Борис Тумасов - Мстислав
- А ну как девка у Василиски родится?
- Она не ты, знает, чем отцу угодить…
К дружине подъехал, когда его засадный полк через ров перешёл, копыта коней отстучали по бревенчатому мосту. Многих гридней провожали черниговские красавицы, шли, держась за стремена, снизу вверх заглядывали на возлюбленных. Васильку такое неведомо, кабы Добронрава не женила, так бы и оставался один…
Увидел Мстислава, тот намётом обходил дружину. Вороной конь шёл легко. На князе алое корзно, шапка, опушённая мехом. Князь в седле сидел как влитый, повернул голову к дружине, на ходу осматривал гридней, и они подтягивались, а молодки стремена отпускали.
Василько знает, дружина любит Мстислава за храбрость и справедливость. Без обиды, зла никому не причинил, в бою за спины не прятался, его видели в самой сечи.
Слышал Василько, на Лиственном поле Мстислав не принимал участия в сражении, и гридни его поняли. А разве не так поступил Василько, когда заявил Ярославу, что не желает биться с тмутараканцами. Киевский князь те слова до сих пор помнит. Зато он, Василько, честь сохранил, нет на нём крови русичей…
Василиска на ум пришла. Выросла. Зимой кроватку ей смастерил. Берёзу выбирал глазастую, с пятнышками. Отменная получилась кроватка, ножки точёные, резная, будто в кружевах, и лесом пахнет. А ещё лошадку-качалку сделал. Марья потешалась:
- Забыл, она девка, не парень.
На что Василько ей ответил:
- Княгиня тоже не отрок, а на хазар и печенегов ходила.
- Так то Добронрава.
- А у нас Василиска!
Василько обратил внимание, что некоторые молодые гридни досыпали в сёдлах. Посмеялся в душе: видать, дома не до сна было. Эвон, красавицы едва от стремени оторвались.
А Мстислав запретил Добронраве провожать его:
- Ты княгиня, и негоже на людях слабость свою показывать.
Опередив полки, князь пустил коня шагом, дал волю мыслям. Странно, они у него не о предстоящем, а о недавнем разговоре с Добронравой. Вспомнил, как сказала она, что он любовь свою на двоих делит. Мог ли он возразить ей, если и самому не разобраться? Добронраву он любил и жалел, а Оксану? Иногда казалось, что любит, но больше привязанность чувствовал, тянуло к ней. Бывая в обже, забывал всё, даже княжеские заботы отступали, смердом себя чувствовал.
А кто он на самом деле? Коль в глубину веков заглянуть, то все люди равно трудились и равно от плодов своих питались. Так и в Святом Писании сказано. А князья и бояре? Их жизнь сделала. Вон Василько из гридина в бояре вышел, так же и другие бояре. О том бы им помнить надобно…
Мстислав съехал в сторону, пропустил дружину и обоз. Крепкогрудые кони тянули хорошо крытые телеги с бочками с солониной, мешками с крупой и мукой, с луком и салом. А на последних телегах кузнецы с инструментом: в дороге коней подковать либо шины перетянуть или ось подправить. В пути всякое может случиться. От Чернигова до Киева три конных перехода, а от Киева до Перемышля, с пешими новгородцами, в две недели уложить бы…
К вечеру сделали остановку на берегу Десны. Запылали костры, огнями отражаясь в реке. Стреножив коней, гридни варили похлёбку из солонины, приправив её мукой.
Мстиславу и воеводам поставили шатры. Похлебав горячего варева и пожевав солонины, князь улёгся на потник, заснул. Сны он видел редко, но в эту ночь приснился ему дед Святослав. Князь не знал его совсем, тот погиб задолго до рождения Мстислава. С нём он только наслышан. А тут как наяву увидел деда - крепкий, коренастый, с бритой головой и вислыми усами, с серьгой в ухе. Как живой предстал он перед Мстиславом и заговорил, да так ясно, что когда князь пробудился, помнил слова его:
«Помни, ты внук Святослава, мой внук. Я не знавал поражений, меня не в бою одолели печенеги, вероломством, на порогах подстерегли. Но ты, Мстислав, им за меня отомстил… Ныне ты на ляхов идёшь. К ним я на «вы», не ходил, но совета моего послушай: ищи врага и бой начинай первым. Помнишь игру мальчишек на Святках? Яйцами бились, кто первым ударял, у того яйцо в целости. Не бойся численности неприятеля, разъярённая кошка и пса огромного одолеет. И третий совет мой: воевод выслушай, но поступай по мудрости своей…»
Открыл глаза Мстислав, весь разговор деда помнился. Хороший совет подавал князь Святослав, заповедей этих и он придерживался, когда на хазар ходил и на печенегов. Не намерен он дожидаться, когда королевское войско сражение навяжет. Пусть ляхи говорят: «Русь пришла!»
Через открытый полог видно небо, оно засерело. Поднялся Мстислав, вышел. У хоругви бодрствовала стража, спал трубач. Князь растолкал его:
- Труби подъем, выступать пора.
Перед Киевом Мстислав решил дать дружине хороший отдых. Едва солнце за полдень перевалило, велел остановиться. Гридни пустили коней на луговую траву, а сами стали готовить пищу. Варили щи из кислой капусты с солониной, кашу, приправленную салом с луком.
Далеко окрест разносился запах жареного. Сбросив корзно, день был тёплым, Мстислав шёл берегом реки. Уже и голосов не слышно, далеко стан. Увидел выброшенную на берег корягу, сел. Река будто стоит на месте, едва течёт. На середине плыл сухостой. На нём примостилась ворона. Время от времени она каркала, и ей откликалось воронье, кружившее над лесом.
Солнце коснулось верхушек деревьев, но было совсем светло, весенний день прибывал заметно. Скоро и лето начнётся, травень на исходе, наступят жаркие, изнуряющие дни, и днём придётся делать привалы. Когда Чернигов покидали, Мстислав наказал Димитрию поторопиться с перестройкой детинца и камень свозить. Князю хотелось улицы камнем замостить и, настанет время, город каменными стенами окружить, чтоб был Чернигов для врагов неприступным.
Прошлым летом надумали черниговцы поставить на запруде водяную мельницу. Мстислав одобрил, денег из казны выделил. Давно пора, а то в каждом дворе ручными мелят. В полуверсте от города заработала мельница.
С шумом падала вода на лопасти огромного колеса, ино вращало жернова, из-под которых ручьём стекала в деревянный короб мука. Её стойкий запах висел вокруг. Белый от мучной пыли мельник насыпал муку в мешки, а приезжие мужики грузили её на телеги, увозили в город и по деревням. У мельницы всегда было скопление телег.
Ниже от мельницы черниговцы устроили шерстобитку. Несколько мастеровых чесали и валяли валенки, и черниговских валенках далеко известно, плотные, в носке долгие и тёплые, за ними гости торговые из варяжских земель приезжали.
Мстислав ремесленный люд привечал и старейшинам указал дань им уменьшить. Князь говорил:
- Ремёслами город богатеет.
Было у него желание иметь в Чернигове домницы, чтобы не привозные крицы к кузнецам попадали и не те, в ковке мало пригодные, которые по глухим болотным деревням выплавляли, а добрые, какие и на сталь сгодятся.
О многом мечтал черниговский князь, и его радовало, что старейшины города его поддерживали. В посадской избе князь бывал часто, смотрел писцовые книги, в которых учёт всяким приходам вёлся, а в кованых ларцах хранились долговые расписки, спрашивал с боярина Авдея, ведавшего избой; о приходах и расходах. Боярин хоть сам в грамоте едва смыслил, но при нём был великовозрастный отрок Никодим, обученный отцом Кириллом читать и считать…
Мстислав сидел долго. Сгустились сумерки, и от реки потянуло прохладой. Князь поднялся, направился к стану.
За поворотом реки Мстислав увидел воеводу полка левой руки касога Хазрета, оставшегося служить черниговскому князю даже тогда, когда касоги покинули его.
Он был подобен горному барсу, стремительный, с гордо поднятой головой, и всегда настороже. Хазрета по праву считали верным товарищем. Говорили, что в своё время князь Редедя увёл у него невесту и Хазрет дал слово отомстить князю, но вскорости Редедю убил тмутараканский князь. С той поры Хазрет и служит в дружине Мстислава.
Поговаривали, не одна черниговская красавица пыталась увлечь воеводу, но он их не замечал. Молчаливый, черноглазый касог проходил мимо, вызывая у девиц поначалу недоумение, насмешки, а затем уважение.
Присел Мстислав рядом, положил руку на плечо Хазрета. Князь службой касога доволен, а молчаливость его объяснял тоской по родине.
Князь и княгиня любили Хазрета, Мстислав за преданность и смелость, а Добронрава видела в нем птицу, попавшую в золотую клетку. Она и себя считала такой птицей. Ещё Добронрава не забывала, у неё и касога одна родная земля, земля предгорий и гор.
Князь и касог сидели молча. Но вот Хазрет показал на юг, промолвил:
- Там горы, князь. Ты видел их из Тмутаракани. Но то не горы, в горы надо подниматься высоко. И там аул, мой аул, где ревут водопады и летают орлы, пасутся отары и гарцуют на своих скакунах гордые касоги. Ты, князь, не видел, как важно шагают по аулу почтенные старцы, а молодые касожки с кумганами на плече, как гордые козочки, прыгают по тропинкам за водой.
