестра! ответил Луис простодушно.И капитан Риего. Я уже давно хотел вас видеть. Сестра...
Луис неожиданно умолк, оглянулся. Лицо его стало озабоченным.
Сеньор Алексее...начал он уже другим тоном.Я просил приехать сюда, к отцу- настоятелю, потому что нельзя, чтобы знали в президии. Там есть люди, которым я не совсем верю...
Луис еще раз оглянулся, очевидно желая убедиться, что, кроме них троих, никого на галерее нет, отвел Алексея в угол.
Монтерей заняли инсургенты,сказал он тихо.Губернатор бежал в Санта-Клара, много солдат убито. Мятежники прибыли на корабле... Отряд Гервасио ушел в прерию...
«А Конча?» едва не вырвалось у Алексея, он даже подвинулся, и Луис ничего не заметил.
Гервасио направился сюда, чтобы уничтожить ваш форт, перебить людей, а потом заявить, что это сделали мятежники. Он убедил губернатора, что нападение на Монтерей произведено при участии русских... Я хочу предупредить вас, потому что испанский народ не предатели, а такие, как Гервасио,не испанский народ...
Луис волновался, кулаки его были сжаты. Как видно, подлость Гервасио потрясла его больше, чем известие о разгроме Монтерея.
Прошу думать, что я, и сестра, и падре Винценто...
Алексей взял его за руку. Известие не поразило. Он только, как при всякой опасности, стал сдержанным и серьезным и трезво оценил положение. Услуга Луиса велика; главное, что среди испанцев были друзья, но в форте давно начеку, нападение врасплох невозможно, а в открытом бою люди Росса не беззащитные индейцы!
Спасибо, сеньор Луис, и вам, и падре, и донне Марии, сказал он как можно сердечнее. Сегодня ночью я вернусь домой. И ежели когда придется... Наш форт всегда будет и вашим домом...
Час спустя Алексей уехал из миссии. Стало уже темно, провожавший его слуга скрылся за холмом, но Алексей не спешил, а один раз даже остановил коня, чтобы поглядеть на светившееся в ночном сумраке окно монастыря. Может быть, там была комната Кончи?.. За деловыми разговорами он так и не расспросил о ней, хотя Луис сказал, что сестра живет здесь.
Он вздохнул, но снова все его мысли были о другом.
Беседа в монастыре показала, что враги не очень-то уверены в своих силах. Пройдет еще немного времени, может быть, год, может быть, два, улягутся все эти тревоги, можно будет вдесятеро увеличить посевы, строить настоящие корабли, торговать не только с Калифорнией... Александр Андреевич одобрит его планы. Он сам положил на них всю свою жизнь. И Алексей отдаст ее. Все у него впереди! И любимое дело, и друзья, и все... Разве радость завершения самого трудного не близка?
Нет, не близка...
Алексей вернулся в Росс рано утром. Было ветрено. По океану шла серая волна, полоскался над крепостью трехцветный флаг, из труб уносились дымки. Но небо было синее, чистое, розовый отсвет зари лежал на бревнах палисада.
Помощник правителя продрог от ночной сырости, стремился поскорее добраться до дому, погреться. Там, у очага, он расскажет Ивану Александровичу и о поездке, и о дружеском предупреждении дона Луиса, и о личных соображениях по этому поводу. Уверенность в своих силах придавала столько бодрости, что даже нездоровье Кускова теперь не пугало. Он за двоих управится в Россе.
За воротами крепости он увидел Фросю. Присутствие жены Савельева в форте его несколько удивило. Ни она, ни муж давно уже не покидали фермы.
Что случилось, Фрося? спросил он, отдавая караульному своего коня.
Но та только низенько поклонилась и не ответила.
Да что у вас тут такое? обернулся Алексей к караульщику, тоже хмуро и медленно перебиравшему уздечку.
Судно с Ситхи, Лексей Петрович, нехотя сообщил тот.Насчет Баранова.
Что насчет Баранова?
Сменили!..
Алексей почти побежал к дому. Иван Александрович, видимо, даже не прилег этой ночью. Он сидел в самодельном кресле возле стола, гроздья оплывшего свечного сала свисали с подсвечнику, матовыми каплями застыли на сукне. Ставни были открытыосенью глаза Кускова не так болели,и при утреннем свете Алексей разглядел, как за одну ночь постарел его начальник.
Знаешь уже, Леша? Кусков поднял голову, большой рот его покривился.
Знаю. Кто привез известие?
На «Соколе» депеша доставлена. По приказанию нового правителя Гагемейстера... Не офицеры мы, Леша, и не дворяне. И не для своей корысти трудились...
Потом он встал, верный соратник Баранова, высокий, немного сгорбившийся, совсем седой, снял с шеи большую золотую медаль, которую носил всегда со дня посещения Гагемейстера, поглубже засунул ее в ящик стола.
Вместе с Александром Андреевичем получали. За всю жизнь только и было ласки... Теперь расстаемся и с тобою, сынок!
Он протянул ему лежавшую на столе бумагу и, скрывая ярость, отвернулся к окну.
Алексей взял письмо. Это было приказание главного правителя российских колоний в Америке, императорского флота капитан-лейтенанта господина Гагемейстера лично ему, бывшему подштурману Алексею Емелину. Бумагой предписывалось: немедля отбыть на Сандвичевы острова для ликвидации заселения Круля, а оттуда отправиться на остров Уналашку и вступить в должность помощника правителя конторы. Оставить Росс навсегда.
Росчерк пера, чернильная клякса, три сургучных печати. Дешево стоит человеческая судьба!
Глава восьмая
Отъезд Баранова с Ситхи пришлось отложить. Неожиданно прибывший в Ново- Архангельск на военном шлюпе «Камчатка» капитан Василий Михайлович Головнин несколько расстроил планы Гагемейстера. Честный и прямой моряк, Головнин не одобрил поступок с Барановым и заявил, что будет ходатайствовать о назначении бывшего правителя в совет компании по американским делам. Гагемейстер знал Головнина и боялся теперь отпустить Баранова в Петербург одного.
Капитан-лейтенант дипломатически заболел. Властью, данной ему главным правлением, он назначил на должность правителя колоний лейтенанта Яновского, помощника командира «Суворова», и послал его проверить Кадьякскую и Уналашкинскую конторы. Баранову же было предложено сдать все отчеты Хлебникову в течение двух месяцев срок, необходимый для окончания ремонта «Кутузова». На нем Гагемейстер сам отбывал вместе с Барановым в Санкт-Петербург.
Баранов принял это приказание спокойно. Боль осталась глубоко в сердце. Он молча протянул ключи Хлебникову минута, о которой думал долгие годы, минута, завершающая все, что он сделал и совершил и мечтал передать в надежные руки. Затем так же молча вышел из горницы.
Он прошел двор, миновал сторожевые будки у главных ворот, свернул в лес. По давно заросшей тропе добрался до развалин старой крепости, сел на обомшелый большой валун. Здесь он бывал не раз, отсюда открывался почти весь пролив с зелеными лесистыми островками, тускнел, сливаясь с небом, океан.
О чем думал бывший правитель земель, которые поднял для жизни своими руками? О будущем? Его у него не было. О прошлом? Его отнимали. О том, что остался один и даже семьи настоящей не оказалось?.. Сын от кенайки слабый, болезненный мальчик ушел с Головниным на корабле, дочь оставалась с матерью, не покидавшей своего племени...
