Валерий Ганичев - Ушаков
Звездный час линейный корабль «Рождество Христово» пережил 31 июля 1791 года. Блестяще пройдя между берегом и флотом, Ушаков оказался на ветру и устремился на флагманском корабле к адмиралу Саит-Али, успевшему построить кильватерную колонну. Возможно, легендой было то, что Саит-Али перед походом обещал султану привести Ушак-пашу с веревкой на шее в Константинополь, возможно, легендой был и громовой восклик Ушакова с дистанции сто метров: «Саид, бездельник! Я отучу тебя давать такие обещания!» Но не легендой было великое мастерство канониров с «Рождества Христова» и других кораблей, не легендой была развороченная позолоченная корма турецкого флагмана, перебитая мачта, уничтоженный такелаж и абордажные лестницы. Корабль Саит-Али затонул на виду у Константинополя, а «Рождество Христово» вошел в историю как наиболее победоносный флагманский корабль Черноморского флота.
Нет сомнения, что Федор Федорович пылко любил и другой свой черноморский корабль — «Святой Павел». Он наблюдал за его достройкой в Херсоне, приглядывался к команде, спасал от чумы, закалял в переходе из Лимана в Севастополь. Именно на «Св. Павле» он отработал знаменитое взаимодействие, которое превращало капитана, команду и корабль в единый слаженный организм. Его «старанием и искусством» быстрее всех выбегали по команде моряки «Св. Павла» на свои места, быстрее всех они освоились со сложным такелажем, хорошо знали команды и сигналы, быстрее других ставили паруса, быстрее всех перестраивались на другой галс, точнее и скорее всех стреляли там артиллеристы, метко поражали врага стрелки. И еще моряки там были всегда аккуратны, хорошо и сытно накормлены. Много времени отводил Ушаков постижению команд и сигналов. Поэтому-то столь блестяще, как на учениях, опередил «Св. Павел» турецкие корабли при Фидониси, «сбив с немалым повреждением капитан-пашинский корабль. Тож особо один за другим сбил из своих мест сначала поставленных капитан-пашою против его трех кораблей, из коих один большой семидесятый, — писал в донесении Ушаков, — потом сбил же из места пришедшего в помощь им из передовых кораблей одного, причиня всем оным немалое повреждение, фрегат, спустившийся с ветра, один потопил напоследок».
Три часа длился бой, турки не привыкли еще проигрывать на Черном море, но мастерство командиров и моряков «Св. Павла», других русских кораблей превзошло их. Когда рухнула бизань-мачта у флагмана турок, капитан-паше стало ясно, что сражение проиграно, и он поспешно вышел из себя, устремившись к берегам Турции. Так победоносно вошел в историю русского флота «Св. Павел». Ушаков за победу на нем стал контр-адмиралом. Однако список побед и экспедиций корабля на этом не закончился.
Новый «Св. Павел» был флагманом в Средиземноморской экспедиции Ушакова. Наверное, это было не случайно. Вокруг него создавалось какое-то поле уверенности, мужества и честности. Отсюда, со «Св. Павла», шли указания на корабли русской эскадры, донесения в Петербург, Константинополь, Вену, здесь ковалась стратегия победы.
Достаточно вспомнить февраль 1799 года.
По сигналу с флагманского корабля эскадры объединенный русско-турецкий флот выдвинулся к Видо и после артиллерийского обстрела «истребил и обратил в прах французские батареи». «Св. Павел» стрелял по самой крупнокалиберной батарее противника и в короткий срок подавил ее. На мачте взвился сигнал «Начать высадку десанта». Видо был взят, взяты штурмом были внешние форты, и тогда судьба Корфу была решена. Генерал Шабо 20 февраля 1799 года на борту «Св. Павла» подписал условия капитуляции. Командование осажденных прибыло на корабль к Ушакову.
Капитан-лейтенант Е. Метакса свидетельствует:
«Французские генералы, выхваляя благоразумные распоряжения адмирала и храбрость русских войск, признавались, что никогда не воображали себе, чтобы мы с одними кораблями могли приступить к страшным батареям Корфы и Видо, что таковая смелость едва ли была когда-нибудь видана… Они еще были более поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнущие силою от рук мусульман».
Можно привести и отзывы самих французских пленников о впечатлении встреч с Ушаковым и кораблем «Св. Павел».
«Русский адмирал принял нас в кают-компании (на корабле „Св. Павел“)… Он оказал очень ласковый прием всем нашим начальникам. После обычных приветствий вице-адмирал Ушаков велел подать нам кофе. Ушакову около пятидесяти лет. Он кажется суровым и сдержанным. Он говорит только по-русски… Московский флаг на корабле начальника напомнил о враге, которого должно опасаться, но который знает законы войны, не то было с флагом оттоманским… Адмиральский корабль „Св. Павел“ хорошо построен и вооружен бронзовыми пушками, так же как и прочие суда. Это судно содержится очень чисто и в хорошем порядке».
Ушаков возвратился из Средиземноморской экспедиции в Россию на «Св. Павле» 26 октября 1800 года. Через несколько дней он донес главному командиру Черноморского флота В. П. фон Дезину, что «Св. Павел» вместе с другими кораблями «подлежит большому исправлению». Все они «введены в гавань, поставлены на места и разоружены, „и из них к исправлению килеванием и за червоядием к перемене верхней обшивки наипервее приуготовляться“ (31 декабря 1800 г.). Это была его последняя встреча со „Св. Павлом“, в будущем году Ушакова перевели в Санкт-Петербург. Там он и ходил несколько раз в море, взыскивал за порядок. Но душа его уже никогда так не радовалась и не возвышалась, как в дальних походах на своих лучших кораблях.
Его моряки
Морской служитель, моряк, мореплаватель, мореход, матрос, чин нижнего звания — сколько названий имел тот, на чьих мускулах, усилиях, ловкости, храбрости и умении держался парусный флот. А жизнь его была лишена какой-либо романтики и прочности. Зыбким было море, зыбкой была жизнь. Сухари в походе превращались в пыль, порошок, в котором копошились черви, вода протухала, солонина сгнивала. Цинга, шатающиеся зубы, распухшие десны, вонь сопровождали моряка на его корабле.
В западных флотах моряками на корабле часто были обыкновенные арестанты, каторжане, авантюристы, случайные люди. Их захватывали всякими правдами и неправдами в приморских кабаках, на городских окраинах, на пыльных дорогах и грязных трущобах. Сборище последних бродяг и пожизненных профессионалов, боязливых сельских парней и авантюристов, убегающих с берега от наказания.
Русский флот был несколько иным. Моряки в него набирались в основном из рекрутского набора и из солдат, а также из небольшой части вольных людей, однодворцев, мелких торговцев, бывших иностранных подданных. Рекрут воспринимал свою тяжкую повинность как исполнение желаний общины, всего сельского схода, и поскольку общинные настроения были сильны среди русских крестьян, рекруты в основном не считали возможным протестовать против жестких порядков, а свой долг, свою обязанность видели в добросовестном исполнении общинной обязанности. В этом было преимущество русского моряка, которым командовал Ушаков. Они приходили в неведомое для них дело и с крестьянской основательностью овладевали им. А освоить его было нелегко, неимоверно тяжко для того времени. Как разобраться во всем сложном корабельном устройстве? Для них это был целый мир, который постепенно усилиями таких капитанов, как Ушаков, становился понятным и близким. Но не сразу…
В книге известного немецкого мариниста Хельмута Ханке «Люди, корабли, океаны» пишется о кораблях того времени: «Для обслуживания парусов на фрегате имелось около 140 различных тросов. Среди них были фалы для подъема реев, бегущие кверху по эзельгофтам или блокам; ракстали для поднимания или опускания раксов, брассы для поворота парусов на ветер; шкоты для притягивания нижних узлов паруса к борту, палубе или ноку нижележащего рея; гитовы для подтягивания кверху нижних углов паруса во время взятия рифов или при уборке; гордени для подтягивания паруса к рее и многие другие снасти. Эти тросовые джунгли были еще гуще, так как, исключая фалы и ракстали, у каждой из снастей был свой двойник для противоположного борта. Попробуй разберись во всем этом хозяйстве! Да еще такие трудности, зачастую иноязычные, „птичьи“ названия… Но куда сложнее, чем овладеть подобной тарабарщиной, было научиться „играть на этой канатной арфе“. Чего, например, стоят такие команды, как: „Брамсели и бомбрамсели на гитовы! Кливер и бом-кливер долой! Фок и грот на гитовы! На грот-брассы!“
В хорошую погоду еще сносно. Когда же налетал шторм и рангоут начинал скрипеть и охать, когда верхушки мачт кружились, а палуба, окатываемая забортной водичкой, становилась скользкой, будто смазанная мылом, когда промерзшие канаты деревенели, а судно после нескольких прыжков в этой дьявольской чехарде вдруг давало резкий крен — тогда начиналась битва с морем не на жизнь, а на смерть! Для того чтобы суметь в неистовстве урагана взять рифы на гроте, нужны были нечеловеческие силы. И барахтались люди в хлещущей их, словно плетьми, путанице такелажа, как мухи в паутине… и раскачивались между небом и землей на этих сатанинских качелях отчаянные ползуны по вантам, цепенея от ужаса и выкрикивая прямо в тучи богохульные проклятья… Но никто не покидал своих постов, если только ураган не распоряжался по-иному. За трусость полагалась смерть. Таков был суровый закон палубы».
