Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3
Все собравшиеся тамплиеры поддержали предложение Годфруа, Андрей был вынужден принять на себя председательство:
— Давайте для начала расскажем друг другу, кто и как сюда попал. Начнём с вас, любезный де Сент — Омер, и далее по старшинству.
— Со мной всё, как всегда, было очень просто. В стычке под Аскалоном мне крепко заехали палицей по шлему. Я потерял сознание, а очнулся в хижине пресвитера Иоанна примерно два дня назад. Старец быстро поставил меня на ноги и предложил пройти в ту дверь, которой никто из нас не миновал.
Следующим говорил Вальтер фон Зегенгейм, лицо которого перерезала чёрная повязка. «Вальтер Одноглазый», — подумал Сиверцев.
— Когда я совершил тяжкое преступление, убив посла ассассинов, меня должны были казнить. Я считал это вполне справедливым и не имел даже мысли бежать, полагая разумным провести оставшиеся дни в непрерывной молитве. Как–то прилёг отдохнуть на пару часов, а проснувшись, увидел в своей камере железную дверь, которой раньше не было. Дверь была приоткрыта. Я хотел выглянуть и сказать охранникам, чтобы они честно выполняли свой долг и не держали дверь в камеру смертника незапертой, но оказался в доме пресвитера Иоанна. Старец успокоил меня, заверив, что я не совершал побега.
Анри де Монтобан рассказал:
— Мы искали пресвитера Иоанна вполне сознательно. Когда Орден утвердился в Эфиопии, и все первоочередные задачи были решены, Жан де Лалибела и я решили уйти к пресвитеру Иоанну. Долго собирали информацию, от древних легенд до последних слухов, и нам удалось найти дорогу. Мы забрались на амбу пресвитера Иоанна самым что ни на есть естественным путём.
Беранже де Колль был так же немногословен:
— Мы жили в дарованном нам после разгрома Ордена командорстве Ма Дье. Жили, как монахи. Шли годы, братья умирали один за другим, а я был самым молодым из них, и вот настал год, когда я остался один — последний тамплиер Ма Дье. Однажды, спустившись в погреб, я обнаружил там дверь хорошо вам известную.
Эстебан д’Албугера развёл руками.
— Моя история просто нелепа. Мы тупо заблудились в горах. Искали подходящее место для орденского замка и заблудились. Два бывших со мной сержанта погибли, а я, уже не имея сил, случайно набрёл на гору пресвитера.
Сиверцев рассказал о том, как они попали сюда с Афона, потом обвёл взглядом братьев и понял, что он не знает, что сказать. Да никто и не торопил маршала с распоряжениями. Ещё пару суток назад все они были в других эпохах, многие — в других странах. Им трудно было сразу освоиться с новым положением, братья качали головами и растерянно поглядывали друг на друга. Как он может ими руководить, как будет отдавать приказы легендам, куда поведёт, если сам ничего не знает? Морунген… Милый древний Морунген, безусловно понимавший больше всех, и должен был руководить их отрядом, но теперь уже поздно переваливать ответственность на чужие плечи. Сиверцев закрыл лицо ладонями и начал молиться. Бог не дал ему понимания происходящего, но разум прояснился, к нему вернулась способность принимать решения:
— Сейчас мы покинем это замечательное место. Здесь оставаться не только бессмысленно, но и опасно. Чем больше мы будем думать над своим положением, тем скорее наша воля окажется парализованной. Уверен, что отсюда в неведомый мир ведёт только одна дорога — над направлением движения нам думать не придётся. Надеюсь, что по мере движения Господь дарует нам понимание происходящего. И ещё… не приказываю, но советую… поменьше рассказывайте друг другу о своих эпохах, а то мы потонем в увлекательных воспоминаниях и взаимных изумлениях. Не знаю, зачем Господь собрал нас вместе, но явно не для того, чтобы мы удовлетворяли любопытство друг друга.
— И всё–таки не понятно, почему именно мы? — развёл руками Беранже де Колль.
— Не знаю, — отрезал маршал. — Но явно не потому, что мы лучшие тамплиеры за всю историю Ордена. О какой–то своей особой избранности запрещаю даже думать. Нам предстоит выполнить задачу, о которой мы через некоторое время узнаем. Так что поумерим свои мистические восторги и будем вести себя крайне сдержанно и осторожно.
— Как думаете, маршал, какой сейчас век? — спокойно поинтересовался де Сент — Омер.
— Не знаю. Но точно уже не XXI-й. Как минимум на сто лет больше. Или на тысячу. При этом я не уверен, что время здесь вообще есть. Вы ведь заметили, что всем нам теперь на вид где–то тридцать с небольшим, хотя все мы гораздо старше. Мы не умерли и продолжаем оставаться в теле, но тело, чувствуете, что уже немного не такое? Это по–прежнему земля, но не совсем та земля, которую мы знали.
— Земной рай? — предположил Анри де Монтобан.
— В некотором смысле, наверное, можно и так сказать, но предостерёг бы от преувеличения этой аналогии. В этом мире явно есть зло, а иначе зачем тут могли потребоваться тамплиеры? Ещё вопросы?
— Я человек неграмотный и ни слова не понял из того, о чём говорили мудрые братья, — робко заметил Вальтер Одноглазый. — По простоте своей я думаю, что нам надо непрерывно молиться. Если не потеряем молитву, всё будет так, как надо.
— Брат Вальтер прав, — теперь уже спокойно заключил Андрей.
***В рыцарском зале была дверь, уже не железная, а дубовая. Сиверцев подошёл к ней и без напряжения, одним движением руки распахнул. В зал сразу же ворвался свежий лесной воздух и птичьи голоса. Все повеселели. Сиверцев сделал шаг в неведомый мир. Они по–прежнему находились на горе, кажется, она даже стала выше, но стена каменной кладки отделяла их от той стороны горы, откуда они сюда попали. Назад хода не было, да это и так все понимали.
Все тамплиеры вышли из зала следом за маршалом, дубовая дверь сама закрылась за последним из них, и никто не стал проверять, открывается ли она теперь. Они стояли на небольшой площадке, выложенной, каменными плитами, а перед ними вместо пропасти простирался безбрежный зелёный океан, образованный верхушками высоких деревьев, которые стояли так плотно и имели столь густые кроны, что землю сквозь них совершенно не было видно. Их площадка находилась метров на десять выше самых высокий деревьев, а насколько высоки деревья, отсюда было не определить. Вниз с площадки вела достаточно широкая каменная лестница, по которой спокойно можно было идти в шеренгу по три, не толкаясь локтями.
Они начали спуск цепочкой по одному, потому что лестница не имела ограждения, и находиться близко к краю никому не хотелось. Вскоре они погрузились ниже уровня поверхности зелёного океана, лестница шла теперь посреди крон. Некоторые ветви нависали над ступенями, но движению вперёд не мешали. Стена зелёной листвы ещё какое–то время оставалась совершенно непроницаемой по обе стороны лестницы, но вот листва поредела, братья увидели вокруг себя могучие стволы, а внизу — землю, до которой оставалось ещё метров двадцать. Быстро и беспрепятственно закончили спуск и оказались на земле, в начале чистой лесной дороги, по ширине примерно такой же, как и лестница. Кроны деревьев шумели теперь высоко над ними. В лесу царил полумрак, солнечный свет почти не проникал сквозь густую листву, лишь местами пробиваясь весёлыми лучиками.
Было тепло, но не жарко и достаточно светло, но солнце не слепило глаза, а птицы по–прежнему жизнерадостно щебетали. Дорога, плотно утрамбованная грунтовка, заставляла думать, что по ней постоянно ходит взад–вперёд множество людей, хотя было понятно, что здесь до них вообще вряд ли кто–нибудь ходил, словно кто–то дружелюбной и гостеприимной рукой раскатал перед ними ковёр.
Здесь не надо было отдавать распоряжений, все и так понимали, что они просто должны идти по дороге вперёд. Шли уже не цепочкой, как по лестнице, а небольшими группами, переговариваясь кто о чём. Сиверцев подошёл к Морунгену:
— Значит вы и есть тот самый древний и легендарный Георг фон Морунген?
— Да, Андрей. Я — командор Ордена Храма Георг фон Морунген, доверенное лицо великого магистра Жильбера Эраля. В своё время, в конце XII века, мне удалось положить начало укоренению тамплиеров в Эфиопии. Потом меня перебросило в XX век, как — рассказывать долго и теперь уже не интересно. Но, как тебе известно, в XX веке мне удалось неплохо адаптироваться. Теперь, надеюсь, понятен мой повышенный интерес к нелинейным проявлениям времени и пространства.
— Теперь как раз ничего не понятно. А ваша древность, мессир, в той компании, где мы оказались, уже не производит особого впечатления.
— Да я, кажется, никогда и не претендовал на исключительность.
— Извини, брат Георг. Мы так сроднились за последнее время, а я всё не могу избавиться от привычки тебя подкалывать. А наш Милош, оказывается, принадлежит к славному роду Обиличей?
Милош, шедший неподалёку, растерянно буркнул:
— Я сам об этом не знал. Меня это потрясло не меньше, чем та ситуация, в которой мы оказались. Если бы я с детства знал, что я — Обилич, всю жизнь прожил бы по–другому.
