Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— Во-первых, потому, что я дал слово.
Но я воскликнул, весь вспыхнув:
— Что это значит? Ты был захвачен предательски, вопреки охранного листа от короля. К чему же тебе стесняться! Твои враги поступают иначе. Это неразумно!
— Не думаю, — отвечал Луи, покачав головой, — ты и сам поступил бы так на моем месте. Да к тому же это и бесполезно — При этом он повернулся и, прикрывая рукою глаза от солнца, пристально посмотрел назад. — Я так и думал, — продолжал он. — Один из них на серой Марго, самой быстрой кобыле, по словам Бюре, во всем отряде. Под другим нормандский конь, которым мы любовались еще сегодня утром. Это западня, устроенная Безером нарочно, Ан. Если бы мы только на двенадцать ярдов свернули в сторону, эти двое как ветер понеслись бы за нами.
— Ты хочешь сказать, — воскликнул я, — что Безер нарочно уехал со своими людьми вперед?
— Именно так, — отвечал Луи. — Для него было бы приятнее всего, — сперва отнять мою честь, а потом уже — жизнь. Но, слава Богу, только одна из них в его власти.
Когда стемнело, всадники приблизились к нам, по обыкновению. Подъехавший Бюре глядел на нас хитро. Он, видимо, понял, что мы догадались, но мало заботился об этом. Другие тоже. Но при мысли, что один я, пожалуй, попался бы в ловушку, возбудило во мне новую ненависть к Видаму. В этих мрачных размышлениях я почти не замечал, что делалось вокруг, пока не услышал крики, что виден Кагор. Город действительно открывался перед нами в мелкой лощине, окруженный небольшими холмами. Купола собора, башни моста Валиндре, поворот Ло, где она огибает город, все это было мне хорошо знакомо. Наше долгое путешествие кончилось.
Меня преследовала теперь только одна мысль. Несколько раньше я сообщил Круазету свой отчаянный план внезапно напасть на Безера, посреди его людей, и убить. Это было все, что нам оставалось. Теперь наступил последний удобный момент для этого; другого случая уже не представится. Мы остановились в беспорядке на вершине холма, между тем как два человека поскакали в город, чтобы сообщить о приезде нового губернатора, а Бюре, с полудюжиною вооруженных пиками всадников, выехал вперед в качестве авангарда.
Перед нами лежала узкая дорога, извивавшаяся по крутизне холма. Лошади устали. Время и место были неудобны для моего плана и мне благоприятствовала только наступающая ночь. Меня поддерживало одно отчаяние.
— Ты помнишь, что я говорил, Круазет? — прошептал я брату. — Готов ли ты?
Он вздрогнул и повернул ко мне свое бледное лицо, потом взглянул на одинокую фигуру, ехавшую шагах в двадцати впереди нас; между ею и нами никого не было. Он колебался. Я не знаю, под влиянием ли раздавшегося в это время тихого звона к вечерне, но только он колебался.
Я повторил мой вопрос.
Он положил руку на мою уздечку и начал говорить что-то несвязное. Этого было довольно для меня! Я с негодованием прервал его и тотчас же обратился к Мари.
— В таком случае ты? — сказал я.
Но Мари только покачал головой в недоумении.
Итак, это случилось второй раз.
Странно! Но я не был особенно поражен. Я чувствовал, как будто так и должно было случиться, и, без всякого упрека опустив голову, отказался от своего плана. Я опять впал в прежнее равнодушное оцепенение. Видам был слишком силен. Не мне было бороться с ним. Мы все были как околдованные. Как только кавалькада тронулась вперед, я поехал за ними в молчании, охваченный полной апатией.
Мы въехали в ворота Кагора; и, без сомнения, представившаяся нам сцена заслуживала внимания; но я смотрел на все безучастными глазами, как смотрит с тупым любопытством человек перед колесованием на это орудие его смерти, если ему не приходилось видеть его прежде.
Все население города стояло по сторонам улиц, через которые мы проезжали, и смотрело на нас с едва скрытым опасением.
Молча мы слезли с лошадей во внутреннем дворе замка и хотели идти вместе, когда к нам подошел Бюре.
— Месье де Паван, — сказал он довольно грубо, встав между нами, — будет сегодня ужинать один. Вас, господа, прошу идти сюда.
Я пошел без возражения. К чему бы оно повело? Я чувствовал, что Видам с верхней площадки главной лестницы следил за нами с самым злобным выражением. Я шел молча. Но Круазет энергично на чем-то настаивал.
Мы вошли через низкую дверь в какую-то комнату в нижнем этаже, весьма похожую на тюрьму. Здесь мы поужинали в молчании. Когда мы кончили, я бросился на одну из приготовленных для нас постелей, избегая всякого разговора с моими товарищами в несчастья, но не в борьбе.
Между нами не было никаких объяснений. Но я сознавал, что они по временам взглядывали на меня, ожидая, что я заговорю. Я пытался заснуть, но слышал, как вошел Бюре пожелать нам спокойной ночи и вместе с тем посмотреть — не убежали ли мы. Я слышал также, как Круазет спросил его:
— Месье де Паван спит один сегодня, Бюре?
— Не совсем, — отвечал тот мрачно. — Видам заботится о его душе и послал к нему священника. — И ключ повернулся в замке.
Они вскочили на ноги и стали ходить взад и вперед по комнате, в страшных мучениях раскаяния, проклиная при этом Видама и укоряя себя.
Даже Мари не мог здесь найти ни малейшей лазейки, через которую мы могли бы убежать из нашей тюрьмы. Дверь была замкнута; окно защищено решеткою, через которую с трудом пролезла бы и кошка; стены из толстого камня.
Между тем я продолжал лежать, притворяясь спящим, как вдруг биения моего сердца стали отвечать на раздавшийся вскоре и продолжавшийся до самого рассвета стук молотков. Мы ничего не могли видеть из нашего окна, находившегося близко от земли и прямо против стены. Но мы догадывались, что обозначал этот шум. Мы не могли следить за работой или слышать голоса рабочих; до нас не доходил отблеск их огней. Но мы знали, что они делали.
Они строили эшафот.
Глава XII
Радостное утро
Я был слишком измучен, чтобы обойтись совершенно без сна. Бессонные ночи являются последствием беспокойства и волнения, а не одной печали. Долго я лежал с открытыми глазами, по, благодарение Богу, надежда не покидала меня, и часа за два перед рассветом я все-таки уснул. Когда я проснулся, солнце уже было высоко и косые лучи его освещали паше окно. Они оживили пашу комнату, наполнившуюся свежестью раннего утра, и я лежал несколько времени, подперев щеку рукой, как бывало в Каплю. Я почувствовал робкое прикосновение Мари к моему плечу и сразу вспомнил, где мы были.
— Вставай, Ан! — сказал Круазет. — Видам прислал за нами!
Я вскочил и прицепил шпагу. Круазет прислонился к стене, бледный и подавленный. В дверях как-то странно улыбаясь, стоял Бюре. Дав нам знак следовать за ним, он повел нас по мрачным коридорам. Они оканчивались каменною лестницей, ведущею наверх, где, казалось, было не так мрачно. Мы вошли в большую комнату, стены которой местами были расписаны, местами увешаны коврами; она освещалась тремя громадными стрельчатыми окнами, которые доходили до пола, покрытого камышовыми матами. Это была большая комната, украшенная оружием, с возвышением на одном конце, на котором стояло массивное резное кресло. Потолок ее был голубого цвета с рассыпанными по нему золотыми звездами? Теперь я припомнил это место; несколько лет тому назад я сопровождал сюда виконта, когда тот приезжал с церемониальным визитом к губернатору. О! Если бы виконт был здесь теперь!
Я подошел к среднему окну, которое было открыто и тотчас же отскочил от него: к нему в уровень с полом, а также покрытый матами, примыкал эшафот! На нем стояли в ожидании два или три человека. Я искал между ними Луи, но его не было; раздавшийся в это время шум заставил меня повернуть голову, и я увидел его, входящего под конвоем четырех солдат.
Лицо его было бледно и мрачно, но совершенно спокойно. В глазах было такое выражение, как будто он глядел куда-то вдаль, как будто он видел только холмы Керси и лицо Кит. Он держал себя спокойно и с полным достоинством, походка его была твердая и уверенная. Когда он увидел нас, лицо его просветлело, и он с улыбкой приветствовал нас; он даже с добродушным достоинством ответил на почтительный поклон Бюре. Круазет бросился к нему, называя его по имени. Но прежде чем Луи успел сжать его руку, дверь в другом конце залы отворилась и в нее вошел Видам.
Он был один. Он обежал глазами комнату, его отталкивающее лицо слегка покраснело, как будто он спешил, в глазах его сверкала злоба. Он не поклонился нам, но только дал знак, чтобы Бюре и солдаты отошли в другой конец залы. Потом повернулся к нам; он пристально смотрел на своего соперника, и взгляд его был полон невыразимой ненависти. Царила полная тишина.
Наконец Безер прервал молчание.
— Месье де Паван, — начал он, и голос его звучал хрипло, под насмешливой вежливостью скрывая бушевавшие страсти, — месье де Паван, я имею полномочие короля казнить всех гугенотов, находящихся в моей провинции Керси. Имеете вы что-нибудь возразить, если я начну с вас? Или, может быть, вы желаете возвратиться в лоно истинной церкви?
