Владимир Возовиков - Поле Куликово
Димитрий снова объезжал большой полк. Сквозь редеющий белый сумрак проглядывали все десять рядов рати, воины кличем приветствовали государя, Димитрий лишь поднимал руку, но не останавливался, не звал начальников. Может быть, он проверял порядок, может быть, в решительный час хотел занять новой душевной силы у этой великой русской рати, или себя показать воинам, чтоб запомнили и его белого Кречета, и белоснежную ферязь, и сияние золотых доспехов - все, что станет частью великокняжеского знамени, будет издали светить им надеждой, потому что взоры их в битве не раз обратятся туда, где встанет дружина государя. Тупик ехал рядом с князем, приотстав на полкорпуса лошади, за ними шел плотно сомкнутый отряд из двадцати молчаливых витязей, поименно названных Боброком. Разномастные сильные кони, булатная сталь кольчужных панцирей, в рысьих глазах под надвинутыми шлемами - полная отрешенность от самих себя и готовность на все ради дородного всадника на белом иноходце.
Туман… Это посерьезней ночной темени - ту можно разогнать факелами, а туман и солнце не берет. Заставы молчат. Молчит и передовой полк, - значит, Орда еще воюет с бараниной или строится к битве. Димитрий с тревогой посматривал в сторону Дона, откуда временами приходило слабое дуновение, искал едва различимое косматое пятно солнца. Минули большой полк, когда Тупик, оглянувшись, обрадованно сказал:
- Государь, смотри!..
Над разорванной пеленой, золотясь в лучах, проглянули полковые стяги, и тотчас ощутимо дохнуло ветром; молочное море колыхнулось, заклубилось, потекло мимо; где-то вдали заржали кони, в другой дали отозвались другие…
- Пора! - князь заворотил иноходца.
Их ждали Бренк и Вельяминов во главе конной дружины государя, поставленной за рядами пешцев. Ветерок усиливался, развевал багряные стяги, расправлял тяжелое черное знамя с золотым образом Спаса. Все дальше открывалось поле, и солнечные лучи уже играли на стальных шлемах, на остриях копий и топоров. От передового полка прискакал посыльный с вестью: Орда зашевелилась, похоже, строится к битве, наши сторожевые отряды отходят на крылья полка. С той стороны им кричали в широкие медные трубы: сдавайтесь, мол, просите милости у великого хана, иначе всех побьем, а кто уцелеет, повяжем арканами и - буль-буль в Дону.
- Вы им про буль-буль в Боже не напомнили? - спросил Бренк.
- Как же! Кирька Зык на всю степь про то гаркнул, так они завизжали и начали садить из самострелов.
- То-то!
- Что, бояре, видно, это был последний разговор с Ордой? Теперь - мечам слово.
Димитрий подъехал к большому знамени, соскочил с лошади, сняв шелом, стал на колено и поцеловал край святого полотнища, потом оглядел воинов.
- Братья! Не для обид и унижений родила нас земля русская. Скажем о том кровавому ворогу мечами булатными. Наши великие предки смотрят на нас. Наши соплеменники, убитые, замученные, опозоренные, томящиеся в рабстве, смотрят на нас. Родина с надеждой и верой смотрит на нас! Да сохранит вас небо в этой битве, но знайте: смерть за родину с мечом в руке достойней позорной жизни раба. Довольно нам быть рабами! Мертвые не имут сраму. С вами хочу победить или умереть с вами!
Димитрий подошел к Бренку, крепко обнял:
- Тебе, княже, вручаю русское знамя. Знай: пока стоит оно - рать стоит!
Он скинул белую ферязь, набросил на плечи Бренка, подал знак рындам, те подвели горделивого Кречета.
- Сядь на моего коня, княже, стань под знамя - пусть войско видит государя. Меня не ищите, бояре. Там буду, где битва злее. Понадобитесь - сам найду вас.
Бояре замерли, Васька Тупик подался вперед вместе с конем, Бренк неверными пальцами застегивал ферязь на груди. Она была ему великовата. А Димитрий уже взлетел на своего гнедого - рынды и помочь не успели, - оглянулся на Тупика и с места галопом устремился в направлении передового полка.
Мамай одиноко стоял на вершине Красного Холма, всматриваясь болезненными от бессонниц глазами в туман, гонимый от Дона ветерком и теплом солнечных лучей. Уже за линиями "синих камзолов" мельтешили конные отряды прикрытия, на флангах пехоты клубились пестрые тучи горской конницы, такие же тучи текли вперед между твердыми прямоугольниками татарских туменов. Разношерстные и визгливые орды вассалов подпирались растянутыми лавами ордынских сотен, чтобы придать сброду смелости и страха, - в случае, паники ордынцы начнут рубить его беспощаднее русов, пока снова не обратят на врага. "Какая, однако, великая сила, - подумал Мамай, пытаясь разглядеть за туманом фланговые тумены. - Не много ли чести Димитрию я оказываю?"
За отрядами охранения вдруг проглянула светлая полоса - не далее чем в полуверсте от них, похожая на пенящийся гребень посреди спокойного озера. Сначала Мамай принял ее за вытянутый увал, где зацепился туман, и тут же вздрогнул от сырого холодка - то стояло чужое войско. Узкий и четкий длинник пехоты, белея рубашками и кольчугами, был недвижен и строг, лишь впереди него, словно псы на длинной сворке, рыскали конные отряды. "Так мало?!" - Мамай боялся поверить глазам, и в следующую минуту позади передового полка увидел всю русскую рать. Она перегородила поле от Смолки до Нижнего Дубяка - ни объехать, ни обойти. Как будто все дороги на Русь сошлись здесь, в треугольнике Непрядвы и Дона, потому что за русской ратью на склонах холмов и в отлогих распадках близ Непрядвы стояли тысячи повозок, там паслись и тысячи тягловых лошадей - Мамай угадал опытным глазом, что за громадные темные массы вдали. Так вот она, тайна стремительных переходов русской рати! Пехота на колесах! То, что собирался Мамай создать в своем войске, уже имелось у Димитрия.
Да, опыт полководца или сам аллах правильно подсказал Мамаю - нельзя распылять силы! - но в тысячу первый раз он убедился, что осторожность военачальнику никогда не вредит. Он погубил бы войско наверняка, погонись за двумя зайцами. Жадно рассматривал полки Димитрия и словно отряхивал долгий, тяжелый сон. Да, все прошлое - борьба за власть, военные победы, убитые ханы, трон, споры с Москвой, сборы войска и мечты о всемирном владычестве, этот поход на север, - все происходило в дурном сне наяву до этой минуты, когда он стоит с Ордой между Непрядвой и Доном, а перед ним - вражеская рать. Он проснулся. Он увидел, что спор идет не о его собственной власти и силе - спор идет о жизни Золотой Орды. Прежде Мамай мог проиграть сражение - и одно, и два, - многие в Орде были бы рады его унижению; заранее зная это, он не боялся битв, ибо поражение в любой из них дало бы ему новых союзников среди ханов и мурз, опасающихся усиления друг друга и всегда готовых поддержать ослабевшего в борьбе, чтобы не усилился его враг; теперь же при одной мысли о возможном поражении у Мамая коченело сердце. Существо его пронизало вдруг чувство гибельности того пути, каким шел до этого холма. Зачем не поверил многоопытному хану Темучину? Зачем вызвал из своих жутких снов этого грозного сфинкса, подобного ледяному затору на реке в половодье?
Случилось небывалое. Случилось то, чего ордынские ханы боялись со времен Батыя: на Куликовом поле стояла объединенная рать русских князей. Эта рать бесстрашно вступила в те пределы, где Орда привыкла считать себя хозяйкой. Кто знает, где она окажется завтра?..
Нет! Он еще повелитель Золотой Орды, пока еще в его власти пресечь гибельный путь, на который толкнул он свой народ, - пусть сам погибнет, но погибнет один. Разве не достойно умереть, избавляя свой народ от смертельной опасности!
Мамай поднял руку - хотел позвать своих верных мурз, хотел сам под белым флагом выехать для встречи с московским князем - пусть платит дань, на какую согласен, и Мамай честно отступит, вернет воинов в юрты, к мирным очагам…
Взревели военные трубы, грохнули бубны, и гром их потонул в оглушающем реве всадников, покатившемся от Красного Холма по рядам войска. Нукеры с горящими факелами бросились к кучам заранее приготовленной сухой травы, политой горючим маслом, и три столба черного дыма начали стремительно расти над холмом, оповещая войско о начале сражения. Тотчас качнулись стяги туменов, которым первым идти в битву…
На вершине Красного Холма окаменело стоял всадник на белом аргамаке, окруженный алыми халатами. Бледное лицо его казалось маской, поднятая рука медленно опускалась под тяжестью золотого жезла с кровавой звездой в конусе шестигранника. С недоумением и страхом он глянул на этот зловещий жезл в своей руке и, склонясь, закрыл лицо.
Ордынское войско двинулось на русские полки.
В передовой полк Димитрий Иванович прискакал в тот момент, когда конные отряды охранения отхлынули на крылья рати, завидев в поределом тумане движущиеся массы врагов. Ряды русских волновались, готовые хлынуть с возвышенности навстречу Орде, но князь Семен Оболенский спокойно восседал на своей рослой лошади под развитым красным стягом полка и, оглядывая чужое войско, невозмутимо поглаживал седую бороду окованной железом рукой. Может быть, он хотел подпустить врага так, чтобы встретить ударом на скате - хоть и невелик уклон, а бить сверху все же способнее, особенно метальщикам копий. Проезжая рядом с Димитрием через расступившиеся ряды пешцев, Васька Тупик мельком глянул направо, где стояла конница, и, несмотря на дымку, угадал широкую фигуру Семена Мелика впереди развернутых сотен. Это его славная сторожа прикрыла теперь крыло передового полка. Эх, стать бы Ваське со своими в отряд Мелика и через несколько минут, забыв себя и весь белый свет, врубиться в ненавистные визгливые орды степняков, дать волю плечам молодецким!.. Нельзя - дорогая и тяжкая ответственность возложена на Васькины плечи князем Боброком - жизнь государя. Большей заботы Васька Тупик не знавал. Он поклялся сам и взял клятву с дружинников: они умрут раньше, чем государь…
