Камиль Яшен - Хамза
Хамза перевернул очередную страницу... "Ташпулат рассказал, что в тот день, когда банда Капланбека напала на отряд красноармейцев, басмачи, окружившие кишлак, начали стрелять по мирным жителям, которые ещё не успели покинуть свои дома по требованию Мияна Кудрата и его приближенных. "Пусть лучше все эти бабы, дети и старики погибнут от освящённых присутствием хазрата мусульманских пуль, чем будут служить большевикам!" - кричали шейхи... Залпы басмачей обрушились на несчастных людей. В кишлаке творилось что-то невообразимое. Всё смешалось в кучу. Некоторые хозяева пытались спасти лошадей и ослов, но выстрелы с холмов Шаланга настигали их одного за другим. Обезумевшие раненые животные, истекая кровью, метались по улицам из стороны в сторону, топча детей и стариков. Люди не знали, где спастись от пуль, так как прятаться в домах было нельзя. Шейхи с холмов вопили, кричали и звали народ к себе, а навстречу людям летели пули. Весь снег на улицах кишлака стал красным от крови. Басмачи устроили настоящую бойню. Они мстили беднякам за то, что они помогали красноармейцам собирать накануне хлеб у богачей... Но зачем же тогда шейхи звали людей спасаться от красных, когда их давно уже не было на улицах кишлака, когда все красноармейцы уже укрылись в мазаре? Шейхи тоже мстили простым людям - мстили чужими руками, чужими пулями. За что? За то, что те ходили на митинг и слушали выступления командиров. А за два дня до этого шейхи молились, сволочи, в усыпальнице о спасении всего мусульманского мира!.. Люди прятались от выстрелов за камнями, делая вид, что они уже убиты. А многие были действительно убиты.
Матери стояли на коленях перед невинно погибшими детьми и рыдали, старики посылали басмачам проклятья и пожелания собачьей смерти, а некоторые молодые женщины, родившие только ещё первого ребёнка и потерявшие этого ребёнка в бессмысленной бойне около родного дома, брали мёртвых детей на руки и метались по улицам как умалишённые. А басмачи по приказу Мияна Кудрата всё стреляли и стреляли в них, как по живым мишеням..."
Хамза вскочил. Он не мог больше читать. Гнев душил его, глаза застилали слёзы, сердце стучало. Он рванул воротник халата... Неужели они всё ещё существуют, всё ещё ходят по земле, эти шейхи в Шахимардане, погубившие стольких людей?
Неужели они по-прежнему живут припеваючи и кормятся около мазара? Гнездо гадюк! Где меч справедливости? Где правда?
Почему люди до сих пор не могут избавиться от этих паразитов, убийц и людоедов? Это преступление - терпеть их на земле!
Это предательство памяти погибших от их коварства бедняков Шахимардана. Кто же прогонит наконец эту лютую свору поганых псов?.. Звери, бешеные звери, которых надо жечь калёным железом.
Они должны отвечать не только за бойцов бригады Соколова, не только за Степана, не только за своё зверство в Шахимардане, но и за реки крови, пролитой ими по всей Ферганской долине, за муки старых отцов и матерей, сыновья которых стали жертвами мусульманского фанатизма, за слёзы детей над трупами своих отцов, убитых из-за религиозной нетерпимости, за рыдания жён и невест, которые рвали на себе волосы, обнимая мёртвых мужей и женихов, зарезанных во времена газавата по приказу кровожадных шейхов, ишанов, улемов и хазратов!
Хош, по какому праву эти варвары, потерявшие человеческий облик, все ещё решают судьбы людей от имени религии? Почему эти гнусные типы с кровавыми руками и совестью, эти волки в овечьей шкуре, прикидываясь лучшими друзьями и советчиками людей, всё ещё пьют светлую горную воду реки Шахимардан, пользуются плодами трудов народа, вместо того, чтобы сидеть на скамье подсудимых?
Почему? Почему?
Люди боятся их. Боятся недоброго слова муллы, которое тот скажет в мечети о ком-нибудь. Боятся хулы и проклятий ишанов и шейхов. Люди боятся напастей, которые якобы пошлёт на них святой мазар.
Ведь ни один же волос не упал с головы тех, кто поджёг гробницу!
Надо освободить людей от этой боязни.
Надо показать им, что можно не бояться шейхов.
Надо разрушить стену страха.
Утром Хамзу разбудила Зульфизар.
- К вам пришли...
Хамза вышел во двор. Около калитки стоял Алчинбек Назири.
Несколько мгновений молча смотрели они друг на друга, и тысячи молний пролетели в эти секунды между ними.
- Вы можете, конечно, не пускать меня в свой дом, - торопливо заговорил Алчинбек, - но от разговора, ради которого я пришёл, зависит очень многое...
- Я слушаю.
- Хотелось бы, чтобы разговор проходил без свидетелей.
- У меня в доме нет лишних ушей.
- И всё-таки...
Хамза повернулся и пошёл в сад. Дойдя до супы - деревянного настила, сел на край. Алчинбек устроился напротив.
И опять наступило молчание. Хамза смотрел мимо неожиданного гостя. Алчинбек сидел, опустив голову.
- Эта минута, - сказал наконец Алчинбек, - печальный итог наших отношений, начавшихся почти тридцать лет назад.
У Хамзы дёрнулась рука.
- Какой у вас разговор ко мне?
- Вы хотите поехать в Шахимардан...
- Хочу.
- Не делайте этого.
- Почему?
- Зная ваш характер и вашу вспыльчивость...
- Послушайте, товарищ Назири, вы пришли сюда воспитывать меня?
- Я пришёл сюда, Хамзахон...
- Не называйте меня так!
- А как же называть вас?
- По фамилии.
- Хорошо... Так вот, товарищ Ниязи, я пришёл сюда не для того, чтобы воспитывать вас, а для того, чтобы удержать от опрометчивого шага.
- Вы считаете его опрометчивым только потому, что сами хотите сделать то же самое?
- Откуда вам это известно?
- А откуда вам известно, что я хочу ехать в Шахимардан?
"Значит, Пулатов передал ему содержание нашего разговора, - отметил про себя Алчинбек. - Значит, он знает, что Пулатов вызывал меня к себе... Что он знает ещё?"
- Вы поэт, товарищ Ниязи, человек творческий, художественная натура... А я занимаюсь организационными вопросами. Я скорее сумею навести порядок в Шахимардане.
- Вы уже делали это. И в результате погиб человек.
- К этой трагедии я не имею никакого отношения!
- У вас было первое заявление жителей Шахимардана. Вы успокоили всех...
- Я допустил тогда ошибку! Я же должен и исправить её!
- Не кричите, Алчинбек. Вы же хотели, чтобы разговор был без свидетелей.
- Я проявил благодушие! Я готов получить за это партийное взыскание!
- Вы не забыли наш последний разговор у вас в кабинете?
- Нет, не забыл.
- Так с какими же глазами вы пришли сегодня ко мне?
- Я готов принести вам свои извинения...
Хамзе вдруг стал противен его собеседник. Он готов получить взыскание, он готов принести извинения...
- У вас есть совесть, Алчинбек?
- При чём тут совесть?
- После смерти Ташпулата вы не должны заниматься никакими делами, связанными с Шахимарданом.
- Скажите, Хамза, почему мы всё время против друг друга?
- Это делает время, а не мы сами.
- Ведь мы были когда-то друзьями...
- Наша дружба расстроена не мной, а вами.
- Казалось бы, столько лет прошло... У других людей за эти годы дружба окрепла.
- Наша дружба во многом зависела именно от этих прошедших лет.
- Что вы имеете в виду?
- Революция, гражданская война, НЭП. Эти события испытывали нашу дружбу.
- Вы, как всегда, всё преувеличиваете, товарищ Ниязи... Мы вышли живыми из этих испытаний... и, казалось бы...
- Да, вы, Алчинбек, к сожалению, остались живы, - тихо сказал Хамза. - Многие достойные люди сложили свои головы за эти годы, а вы...
Заместитель народного комиссара выпрямился. Губы его были плотно сжаты. Тонкие усы словно отделили нижнюю часть лица от верхней - два длиннохвостых мышонка осторожно подкрадывались по верхней губе друг к другу.
- Наверное, я всё-таки напрасно пришёл к вам...
- Наверное.
- Считаете меня своим врагом?
- Считаю вас врагом Советской власти.
"Он несколько раз повторял формулировки Пулатова, - прикинул про себя Алчинбек. - Это тоже формулировка Пулатова? Или его собственная?"
- Почему же Советская власть до сих пор доверяет мне такой важный участок работы, как руководство культурой и просвещением республики?
- На первых порах республика остро нуждалась в грамотных людях. Выбирать не приходилось... Но скоро необходимость в таких, как вы, отпадёт.
- В каких таких?
- С гнильцой.
"Значит, он высказывает своё мнение, - мгновенно отметил Алчинбек. - В учреждении Пулатова таких слабых выражений - "с гнильцой" - не употребляют. Значит, никаких конкретных улик против меня по-прежнему нет".
- У вас не язык, а змея.
- Я же скорпион.
- Это слово вы когда-то избрали для псевдонима, которым подписывали в Коканде свои фельетоны. Об этом знали многие.
- Но Шавкат узнал об этом от вас.
- Кстати, я не забыл ваши слова о маёвке в Ширин-сае, которые вы сказали в присутствии Шавката.
- И я, товарищ Назири, не забыл.
"Теперь самое главное, - весь напружинился внутренне Алчинбек, - говорил он с Пулатовым о маёвке или нет?"
- Это было страшное обвинение. Я не придал ему никакого значения, потому что вы были слишком возбуждены. Хотя мог бы привлечь вас к суду. И вы были бы наказаны за клевету. Потому что суду нужны доказательства...
