Марта Шрейн - Эрика
— Мы куда–нибудь поедем? Какая форма одежды?
— Валеночки и пуховый платок, белый, кружевной. Он тебе к лицу.
— Хорошо, — засмеялась Адель.
Весь следующий день Адель торопила время. У нее действительно не было ни одного свидания с Александром.
Зимний день был просто сказочным. Адель спешила домой. Крупные снежинки закружились в воздухе, падали ей на плечи, на лицо, и Адель подумала: «Удачный день для свидания». Она шла по длинному коридору барака и слышала, как Володенька репетирует что–то на скрипке и подумала: «Надо его побыстрей оформить в музыкальную школу. Соседей музыка раздражает. Но, ничего, к Новому году переедем в наш дом. Все идет к лучшему. Это Эрика нам счастье принесла. Храни ее Господь, там, на чужбине».
В распоряжении Адель было еще два часа. Надя пыталась посадить ее за стол, но Адель сказала ей:
— Спасибо. Ты так вкусно готовишь! Оставь все на плите. Мы с Александром Павловичем скоро вернемся. И, пожалуйста, проверь уроки у мальчиков.
— Я? — удивилась Надя. — Я и сама ничего не знаю.
— Знаешь, знаешь. Семь классов закончила.
Адель вынула шпильки, и густые волосы рассыпались по плечам.
— Волосы у вас такие красивые, — залюбовалась Надя и, вздохнув, сказала: — А у меня не растут. Сколько не пыталась отращивать, ничего не получается.
Адель ее уже не слышала. Она спешила принять душ…
В назначенное время она улыбаясь пошла на свидание к мужу. Легкие снежинки теперь даже не долетали до земли. Они просто кружились, то поднимаясь, то опускаясь. Когда она подошла к автобусной остановке, уже ничего нельзя было различить — сплошное белое безмолвие. Ни звуков, ни людей, ни машин, как будто она одна на земном шаре посреди зимы. И вдруг, появившись из ниоткуда, тоже весь в снегу, перед ней предстал Александр. Он расстегнул полушубок, полами укутал ее и прижал к себе:
— Долго ждала? Замерзла? — спросил он.
— Нет, не замерзла. Здравствуй, дорогой.
Но муж не согласился с этими словами.
— Я думаю свидание должно начинаться по–другому. Научи меня как?
— Не знаю, — сказала Адель. Вспомнила, как это было у нее с Фридрихом в парках Москвы, но тут же отогнала эти воспоминания.
— Знаешь. Поцелуй меня, — прошептал он.
— Мы же на автобусной остановке! В любое время кто–нибудь может застать нас за этим занятием.
— Трудно теперь кого–то увидеть. Да и автобусы сегодня не ходят…
Он жадно целовал жену, она сопротивлялась. Он засмеялся и сказал:
— Пойдем, здесь есть одно местечко. — Но все не отпускал ее. Потом взял за руку. — Побежали.
— Сумасшедший! Снег же глубокий. Мы в валенки наберем, — звонко смеялась Адель, сверкая белыми зубами.
Гедеминов остановился, залюбовался женой. На фоне белого пушистого платка синим пламенем горели ее глаза и жарко пылали пурпурные губы. Он схватил ее на руки и побежал с ней, потом они упали в сугроб, и он уже не сдерживался и жадно целовал ее лицо.
— Ты божественно красива! — шепнул он. — Я хочу тебя всегда и везде.
— Но не здесь же, на снегу, Сашенька, — тоже зажигаясь, ответила Адель.
Он тут же помог ей подняться, посадив на колено, отряхнул ее, разул, вытряхнул снег из валенок, снова обул и сказал:
— Пойдем, здесь где–то в десяти шагах… Да вот он, недостроенный деревянный домик. Я тебя сюда вел. Входи, смотри. И стены, и проем двери и окна. А над головой небо. Тебя это устраивает? Смотри, какая чистота в доме, белоснежная перина. Вот здесь у молодых, наверное, спаленка будет. Помнишь о законе сохранения энергии. Мы оставим молодым ее частицу.
Густо падал снег. Гедеминов снова завернул жену в полушубок, прижал ее к деревянной стене, целовал, расстегивал ее одежды и шептал:
— Я счастлив! Мы просто исчезнем с тобой…
— Постой! Мне жарко! — шептала Адель. У нее кружилась голова. На ее горячих губах таяли снежинки. Он пил эту влагу с ее губ, смешались небо и земля. Все закружилось, и они растворились вместе в белом безмолвии.
Когда они очнулись, снег уже не падал и небо начинало проясняться. Из–за туч робко выглянула луна и спряталась вновь.
Гедеминов привел себя и жену в порядок, нашел свою шапку, поставил ногу на деревянный сруб, посадил Адель на колено и запахнул полушубок.
— Утром здесь, должно быть, зацветут подснежники, — прошептала Адель и прижалась головой к груди мужа.
В таком положении, без слов, они пробыли час или два. Гедеминов только менял ногу и пересаживал Адель и был благодарен ей за молчание, потому что счастье нельзя выразить словами. Наконец он тихо заговорил:
— Лет через тридцать, когда Эрот сбежит от нас окончательно, нам с тобой останется чувство единства, целостности. Будем сидеть, как два сизых голубя, и молчать.
— Ты рассчитываешь еще на тридцать лет?! — тихо засмеялась Адель.
— Да. Я думаю, ты еще долго будешь меня соблазнять. Знаешь, когда я работаю, то ухожу в работу с головой. Но вдруг слышу твой голос. Сразу даже не понимаю, что происходит, надвигается какая–то теплая волна. В крови разливается неизъяснимое блаженство. И я тебя хочу. Ты меня околдовываешь. Признаюсь, я большой эгоист и всегда ревновал тебя к дочери. Я обладал твоим телом, но мне всегда хотелось, чтобы ты вся во мне растворилась. Может быть, и хорошо, что я этого долго ждал. Теперь, когда ты вся моя, я люблю тебя с новой силой. Мой возраст заставляет меня быть жадным. И ты теперь больше отвечаешь моим желаниям, чем раньше, раскрепостилась и даришь теперь мне бездну наслаждения. Иногда мне кажется, я взлетаю с тобой к звездам.
Адель только плотней прижалась к мужу и прошептала:
— Я так люблю тебя!
— Однако мы забыли, что находимся в гостях, в чужом доме. Пойдем? Мне не хочется снимать тебя с колен. Знаешь, дети — это хорошо. Но скорей бы нам перебраться в новый дом. Я хочу с тобой быть чаще и чтобы ты не прислушивалась к голосам или шагам, — сказал муж, снимая ее с колена.
Они вышли за порог, и тут Адель заметила:
— А снег перестал падать.
Действительно, полная луна уже светила вовсю. Огромный круг обрамлял ее. Гедеминов заметил:
— Завтра будет сильный мороз. Смотри, на улице ни души! Давай, я тебя возьму на руки, а то действительно снова наберешь снега в валенки.
Он поднял ее и пошел к дому широким шагом. Адель обняла его за шею и тихо смеялась:
— Хорошо быть женщиной!»
* * *
Постепенно перебрались в еще не достроенный дом. Под новый 1957‑й год собрались в гостиной: Гедеминовы всей большой семьей, граф Петр с женой, архитектор Ноздрачев с сыном и женой и скульптор Слюсаренко с женой.
Для князя Александра, со дня его побега из Парижа на фронт, это был первый Новый год в нормальных человеческих условиях. А для бывших узников и подавно. Они сидели за большим круглым столом, радуясь тому, как дети беззаботно бегают вокруг новогодней елки. Гедеминов сказал:
— Мы, все здесь сидящие, и те, кто выехал за рубеж, начинаем жизнь заново. Эрика с мужем, Эдуард с женой и сыном за рубежом. Мы с Аделью в новом доме с сыном и приемными детьми. Графиня Мари наконец может оставить метлу и жить нормальной жизнью, быть воспитательницей наших детей. Граф Петр персонально выставляется и перейдет на «вольные хлеба». И ваша семья, — посмотрел он на супругов Ноздрачевых, — и вообще, удачи нам всем в нашей новой жизни. Поднимем бокалы с шампанским и выпьем за 1957 год, за нашу маленькую колонию, за нас всех! — И Гедеминов первый осушил бокал.
* * *
В марте, как условился Гедеминов с Эдуардом, в Москве у него было свидание с братом Ильей. Гедеминов пришел на условленное место, без труда обнаружил «иностранца», тотчас признал в нем брата. Медленно проходя мимо него, сказал, не глядя, по–французски:
— Здравствуй, это я. Иди за мной. Молчи, ничего не говори.
Они порознь зашли в полупустой кинотеатр, скрываясь от наблюдателя. Александр Гедеминов догадался и в туалете обменял плащ и шляпу братана куртку и кепку какого–то мужчины его лет и роста. Наблюдатель «взял» ложный след. А братья Гедеминовы, сбежав из кинотеатра, поехали в ресторан и там уже обнялись и наговорились вдоволь.
Илья привез грустную весть: мать умерла еще пять лет назад, но до самой смерти ждала «своего Сашеньку» — и предложил брату выпить за упокой родителей.
Потом вспоминали Петербург, мать, отца, детские годы и грустили.
Они сидели в ресторане часа четыре. Время летело быстро. Илья рассказывал о молодых, об Эрике и Николае, о семье Эдуарда. Отдал брату фотографии и сказал:
— Николай с Эрикой живут пока в нашем поместье. Эдуард с семьей тоже. Амалия Валентиновна в очень хороших отношениях с Эрикой. Эдуард счастлив, Амалия, похоже, тоже. Он передал мне на хранение твои драгоценности. И он, и Николай от своей доли отказались. Эдуард рассказал, как вы брали в 1922 году ювелирные магазины… Он в восторге от тебя и твоей семьи. Ваши фотографии привез. Жена у тебя красавица. У нас с Ольгой детей. к сожалению, нет. Супруга моя очень привязалась к Эрике. Девочка хороша… Не от мира сего, — улыбаясь, говорил Илья. — Ну, а когда же ты сможешь вырваться отсюда? Отцовское поместье ждет тебя.
