Николай Дубов - Колесо Фортуны
— Какая Галка? — спросил Кологойда.
— Нашей хозяйки дочка, Галка Удод.
— А ну, давай сюда ту Галку! Только быстро!
Если во дворе и поблизости никого не было, Галка на кур и теленка кричала толстым, грубым голосом, какой бывает только у пропойц: "Куды? От шоб тоби повылазыло!.. А шоб вы повыздыхалы!.." На самом деле пропойного баса у нее не было, она была очень застенчивой девочкой, с людьми знакомыми разговаривала мягко и так тихо, будто не говорила, а шелестела, при незнакомых замолкала вовсе и заливалась краской от одного взгляда на нее.
На призыв Юки Галка подбежала, но, узнав, что ее требуют в сельсовет, вспыхнула и уперлась точь-в-точь как "дурне теля", на которого она орала у себя во дворе.
— Та я не пиду! Не хочу! Та шо я там не бачыла?
— Да иди же, тебе говорят! — рассердилась Юка и за руку втащила ее в кабинет. Увидев, кроме Кологойды, незнакомых мужчин, Галка потупилась и замолчала.
— Так ты, значит, и есть Галя Удод? — сказал Кологойда. — Ну, здорово!
Глядя в окно, Галя пошевелила губами.
— Что ж ты стала, понимаешь, за километр, да еще и шепчешь. Подойди ближе.
Галка не тронулась с места. Тогда Юка уперлась руками ей в спину и заставила сделать несколько шагов вперед. На висках у Галки выступили капли пота, а на глазах слезы.
— Ну вот, еще реветь вздумала!..
Галка отвернулась к окну и заморгала, прогоняя слезы.
— Что мы тебя, съедим, что ли? Вот же сидят ребята, ничего не боятся. А ты чего боишься?
— Я стыдаюсь, — прошелестела Галка окну.
— Да чего тебе стесняться? Ты только расскажи нам, что видела, и иди себе до дому… Вот Юка говорит, ты видела, как американец разговаривал с Лукьянихой.
Видела?
— А-ага, — кивнула окну Галка.
— Вот и расскажи, как все было.
— Я вранци пишла до лесу… Шоб лысычок набпаты… А там идет той дядька, американец…
— Подожди, когда это было?
— Та ще в субботу.
— Почему же ты раньше никому не рассказала?
Галка безмолвствовала.
— Так. А что было дальше?
— Я як побачыла, то и сховалась… За колоду… Там колода така велыка лежыть…
— А почему ты спряталась?
— Злякалась…
— Чего испугалась?
Галка сначала пошептала окну, потом еле слышно прошелестела:
— Вин дывыться…
— Так что? Все люди смотрят.
Ответа не последовало.
— Ну ладно. Так ты, значит, спряталась, а все-таки подсматривала?
— Бо як бы вин до мэнэ, то я б побйгла…
— Ага! А он к тебе не пошел?
— Не… Бо тут як раз Лукьяныха… Бона теж лысычки збырала… А вин став и дывыться… А вона як побачыла, так упала на колина и руки до нього простягае, наче молыться… А вин шось довго, сердыто так говорыв…
А вона все молылась… А вин знову говорыв и говорыв.
А тоди шось достав и дав ей… И знову шось довго говорыв… А тоди вона пишла, така малэнька та согнута…
И вин пишов… А тоди я побйгла до дому…
— А все-таки почему ты только сегодня рассказала обо всем?
— В чем дело? Что случилось?
"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении — переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.
Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства — пускай помнит.
Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и — привет!..
Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.
— Много всякого случилось, товарищ голова, — сказал Кологойда. — Во-первых, как выяснил товарищ лесовод, твой мистер Ган оказался никакой не Ган, а Ганыка, сын помещика…
Иван Опанасович посерел и потерянно оглянулся на переводчика.
— Что же вы? А?
Переводчик поморщился.
— А я при чем? Мое дело — переводить… Это уже не первый такой случай: притворяются, будто их музеи, дворцы интересуют, а потом кидаются искать родственников или еще чего…
— Во-вторых, — сказал Кологойда, — померла ваша Лукьяниха…
— Ну что ты, ей-богу, товарищ лейтенант? Тут такое дело, а ты, понимаешь, со всякой…
— Нет, не со всякой! С перепугу или еще отчего, старушка помирать убежала аж в Иванковский район.
И вот, как мы сейчас установили, были у нее какие-то контакты с твоим туристом…
— Да почему он мой? — вспылил Иван Опанасович. — Я его сюда зазывал?
— А в-третьих, — невозмутимо продолжал Кологойда, — в ночь с воскресенья на понедельник была сделана попытка произвести кражу со взломом в Чугуновском музее. Только благодаря бдительности товарища директора кража была предотвращена. А указанная Лукьяниха в той краже замешана… Правильно, товарищ директор?
— Совершенно верно! — поспешно подтвердил Аверьян Гаврилович. При первом знакомстве лейтенант показался ему простоватым и недалеким малым, но теперь проницательность и умение Кологойды охватить и свести воедино разобщенные, казалось бы, факты, необычайно возвысили его в глазах Аверьяна Гавриловича.
— Этого не может быть! — горячо сказала Юка.
— А вы тут зачем? — взорвался Иван Опанасович.
Он нашел, наконец, на кого можно было безнаказанно излить свою досаду и растерянность. — Что вам тут, детский сад? Игрушки? А ну, марш отсюда!
— Спокойно, товарищ голова! — сказал Кологойда. — Не игрушки, а следствие, и они этому следствию очень даже помогают как очевидцы и свидетели…
— Какие свидетели, если они несовершеннолетние?!
— Юридически, конечно, нет, но глаза и уши у них вполне совершеннолетние… Ладно, ребята, вы пока идите, погуляйте там, только никуда не уходите, может, еще чего надо будет…
Ребята вышли. Галка умчалась домой, но остальные не собирались мириться с очередной возмутительной несправедливостью взрослых и немедленно уселись на скамеечке под окнами. Окна были распахнуты настежь, и все дальнейшее они прекрасно слышали.
— Так что теперь делать? — спросил Иван Опанасович.
— Раз закрутилась такая карусель, надо ее раскрутить обратно. А поскольку Лукьяниху уже ни о чем не спросишь, придется спросить у того Гана-Ганыки. Так что давайте сюда своего американца.
— Имейте в виду, — сказал переводчик, — если у вас кет серьезных оснований и доказательств, могут быть большие неприятности!..
— Так нам за то деньги платят, чтобы иметь дело с неприятностями, — с напускным простодушием сказал Кологойда. — Только ему про все эти дела ни слова. Вы ничего не знаете! Скажите, заедем, мол, до головы попрощаться, вот и все.
Переводчик пожал плечами и вышел. "Волга" умчалась в лес, к Дому туриста. Председатель сельсовета набросился с вопросами на Федора Михайловича и Кологойду. Федор Михайлович рассказал, как догадался о том, что Ган — русский, Кологойда отшучивался.
Иван Опанасович погрузился в мрачное молчание.
Теперь уже совсем неизвестно было, как поступить с американцем, который оказался не американцем. Сводить классовые счеты за эксплуатацию трудящихся до революции? Но до революции Ганыка был пацаном, здесь почти не жил и никого не эксплуатировал… А сейчас он вроде ничего такого не делал, и чего опасаться какогото старика, которого привели сюда воспоминания и где от всего его прошлого осталась одна выгоревшая коробка дома? Одно только непонятно — зачем он брехал и притворялся?! И на лице Ивана Опанасовича застыло выражение досады и недоумения — мы-то думали, а ты, оказывается…
Мистер Ган шагнул через порог и наткнулся на невидимую стену. За столом сидел человек в форме…
В кабинете были председатель сельсовета, какой-то моложавый старик и тот, назвавшийся лесоводом… Ловушка!
Это продолжалось мгновение, но за это мгновение в нем не осталось ничего ни от прежнего рубахи-парня из Мидлвеста, ни от растерзанного волнением Ганыки на берегу Сокола. Лицо его стало замкнутым и жестким, он засунул большие пальцы в карманы джинсов и, сделав еще два шага, остановился. Он их не боялся — за его спиной была могучая держава мира…
— Во-первых, здравствуйте, — сказал Кологойда. — А во-вторых, не знаю, как вас и называть…
Изобличивший его человек сидел здесь, притворяться не имело смысла.
— Меня зовут Джордж Ган. Что вам нужно от меня?
— Ничего не нужно! Просто я Хотел у вас кое-что спросить…
— Я гражданин Соединенных Штатов и не подлежу вашей юрисдикции. Без американского консула я не стану отвечать ни на какие вопросы.
Ганыка оглянулся на прислонившегося к дверному косяку переводчика, тот, подтверждая, кивнул.
Вася Кологойда весьма натурально изобразил недоумение и растерянность, — Выходит, угодил я пальцем в небо… Тут, понимаете, такая история — поручили мне передать вот эти вещи, — Кологойда положил руки на свой вспухший планшет, — старому барину в Ганышах, а известно, что барином в Ганышах был Ганыка…
