Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима
Филипп бен-Иаким поднял рукопись, упавшую на пол, и, убедившись, что то была копия его письма Гессию Флору, спокойно положил ее обратно на стол.
— Тебе угодно оскорблять верного и преданного слугу! Эта рукопись подложная, она писана бездельником, моим и твоим врагом.
Береника устремила на царедворца пристальный взгляд. Ее глаза приняли от злости зеленоватый оттенок, вокруг расширенного зрачка мелькали, как у разъяренной львицы, золотистые искорки.
— Ты отрекаешься? — прошипела она едва переводя дыхание.
Филипп бен-Иаким молча склонил голову.
— И от этого также отрекаешься?! — произнесла царица с возраставшим бешенством.
Она протянула руку, держа двумя пальцами золотое кольцо-змею с сапфировыми глазами и с жемчужиной в раскрытой пасти.
Это кольцо было подарок Береники Филиппу. В минуту увлечения он отдал ее Фамари. При виде такой улики стратег на минуту смутился, но, быстро овладев собою, смело взглянул в глаза разгневанной Береники и вкрадчиво отвечал:
— Никогда не отрекусь от своего единственного счастья!
— A-а! Ты, конечно, скажешь, что мое кольцо было у тебя похищено, подлый лжец?!
— Вовсе нет! Я его отдал одной девушке.
— О!..
Береника опустила руку с кольцом и застыла от удивления.
— Да, я его отдал девушке, отдал, потому что оно напоминало мне женское вероломство и мое чисто юношеское увлечение, с которым я поверил сладкоречивой, бессердечной цирцее, чтобы сделаться жертвой мимолетной вспышки ее чувственности.
— И залог прежней любви ты отдал в залог новой? — язвительно расхохоталась Береника.
Подступив к Филиппу, она звонко ударила его по щеке.
— За что ты бьешь меня? — холодно сказал тот, отстраняясь от нее.
— Разве я не вольна бить подлого раба?
— Да, это правда! Я был и есть твой раб, издыхающий у твоих божественных ног.
Филипп упал к ногам царицы и обнял ее колени.
— Прочь, или я крикну гвардейцев, и ты будешь позорно казнен.
— Что мне жизнь, если солнце твоей любви не согревает крови в моих жилах?
— Разве мало тебя согрела твоя наложница-иудейка, которой ты отдал мое кольцо?.. О, ты изменил и предал меня дважды.
— Нет! Выслушай меня, не осуждай опрометчиво невиновного.
— Говори! Но помни: если ты не оправдаешься, я распну тебя, как преступного раба!
Береника села в кресло у столика и скрестила на груди руки.
— Позорное распятие ждет виновного, какая же награда предстоит правому? — спросил стратег с прежней вкрадчивостью.
— Оправдай себя, и ты увидишь.
— Значит, ты даруешь мне жизнь… Обещай же вместе с нею неизменную любовь, без которой для меня нет жизни.
— Обещаю! Мало того: обещаю, если ты не достигнешь трона, сложить с себя царский венец и порфиру, чтобы ты владел мною нераздельно!.. Но ты не оправдаешь себя, это невозможно!
— Как знать! Слушай. Это я писал письмо, копия с которого лежит на столе. Я советовал Гессию Флору… Одним словом, я тот самый злодей, который испортил планы твоих советников. Но это сделано мною, потому что я считаю войну самым лучшим средством для достижения намеченной тобою цели. Очистить от врагов Иерусалим можно только огнем и мечом. Это мое убеждение, и ты должна с ним согласиться. Гессий Флор дал мне ручательство, что, получив при моем содействии сокровища храма, он предоставит свои войска в мое распоряжение. Усмирение бунта будет всецело заслугой Агриппы, за что римский сенат не замедлит вознаградить его царским титулом.
— Недурно придумано, если только ты не лжешь.
— Я говорю правду.
— Положим так, но если ты изменил мне, как женщине, разве ты мог оставаться мне верным, как царице?
— Я оставался тебе верен во всех отношениях!
— Сегодня вечером явилась во дворец девушка с просьбой допустить ее ко мне, — перебила его Береника. — Войдя в эту комнату, она упала к моим ногам и среди рыданий созналась в любви к тебе, рассказала, как ты увлек ее, соблазнил, а потом бросил. В подтверждение своих слов она показала мне твое кольцо, конечно, не зная, какой страшной уликой послужит оно против тебя. Я обещала исполнить ее просьбу и заставить тебя на ней жениться. Завтра утром она придет сюда, и я вызову тебя.
— Эта девушка не придет. Она обманщица, подосланная моими врагами. Действительно я дал ей это кольцо, но не как залог любви, а как простой подарок. Узнав, что в мое отсутствие ты приблизила к себе другого, я хотел бросить кольцо на уличную мостовую, чтобы его растоптали прохожие. Вот увидишь: завтра эта негодная тварь и не подумает явиться.
— А пока до завтра ты пленник в моем дворце.
За дверьми опочивальни стратега встретил начальник телохранителей Береники, Лизандр с офицерами.
— До завтра, любезный Филипп бен-Иаким, ты мой гость, — с улыбкой сказал ему начальник гвардейцев.
Они пошли в помещение дворцовой гвардии.
— Надеюсь, Лизандр, ты не откажешь мне в некотором снисхождении. Я желаю иметь при себе своего оруженосца Антониадоса, потому что привык к его услугам.
— Считай себя моим гостем, — отвечал Лизандр. — Ты не должен только отлучаться отсюда до тех пор, пока не дозволит царица, а все прочее тебе разрешается.
Ранним утром Фамарь в сопровождении своей верной Изет украдкой вышла из дому и спешила в Акру, в башню Мариамны, куда ей приказала явиться Береника. Сердце девушки тревожно билось. Через час, много два она встретится с любимым человеком перед царицей и ее участь будет решена. Ведь он не посмеет ослушаться повеления Береники, волей-неволей женится на ней, Фамари, а тогда она уж сумеет вернуть его любовь. Разве Филипп может гневаться на нее за то, что она, страдая столько дней в безызвестности, не видя возлюбленного, которому отдала все, для которого совершила вероломство, решилась наконец поступить так, как ей подсказывало сердце? Разве она не вправе бороться за любовь, не вправе преследовать изменника? Погруженная в такие думы, девушка быстро шла по улицам квартала Сыроваров. Из калиток низеньких одноэтажных домов выходили люди, спеша по своим делам; женщины с корзинами на головах шли на рынки за провизией или с высокими кувшинами на плече за водой к бассейнам на площадях, куда стекала дождевая вода и куда водопады добавляли ее каждую ночь из водоемов. Мастеровые, ремесленники, купцы открывали свои мастерские, лавки, лари. Избегая встречных и с целью сократить дорогу, Фамарь свернула в переулок и пошла по его грязной мостовой.
— Госпожа, — шепнула ей Изет, робко оглядываясь назад, — от самого дома за нами следят какие-то люди. Вот теперь они повернули в переулок по нашим следам.
Фамарь оглянулась. Трое мужчин, закутанных в синие суконные плащи, какие обыкновенно носили военные, ускоряя шаги, догоняли женщин. Девушка, схватив Изет за руку, пустилась почти бегом по извилистому переулку.
За ней бросился вдогонку Антониадос с двумя сопровождавшими его солдатами. Настигнув беглянок, они сзади накинули на них плащи и быстро спеленали ремнями.
— Чего вы тут безобразничаете, бездельники? — крикнул на них прохожий мастеровой и наклонился, чтобы поднять увесистый камень.
— Проваливай своей дорогой, осел! Разве не видишь, что мы изловили беглых рабынь? — ответил ему оруженосец Филиппа бен-Иакима.
Воины подхватили связанных женщин, и Антониадос скрылся с ними в закоулках квартала с ветхими домами бедняков.
Это происходило четырнадцатого мая. Вечером того же дня заходящее солнце ярко светило с безоблачного неба над Иерусалимом. Толпы народа под предводительством старейшин двигались к воротам Везефы и выстраивались по краям дороги, по которой взвивались облака пыли, и гремели звуки труб, и сверкали на солнце шлемы и копья приближающегося войска.
Народ, вышедший навстречу прокуратору, приготовился принять его с подобающими почестями и дружески приветствовал солдат цезаря. Но трубы смолкли, войско остановилось, а к ожидающему народу вместо римского правителя подъехал командир 1-й центурии италийской когорты Капитон.
— По домам, бунтовщики! — крикнул он, наезжая храпящей лошадью на старейшин и именитых граждан, выстроившихся в первых рядах разодетой по-праздничному толпы.
— Мы пришли, чтобы изъявить прокуратору нашу покорность и радостно приветствовать вас, непобедимых воинов великого Рима, — отвечали старейшины, робко пятясь перед конем центуриона.
— Поздно притворяться! — с презрительной иронией возразил тот. — Вчера вы лаяли, как злобные псы, а сегодня прикидываетесь смиренными овечками. Если вы истинные мужи, то повторите нам в лицо ваши ругательства и глумления и докажите с оружием в руках свою любовь к свободе.
Центурион повернул коня и отъехал к своим неподвижно стоящим всадникам.
