Геза Гардони - Звезды Эгера
Лагумджи крикнул, что он пробил скважину.
Ага шагнул вперед.
Гергей прицелился. Порох вспыхнул, грохнула пищаль.
Ага схватился за живот и упал.
Гергей отскочил:
— Огонь!
Все десять солдат направили в отверстие свои ружья. Раздались гулкие выстрелы, и лагумджи, давя друг друга, кинулись бежать.
Солдаты вышли из подземелья, притащив с собой тридцать кирок и труп аги. Только один остался, держа ружье на изготовку и выдвинув вперед фонарь, освещавший подкоп.
Агу положили на крепостном рынке. Обошлись с ним не очень почтительно — швырнули на булыжники, так что чалма свалилась с головы.
Но теперь уже ему все было безразлично.
Это был седобородый человек с двойным подбородком. Три длинных шрама на бритой голове доказывали, что звание аги он получил по заслугам. Пуля Гергея попала ему в живот. В грудь тоже попала небольшая пуля — должно быть, когда стреляли солдаты.
Казначей Шукан велел размотать чалму, осмотреть пояс и карманы убитого аги, записал, сколько при нем оказалось денег, перстней и оружия. Все это пошло солдатам, принимавшим участие в подкопе.
Потом предоставили любопытным посмотреть на убитого агу.
Сначала его обступили, конечно, женщины.
— И это они в таких красных чувяках ходят?
— Гляди, они тесемкой завязывают внизу шаровары!
— Видно, богатый был турок.
— Наверно, лейтенант или капитан.
— А интересно, была у него жена?
— Поди, не одна, а целый десяток!
— Можно сказать, представительный был мужчина, — заметила сердобольная жена макларского мельника Боди. — Жаль только, что турок…
Подошел и Золтаи взглянуть на агу.
— А все-таки хоть один этот ага да проник в крепость! — сказал он.
Вдруг между женскими юбками пробрался маленький турецкий мальчик и с радостным криком склонился над мертвецом.
— Баба! Бабаджиим! Баба, татли бабаджиим![91]
Мальчик упал мертвецу на грудь, обнимал, целовал его, приник щекой к его лицу, тряс за плечи, смеялся.
— Баба, бабаджиим!
Глаза женщин наполнились слезами. Госпожа Балог взяла ребенка за руку:
— Пойдем, Селим! Баба спит!
16
Когда на рассвете несметные турецкие полчища снова двинулись из долины на приступ, солдаты смотрели на их продвижение с чувством гнева и злорадства, зная, что в крепости славно подготовились к отпору. От волнения и жажды мести у венгерских воинов напряглись мышцы, точно пружины. Им уже не терпелось кинуться в схватку. Коренастый паренек выскочил через брешь на земляную насыпь и погрозил саблей турецкому воинству, которое с криками хлынуло к крепости.
Солдаты, стоявшие на стене, расхохотались.
— Кто это? — спросил, смеясь, Золтаи.
— Маленький Варга, — ответили ему. — Янош Варга.
Паренек вскочил обратно, но, услышав громкий смех, выскочил вторично и снова пригрозил всей огромной турецкой рати.
Турки принялись палить по нему, и, подгоняемый выстрелами, он прыгнул в брешь проворнее, чем в первый раз. Солдаты еще веселей засмеялись.
Проделку его увидел и Добо и с довольной улыбкой кивнул головой.
Заметив этот знак одобрения, Янош Варга мигом выскочил и в третий раз. Не обращая внимания на пули, он гневно грозил взбиравшимся наверх туркам:
— А ну лезьте, лезьте! Здесь и подохнете, собаки!
Пули, ядра, пики так и сыпались на него, но все мимо. Поддразнивая турок, Варга запрыгал на насыпи и высунул язык. Более того, он проворно повернулся и весьма неприлично, хотя и очень выразительно, шлепнул себя пониже спины. Потом снова вскочил в крепость. И все это перед самым носом турок, перед стотысячной турецкой ордой!
— Молодец, Варга! — крикнул Добо. — Ты достоин награды!
Убедившись, что в этой стороне крепости все в порядке, Добо заторопился к своему коню и поскакал к Старым воротам, так как турки окружали крепость с восточной и южной стороны.
На эти стены и была устремлена все сила штурма.
Гергей в панцире стоял на башне. За его спиной лежали наготове бочки и огромное колесо. Все снаряды и сам он были укрыты тыном.
Гергей был спокоен, как скала над бурным морем.
Турки пошли на приступ. Из всех пушек выпалили разом. Поднялся адский шум.
— Биссмиллах! Биссмиллах!
Воинственные клики заглушили на несколько минут даже грохот чинч лагерного оркестра. Но потом музыканты остановились в Кирайсекеском рву и уже непрерывно гремели во всю мочь.
— Ну, сейчас вы у нас попляшете! — крикнул Золтаи.
Турецкая рать закишела. Зареяли флаги с полумесяцем и с конскими хвостами. Впереди развевался желто-красный стяг янычар, подальше — зеленое полотнище с белыми полосами: знамя улуфеджи. Прикрывшись до колен щитами и звеня стальными доспехами, вышли вперед сипахи.
— Аллах! Аллах!
В руках у них были пики или копья. На ремешках, обхватывавших запястья, болтались обнаженные сабли. У пояса — тоже сабля. Бегом, всей оравой, побежали они из рвов к башне.
— Аллах акбар! Ла иллахи илл аллах! Я фетах!
В ответ со стены низверглась черная бочка. Изрыгая пламя и подскакивая, она покатилась навстречу туркам. Какой-то сипахи, желая преградить ей дорогу, вонзил в землю копье. Его примеру последовал другой, третий.
— Аллах! Аллах!
Четвертый схватил бочку, чтобы скинуть в ров. В тот же миг бочка взорвалась: передовой отряд турок разбросало во все стороны.
— Аллах акбар!
Не успели турки опомниться — прилетела вторая бочка. Она плевалась, стреляла огнем направо, налево, вверх, вниз и взорвалась среди закованных в броню сипахи, раскидав их в разные концы.
— Аллах! Аллах!
Но назад пути им не было. Снизу их теснили тысячи и тысячи карабкавшихся наверх солдат. Видно было только, как передние, отскочив, прижались к стене, как шедшие позади шарахнулись и как огненные струи полетели во все стороны на десять саженей. Устрашенные силой огня, турки, укрытые щитами, опустились на корточки.
— Правоверные, вперед! Вперед, через огонь!
И сипахи двинулись тесными рядами вверх по насыпи.
Но и огненные бочки покатились одна за другой.
— Илери! Илери! Аллах! Аллах!
Лавина турок понеслась навстречу пеклу преисподней.
Но вот на башне раскрылся тын, и навстречу появилось огромное, черное от копоти колесо. Из середины его вился дым, слышалось шипенье. Колесо покачнулось и рухнуло с каменной стены, полетело навстречу турецким полчищам, шедшим тесными рядами.
— Илери! Илери! — слышались отовсюду крики ясаулов.
Но храбрецов, которые шли вперед, ошеломило появление колеса.
Не успело еще колесо подкатиться к ним, как из него вырвалась первая молния, вылетела огненная струя и пронеслась на пятьдесят саженей. Каждая капля этой струи, попадая на живого или мертвого, продолжала гореть.
— Гезюню ач! С акын![92]
Передовые турецкие отряды в ужасе бросились ничком на землю, надеясь, что дьявольское колесо перекатится через них. Но оно стало уже искрящимся огненным колесом: стреляло пламенем, плевалось горящим маслом, осыпало бритые головы и кинтуши пылающими фиолетовыми огненными тюльпанами. Шипя, хлопая и громыхая, колесо перескочило через головы турок, рассыпая змеистые лучи, выбрасывая красные, синие и желтые звезды.
— Медед, аллах!
Даже самые отважные отряды в страхе отступили. Давя друг друга, воины бежали, спасаясь от невиданного исчадия ада.
А колесо, точно наделенное разумом и волей, неслось по следу бегущих, сбивало их с ног, осыпало огнем, дождем кипящего масла, пылающей серой, разряжало ружья, так что турки стреляли друг в друга, забрызгивало огнем глаза, рот, уши, шею, обжигая так страшно, что даже смертельно раненные корчились от боли. И это огненное колесо катилось все дальше. Из него вылетали длинные пылающие молнии, разя ясаулов вместе с их конями. Длинные языки пламени прожигали тело до костей. Дым душил. Грохот оглушал. Пламя охватывало отряды, мимо которых проносилось колесо. Оставались только сотни извивающихся от жара, обугленных трупов и дергающихся, скачущих как безумные, горящих заживо людей.
Колесо, окутанное дымом, катилось дальше и сотнями метало молнии.
— Етишир! Етишир! Аллах! Медед!.. Вай!..
Тщетно бесновались ясаулы, тщетно хлестали солдат по лицу плетью с шипами. Воинов, готовых штурмовать наружные укрепления Эгера, больше не нашлось. А тут еще и венгры выскочили в пролом, как разъяренные львы, и, никому не давая пощады, рубили, били, кололи всех, кого повергло в ужас и оцепенение огненное колесо.
«Назад, назад!» — запела в крепости труба.
Гергею с трудом удалось вернуть своих солдат.
— Бочку на стену! Бочку!
Бочку подкатили и поставили на стену. Последние отряды турецкой рати с гулом рассеялись, бренча оружием. Остались только пушки, в испуге скачущие верблюды и ошеломленные топчу.
Хорошо еще, что Мекчеи ушел из подземелья, где вели подкоп, и вернулся к Старым воротам, где он командовал, иначе турки ворвались бы там из-под земли сразу в трех местах.
