Юрий Сергеев - Княжий остров
- Илья Иванович, Никола! А ну взгляните! Вам ничего не напоминает эта икона, вделанная в переплет?
Оба они склонились над книгой, а Окаемов обернулся к мальчику:
— Васенька, где ты раздобыл эту чудесную книгу?
- Арина! — догадался Егор, — Арина нас зовет к себе… Это ее икона, помните, под храмом Спаса за Днепром… с той иконы писано… Вася, к тебе приходила тетенька?
- Да, монашенка… Мы с нею долго проговорили. Она мне подарила эту Евангелию нечитанную, накормила и благословила…
- Что ж, Егор Михеевич, вы правы, — раздумчиво промолвил Окаемов, — незаслуженно и грешно мы позабыли храм Спаса и Арину в коловерти войны… Надо идти немедленно под благословение на поиск Пути…
ГЛАВА III
Нелегко было попасть троим путникам до места сбора бельцов. По едва ощутимым приметам они поняли что район монастыря и вся область тщательно контролируются. На всех станциях и в поездах патрули неустанно проверяли документы и вещи, за Москвой чудом ушли от облавы и все же прибыли к назначенному сроку.
Мошняков уже организовал секреты и круговую оборону, и трое явившихся не поверили своим глазам, застав на базе не три десятка ожидаемых бельцов, а целое войско своих учеников из краткосрочных выпусков разведшколы, прознавших неведомо как о походе и собравшихся опять вместе. Груди их осеняли ордена, на плечах у многих были офицерские погоны и разительно изменились глаза, они сияли какой-то неудержимой стальной волей, решимостью, исходили из них светлые лучи победы и уверенности в свои силы.
На перекличку построились на большой поляне, белые сами разобрались согласно выпускам по взводам и отделениям. Мошняков помнил поименно всех и начал перекличку с первого выпуска, напряженно играя желваками по скулам, выкрикивая фамилии.
Перекличка продолжалась долго, живые отвечали за себя и павших, а Егор стоял перед поредевшим строем смотря в родные лица бельцов, и сердце обливалось кровью, может быть, еще объявятся, может быть, еще живы и обошла их смерть…. Но в той кипени огня, что прошел с ними вместе, трудно было остаться целым и невредимым. Бельцы шли в самое пекло, смело глядя в глаза смерти, били врага талантливо и дерзко, но противник был коварен и дьявольски жесток, на него работало полмира, и не всегда удавалось без потерь одолеть Черную силу… Он видел в строю двоих безруких, на каждой груди густо тлели нашивки за ранения, некоторые еще с повязками, убежавшие из госпиталей и из дома, по зову оповещения, облитые прощальными слезами родни.
Всех вместе оказалось 777 войнов. Белый полк. Многие бельцы пропали из поля зрения Лебедева, и их не удалось найти.
Лебедев искал своих питомцев по всей стране, помня все о каждом, как о своем сыне. Он был в эти минуты тоже здесь, ясноглазый крепыш. И только он один знал, чего ему стоило вырваться сюда из-под бдительной опеки бериевской охранки, чего стоило собрать с помощью Солнышкина ребят снова.
Он был в старенькой гражданской одежде, но все знали его в лицо, и у генерала не возникало даже крохи сомнения, при его профессиональной бдительности, что кто- то перевербован и способен выдать его врагам. Он видел перед собой новую русскую гвардию, созданную своими руками, и глаза его тоже блестели в печали по убитым, а грудь наполняла великая радость, что долг перед Богом и Отечеством он исполнил и теперь уже окончательно никого и ничего не боялся, готов был с улыбкой принять любую казнь от бесов, зная наперед, что его Засадный полк готов для битвы в решающий час ее перелома…
Он стоял перед строем с Окаемовым, Солнышкиным, Быковым и ощущал на себе доверительные взгляды высшей человеческой любви от этих закаленных в боях, прошедших огонь и воду сынов своих… и братьев по оружию. Он коротка и ясно сказал свою речь.
Потом говорил Окаемов и в конце своего напутствия и слов благодарности неожиданно отступил шаг назад и легонько толкнул Егора в плечо, промолвив:
— Егор Михеевич, скажи слово.
Егор в эти мгновения вспоминал павших учеников и совсем не собирался говорить, для этого нужен был особый настрой, особые слова, особое дыхание. Все вроде бы и так сказано хорошо и сильно, но шаг вперед сделан, и Быков медленно обвел строй взглядом. И он помнил каждого по схваткам, знал привычки и умение в борьбе, он словно прикоснулся в эти секунды к ним руками, задышал одной грудью, забилось сердце в одном ритме со всеми. И он почуял, как непроизвольно, от волнения или по иной, высшей причине, входит в состояние ману, и молитва Стос молнией озарила сознание и вознеслась в небо… И словно оттуда полились слова… Он начал говорить распевно, яростно и громко, словно отвечая на чьи-то глумливые и мерзкие вопросы… и он отвечал этому незримому, циничному врагу, как бы повторяя сначала его вопрос:
За что солдаты проливали кровь?!
Не лгите! Что их гнали, как баранов…
Они все умирали За любовь.
За верность получали свои раны!
За что солдаты проливали кровь?!
На танки шли бесстрашные, как Боги.
Солдаты русские сражались за любовь
К Отчизне и родимому порогу…
Пусть недруги от страха верещат,
Опять пугают силою и злобой,
Солдата русского ничем не застращать!
Он землю любит, любит Мать и Бога…
За что солдаты проливали кровь?!
Захватчики — за барахло и деньги.
А наши воевали за любовь
К жене и ждущим их из боя детям…
За что солдаты проливали кровь?!
За поцелуй и первое свиданье,
За отчий дом и русскую любовь,
За Землю Русскую и Божье Мирозданье!
Накал его голоса был так силен, такую энергию вложил он в свои слова, что полк всколыхнулся, когда он смолк. Егор сделал шаг назад, и начал говорить Мошняков, а Окаемов склонился к Егору и тихо спросил:
— Чьи стихи?
- Сам не знаю, я словно услышал едкий вопрос из будущего и, как умел, ответил на него…
— Значит, твои? Ну, брат… обязательно записывай… А вот и вестник твой прибыл, Егор Михеевич… очень любопытно… глас наш и клятва услышаны…
Егор обернулся и замер. По сухой валежине, упавшей на поляну, расхаживал чудной красоты бело-серебристый голубь, воркуя и надувая перышки на горле. Мошняков закончил говорить и приказал разойтись, но все бельцы тоже взирали на диковинную для леса птицу и заворожено следили за ней.
- Породистый, — уверенно сказал один из них, — видно, у какого-то голубятника улетел.
- Да тут и жилья-то нет поблизости, — засомневался Другой.
Не вспугните, — негромко предостерег Окаемов, — Егор, иди к нему…
- Зачем?! — Недоумевал Быков и тут вспомнил монастырь Спаса и севшего к нему на плечо похожего голубя, покосился на Окаемова и подивился радости на его лице, глаза Ильи сияли.
— Иди-иди, — торопил он.
Егор осторожно направился к валежине. Голубь совершенно не страшился его, что-то ворковал, рассказывал, а когда Быков уже был в двух шагах и протянул руку, вспорхнул и доверчиво сел на нее, шекотно перебирая лапками… Егор легонько погладил оперение и пересадил его к себе на плечо, умиротворенно слушая воркование у самого уха. Эта мирная, гортанная музыка обволакивала сознание дремой, нежностью и такой родниковой чистотой, что Егор так и замер, не поворачиваясь к людям, слыша за спиной какую-то беготню, команды, звяк оружия и множество возбужденных голосов. А когда повернулся, недоуменно застыл… Полк уже стоял построенным в колонну по четыре, в новой экипировке, с вещмешками за спиной, в касках, со скатками шинелей через плечи… только у авангардной казачьей сотни разведки под предводительством Мошнякова были автоматы, на их шароварах алели лампасы, из-под заломленных фуражек клубились лихие чубы. Весь же полк щетинился примкнутыми трехгранными русскими штыками. Лебедев был одет в военную форму, блистала кожей новая портупея, и больше всего поразило Егора, что на его генеральской фуражке и на погонах горели серебряные восьмиконечные звезды…
К Егору подбежал Никола Селянинов с комплектом казачьей формы и возбужденно проговорил:
— Целый час стоишь, переодевайся, выступаем!
— Что случилось, я ничего не пойму. Кто приказал?
- Окаемов, — Никола перекрестился, с удивлением глядя куда-то мимо лица Быкова.
Он проследил взгляд Николы и близко увидел глаза присмиревшего голубя. И только теперь осознал, что птица так смотреть не может, это было что-то иное, в этих маленьких глазах сияло Небо и вмещался целый мир…
Егор словно поймал мысль Голубя Белого: «Снаряжайся, время… пришло…» — и он вспорхнул, пролетев над застывшей колонной, указывая путь…
Белый полк шел скорым маршем через леса и луга за трепещущим в небе белым сиянием. Бельцы не чуяли устали, шли день и ночь, видели голубя над авангардом даже во тьме, слышали зов его крыльев… Они переходили железные дороги, поля, миновали леса, шли по шоссе, не боясь никого, и их словно не видели: никто не обращал внимания на воинскую колонну… а может, уже привыкли за войну…
