Том Холт - Александр у края света
Мы можем убить Александра.
И прежде чем ты побелеешь и начнешь голосить «стража, стража», я должен подчеркнуть, что к этому умозаключению мы с Пифоном пришли, прокоптившись в чудесном скифском дыму недели две более-менее без перерывов (Пифон страдал зубными болями, от которых совершенно терял способность мыслить, а я счел своим долгом облегчить страдания собрата), когда каждый из нас был безумен, как горшок с хорьками, в противном случае мы и на мгновение не прельстились бы этой идеей. В конце концов, когда совершенно невинным и безвредным личностям то и дело режут глотки по обвинению в таинственных, никогда не существовавших заговорах против Александра, разумный человек должен очень серьезно задуматься, стоит ли затевать настоящий. Мы же, залеченные от макушки до пят, пребывали выше таких мирских, низменных материй, как страх или здравый смысл. В самом деле, братец, жаль, что у меня не осталось больше этой дряни, тебе бы понравилось. Может быть, ты бы даже стал слегка походить на человека, если это вообще возможно.
Ну так вот, я понимаю, что очень просто сказать: давайте убьем Александра и все станет прекрасно; однако подобраться к нему достаточно близко, чтобы воткнуть в спину нож, гораздо сложнее. Перво-наперво его день и ночь окружали верные друзья детства, юные македонские аристократы, которых ты забалтывал в старой доброй Миезе; большей частью это животные, которые не задумываясь размозжат тебе череп, если ты как-нибудь не так вытрешь нос. Я указал на это обстоятельство соратнику по заговору как-то вечером, когда мы встали на ночь лагерем и по-дружески вдохнули лекарства. Он немного подумал, я же тем временем сыпанул в огонь еще пару горстей.
— Хорошо, — сказал он. — Молодец, Эвдемон. Тут ты прав. Никак нам не подобраться к нему, пока кругом гетайры. Они распустят нас на ломтики.
— Могу спорить, так и будет, — согласился я, кивая. — Наши головы покатятся по полу еще до того, как мы подойдем достаточно близко, чтобы учуять его пот.
Пифон нахмурился.
— Ну хорошо, — сказал он. — Не стоит так пессимистично смотреть на вещи. Как говорят философы, проблема — это всего лишь замаскированный вызов.
— О. — Я задумался на мгновение. — И который же философ так говорил?
— Мой двоюродный брат Гелон, — ответил Пифон. — Вообще-то он не был философом-профессионалом, скорее это было что-то вроде хобби.
— Понятно. — Я помолчал, наполнив легкие дымом, задержал дыхание на счет десять, и медленно выдохнул. — Что скажешь насчет яда? — внес я предложение. — С ядом не обязательно подходить близко.
Пифон поскреб в затылке.
— Разве всю еду не пробуют, прежде чем он сам ее съест? — спросил он.
— Точно, — ответил я. — Но это не проблема. Используем медленный яд. Такой, который подействует только на следующий день. В таком случае когда дегустатор весь посинеет и перевернется пузом кверху, поздно будет что-то делать.
Пифон зевнул.
— Хорошо, — сказал он. — Ты, значит, все знаешь о ядах, так?
— Нет, — признал я. — Ни бельмеса в них не смыслю.
— Я тоже, — сказал Пифон. — Знаешь кого-нибудь, кто знает?
— Да нет, — ответил я. — Кроме того, если ты станешь бродить и расспрашивать людей о ядах, они захотят узнать, зачем. Может быть, есть книга, в которой про них написано?
— Возможно, — сказал Пифон. — Про что только не пишут книг. Знаем мы кого-нибудь, у кого есть книги?
Я уселся на стул — одно из этих трехногих складных несчастий, если не путаю — и попытался напрячь мозг. От этих листьев случаются чудесные озарения, хотя ум все время норовит ускакать куда-нибудь в сторону.
— Как насчет Анаксарха? — предложил я. — У него их целых ящик.
Анаксарх был одним из двух ручных философов Александра; он возил с собой Анаксарха и Каллисфена (который был племянником Аристотеля, который... а, ну конечно, ты ведь встречал его, не так ли? Ладно, про Аристотеля ты знаешь). Я видел Анаксарха всего пару раз, обменялся с ним едва ли десятком слов, но если здесь кому и владеть книгой о разных типах ядов, то это Анаксарху.
— Отлично, — сказал я. — Значит, прямо с утра сходи к нему и спроси.
Он посмотрел на меня, прищурившись.
— Почему я? — спросил он.
— Ты македонец, — ответил я. — Тебе он поверит.
— Почему? Он-то не македонец.
Я вздохнул и налил себе еще выпить. На самом деле мои скифские друзья не советовали мешать выпивки с лекарством; такая комбинация, заявили они, иногда делает человека чересчур легкомысленным. Со мной такого никогда не случалось, впрочем, ну или я просто не замечал.
— Неважно, — сказал я. — Он поверит тебе потому, что ты относишься к правящему классу. К элите.
— Нет, не отношусь, — возразил он. — Мой папаша владеет семнадцатью акрами на границе с Пеонией. А мама даже не гражданка.
Я покачал головой.
— Ты не понял, — сказал я. — Македонцы — избранный народ, возлюбленный богами. Их будут царствия земные. Если к некоему философу заявится бедный афинянин вроде меня и попросит почитать книгу «Весело о ядах», в следующий же момент его тело распрощается с головой. Кроме того, — добавил я, — по-моему, я ему не нравлюсь.
— Да ну. Почему это?
— Потому что мой брат был наставником Александра.
— Правда?
Я кивнул.
— Когда он был ребенком.
— Твой брат?
— Александр. Когда ребенком был Александр. Анаксарх ревнует, потому что сам он вышел на сцену совсем недавно, и все время должен выслушивать, как Эвксен сказал то и Эвксен сказал се. Страдает его чувство профессионала. Да он мне даже серы из ушей не одолжит, не говоря уж о яде, которым можно потравить половину проклятой Азии.
Голова Пифона закачалась вперед-назад, как будто она сидела в кресле-качалке.
— Хорошо, — сказал он. — Наверное, лучше я сам. А что, если он скажет нет?
Я приподнял бровь.
— С чего бы?
— Может, у него нет книги о ядах, — сказал Пифон. — Нет никаких причин думать, что она у него есть, если на то пошло.
Я вздохнул.
— Ну что же, — сказал я. — Есть только один способ узнать это. Спросить этого козла. Просто ступай туда, посмотри этому козлу прямо в его долбаный глаз и спроси. Он скажет тебе, обещаю.
— Ладно.
— Как твой зуб?
— Гораздо лучше, спасибо.
Вообще-то, действие лекарства заканчивалось, если проспаться, но мы оба до того прокоптились, что на нас это правило уже не распространялось. Соответственно, Пифон с утра отправился к Анаксарху, а потом пришел ко мне.
— У него нету, — сказал он.
— Проклятье, — сказал я. — Вот, значит, и все.
Пифон покачал головой.
— Не обязательно, — сказал он. — Он думает, что знает, у кого может быть.
— Ладно. У кого?
— У Каллисфена.
— О.
— Он так думает, — продолжал Пифон, — потому что у Каллисфена есть копии всех книг его драгоценного дядюшки, а тот — по крайней мере, так кажется Анаксарху — когда-то сочинил книгу и про яды.
— Правда?
Пифон кивнул.
— Наверное. Ну, это скорее книга про растения вообще, но в ней, как ему помнится, много про ядовитые травы и про то, как действуют их яды. Для начала сойдет, во всяком случае.
— Лучше, чем ничего, — согласился я. — В таком случае, тебе лучше сходить повидать Каллисфена.
Это, кажется, не очень ему понравилось.
— Почему мне? — спросил он. — Почему не тебе?
У меня уже был готов ответ.
— Потому, — сказал я, — что мой брат Эвксен...
— Наставник.
— Да, он. Мой брат Эвксен — смертельный враг Аристотеля. Они ненавидят друг другу до мозга костей. У меня не будет ни малейшего шанса.
— Понимаю, — Пифон на мгновение задумался. — Есть в этой армии кто-нибудь, кого твой брат Эвксен так или иначе не достал?
— Не знаю, — ответил я. — Вообще-то это большая армия.
Каллисфен действительно имел копию «Натуральной истории растений», и когда Пифон скормил ему какую-то лабуду про дикие цветочки, которые недавно собрал у дороги и желает побольше про них узнать, с радостью одолжил ее ему. Вечером, после того как мы разбили лагерь, а я накормил пчел, он принес книгу ко мне в палатку и мы принялись ее просматривать.
— Ты уверен, что здесь есть про яды? — спросил я примерно через час. — Все какая-то ерунда. Ничего не могу разобрать. Вот, что это такое, например? — Я прищурился, напрягая глаза — копия была скверная, сплошь сокращения и помарки, а на полях и между строк все было исчеркано заметками и примечаниями. — И поступают по принуждению и недобровольно скорее всего, по-видимому, чтобы избежать сильной, а не едва заметной боли, и вообще чтобы не мучиться, а не для того, чтобы радоваться. Действительно, «то, что во власти человека», а к этому все сводится, означает — «то, что его природа способна вынести», а то, на что она не способна и что не свойственно его естественному стремлению или разуму, — то не во власти человека. Кой хрен все это значит и причем тут что?
