Дмитрий Миропольский - Тайна трех государей
…и убитый в нескольких шагах от залов, где теперь собрались офицеры полиции со всего света. Салтаханов украдкой глянул на соседей. Знали бы они то, что знает он, – и о чём он, прикоснувшийся к тайне Ковчега Завета, думает под разговоры о борьбе с международной преступностью!
А думал Салтаханов о том, как вслед за Павлом правы и его дед, и покойный Арцишев, и Книжник с Далай-ламой. Этика и религия призывают сострадать, прощать, быть терпимым, любить и уважать ближнего. Вроде бы в основе у той и другой – законы, которые хранит Ковчег…
…но этика – это борьба каждого с самим собой; соблюдение заповедей как личный путь к Всевышнему, перед которым все равны. Религии же привели к борьбе между идейными группами за правильность обрядов. Кто молится иначе, того надо карать. На иноверцев не распространяются прощение, терпимость и любовь к ближнему. Заповеди становятся не общими, а избирательными, и речь уже о равенстве людей перед религией, а не перед Всевышним…
Салтаханов глянул на часы. То, что он сопровождает генерала на таком форуме, – большая честь, большой успех, свидетельство большого доверия и всё прочее. Но куда полезнее было бы слушать сейчас трансляцию не из Тронного зала, а из квартиры Книжника, раз уж нет возможности самому оказаться там вместе с троицей.
Когда вся эта эпопея закончится, надо будет пригласить сюда Еву, неожиданно подумал Салтаханов. А что? Не враги же они, в самом деле! Побродили бы вместе по замку без нынешней толпы, уродских стульев и телевизоров; спокойно рассмотрели бы местные красоты, зашли на выставку какую-нибудь… И Мунин мог бы провести для них экскурсию, подсказывала Салтаханову разгулявшаяся фантазия. И с Одинцовым-то уж точно надо будет потолковать по душам: нормальный ведь мужик, про виски всё время подкалывает… Скорее бы они уже нашли Ковчег!
Неожиданный звук заставил Салтаханова дёрнуться и зыркнуть по сторонам. Соседи по-прежнему смотрели на экраны. Они ничего не слышали – это и понятно: звук доносился из наушника. С утра академики наскоро обучили Салтаханова пользоваться транкинговой связью и выдали гарнитуру. Из-за ворота его пиджака жемчужный проводок спиралью тянулся к динамику, плотно вставленному в ухо.
– База – Третьему, – повторил голос, чуть хриплый от помех. – Затворник направляется к старику. Затворник направляется к старику. Как поняли?
Салтаханов поднёс к губам обшлаг рукава с микрофоном и тихо буркнул:
– Принято.
Ему было велено поддерживать связь по личному каналу генерала. Салтаханов чувствовал себя некомфортно с гарнитурой в ухе, как у охранника, но приказ есть приказ. Он подумал, что сейчас к Псурцеву всё равно не подойти…
…а когда объявили перерыв, вместе со всеми спустился к выходу во двор, по пути высматривая генерала. На лестнице его снова настиг хрипловатый голос из наушника:
– База – Третьему. Затворник встретился с группой. Старик исключён.
Над восьмиугольным внутренним двором замка сборные конструкции держали шатёр – вроде тех, что ставят на уличных концертах. Огромный тент защищал гостей от мартовской мороси. Газовые обогреватели не давали зябнуть даже без верхней одежды. Гроздья прожекторов сияли ярче солнечного дня. Возле одного из щедрых фуршетных столов, расставленных по периметру двора, Салтаханов нашёл генерала и слово в слово повторил ему полученные сообщения.
– Грянул гром не с тучи, а с навозной кучи, – откликнулся Псурцев.
Такой прыти от Иерофанта он не ожидал. Что могло случиться, чтобы профессор, которого троица считала погибшим, сбросил маску и отправился на встречу со своими бывшими коллегами?
Одно из двух. Или Арцишев решил использовать отъезд Псурцева для перехвата управления операцией – или услышал в разговоре троицы с Книжником что-то настолько важное, что вынужден был нарушить конспирацию и воскреснуть…
…а вернее всего – причиной стало и то и другое. Генерал не обольщался: само собой, Иерофант караулил момент, чтобы отодвинуть старого партнёра от Ковчега. Видимо, события у Книжника заставили его поторопиться. Теперь Псурцеву предстояло, не мешкая, организовать контригру.
Он понимал, что Иерофант делает ставку на Вейнтрауба, с которым всё это время общался напрямую, и рассчитывает получить у него защиту от генерала – в обмен на Ковчег. Очевидно, троица уже держит в руках разгадку древней тайны – иначе зачем Арцишев так стремительно сорвался с места и нарушил своё инкогнито? Если сейчас генерал не вклинится между профессором и миллиардером, другой возможности не будет.
В Тронном зале Псурцев сидел неподалёку от Вейнтрауба, но это ещё не повод для знакомства. Подойти к нему, представиться и завести разговор о Ковчеге? Чушь собачья. Старик прибыл в Петербург по приглашению президента Интерпола: вот если бы его с Псурцевым познакомила де Габриак…
…но и с ней для этого надо сперва познакомиться. Задумчивым взглядом генерал упёрся в Салтаханова. То, что надо!
– Идём! – скомандовал Псурцев. – Будем искать начальника твоего самого главного.
– Так вот же он, – Салтаханов показал за спину генерала.
Псурцеву здорово повезло. Начальник российского Национального бюро Интерпола стоял возле бронзового памятника императору Павлу, а в нескольких шагах от него сама Жюстина де Габриак за чашечкой кофе под сигарету мило беседовала с Вейнтраубом.
Для неё это была уникальная возможность пообщаться со стариком при свидетелях, не вызывая подозрений. Со стороны их разговор выглядел как дань вежливости хозяйки мероприятия, знак внимания к почётному гостю ассамблеи Интерпола. Народу кругом хватало; Жюстина и Вейнтрауб кивали направо и налево, но всем видом показывали, что заняты. Прислушиваться к их светской болтовне можно было сколько угодно: настоящий смысл сказанного понимали только они двое.
– Вы, наверное, не помните, как во Францию привозили для исследований мумию Рамзеса Второго, – дребезжал Вейнтрауб. – Это было лет сорок назад. Так вот, её везли не как вещь, а как человека. Египтяне оформили Рамзесу паспорт с визой, причём в графе «Род занятий» написали: фараон, и в скобках – покойный.
Жюстина вежливо улыбнулась. Вейнтрауб ловко выходил на разговор о судьбе Ковчега, который доставлен в Россию…
– Похвальная предусмотрительность, – сказала она. – Однако опыт показывает, что документы на вывоз из страны ещё важнее, чем на ввоз. Если у вас вдруг появится мумия фараона без паспорта, обращайтесь ко мне, и мы вместе подумаем, как соблюсти закон.
Ответная полушутка должна была напомнить миллиардеру об уговоре обмениваться информацией – особенно сейчас, когда Ковчег вот-вот будет найден! – и о роли, которую предстояло сыграть Жюстине в легализации артефакта. Не собирается же Вейнтрауб вывозить его из России контрабандой…
– Спасибо за предложение, непременно им воспользуюсь, – старик тоже улыбнулся. – Что же касается законов, даже лучшие из них со временем устаревают. Всё течёт, всё меняется.
– А как же библейские заповеди? – Жюстина отхлебнула кофе и затянулась сигаретой. – Эти универсальные и абсолютные законы во все времена.
– Пройденный этап. Нельзя сегодня воспринимать как догму то, что было написано три с лишним тысячи лет назад. Это удел религиозных фанатиков. Тексты на скрижалях Завета интересны разве что археологу. Какому-нибудь древнему старику вроде меня, который закончил разбирать ведьмовскую библиотеку Гиммлера и думает, чем бы ещё заняться.
С обнаруженной недавно библиотекой рейхсфюрера СС работал Книжник – об этом Жюстине рассказали парижские коллеги, когда она искала консультанта. Вейнтрауб дал понять, что ему хорошо известно об участии русского учёного в поисках Ковчега. Можно было не сомневаться: теперь миллиардер увидит Книжника первым.
Жюстина под насмешливым взглядом Вейнтрауба сердито сунула сигарету в недопитый кофе и отдала чашку официанту, но сдаваться не собиралась:
– Вы считаете пройденным этапом нормы этики и морали?!
– У человечества нет морали, которая соответствовала бы сегодняшним требованиям, – отрезал Вейнтрауб, согнав с лица улыбку, и прищурился, с неприязнью глядя на подошедших мужчин: до сих пор никто не позволял себе вмешиваться в их разговор с Жюстиной.
Псурцев много лет знал начальника российского бюро Интерпола – в том числе и как члена Академии Безопасности, – а потому без лишних реверансов попросил познакомить его с Жюстиной де Габриак. Начальник не возражал и только поинтересовался:
– Как вас представить?
– Представить лучше Салтаханова, он по запросу от эфиопов хорошо сработал, а меня… Пожалуй, как его наставника от Академии.
Салтаханов был нужен как раз для знакомства с президентом международной полиции, но генерал собирался использовать его позже. Активность Иерофанта заставила Псурцева форсировать события, а удача одновременно свела с Вейнтраубом.
