Андрей Упит - На грани веков
— Вот и хорошо, что вы, наконец, вернулись.
Начало было положено, да только, кажется, без успеха. Похоже, что кузнец еще больше надулся.
— Для кого хорошо: для вас или для нас?
Мильда всегда была скорая и резкая на ответ, тем более что большой вины за собой не чувствовала. Она сбросила узел под навес и выпрямилась, как человек, уверенный в своей правоте.
— По-моему, и для вас, и для нас. У вас теперь хоть крыша над головой, а мы малость попытаемся загладить обиду, что вам причинили. Ежели люди хотят исправить свои грехи, так этому и сам господь бог не препятствует. Ты что, Мартынь, строже его хочешь быть?
Мартынь приподнялся, но, сдержавшись, снова сел. По лицу кузнеца было видно, что он ведет тяжелую борьбу. Наконец его железная воля взяла верх, складки на лбу разгладились — голос хотя и остался глухим, но гнева и злобы в нем не было.
— Люди, говоришь? А ты про себя с Марчем думаешь или про остальных тоже?
— Сперва про себя, а потом и про остальных. Я тебе еще вчера сказала, что вся волость сознает свою вину и потому готова помочь вам чем только можно. Это идет от чистого сердца, и отвергать не следует. Сделанного не воротишь, да и какой толк гневаться и отделяться от людей, — все равно вам среди них жить. Легкой жизни вам ждать не приходится, вот и увидишь, как хорошо будет, когда соседская рука поможет.
Мартынь еще раз должен был сделать усилие, чтобы сдержаться. Прошло довольно много времени, прежде чем он смог спокойно продолжать.
— Если говорить начистоту, то выходит так: ты с Марчем — это одно, а остальные — это другое. Ежели бы я на тебя обиделся, так последней свиньей был бы. Разве же я забыл, что ты и мне и покойной Майе была лучшим другом? Ты ходила вместе с нами, когда мы захватили и чуть не порешили нашего покойного барина. Ты единственная из всех не оставила старого Марциса, когда остальные хотели сделать его волостным нищим. Такое не забывается, и я об этом никогда не забуду.
Мильда смущенно отмахнулась.
— Да что ты обо мне! Ничего я такого и не сделала — что мне, трудно было пробежать сотню шагов!..
С подойником в руке из хлева вышла Инта с Пострелом, за ними, задрав хвост, трусил кот. Мартынь приветливо взглянул на Марча.
— И ты всегда был мне другом, а больше всего минувшей зимой. Не помог бы ты нам — мы бы все… Э, да что там про нас говорить! А вот Пострел бы помер, А если бы у нас не стало этого мальца… Ты даже и не представляешь, чем порой может стать для троих взрослых этакий сорванец. Скажи, сколько мы тебе должны за то, что ты тогда дал Мегису? Ты не думай, мы не бедняки, хотя без тебя в лесу и с деньгами пропали бы.
Марч замахал руками.
— Да что ты, ничего я не возьму просто потому, что это господское добро и продавать я его не могу. У меня все записано как положено, а плата причитается барину. Я ему говорил, да и он только отмахивается.
Инта слушала этот разговор, стоя чуть поодаль. Пострел подошел, широко расставив ноги, встал перед ними и, важно прижав палец к носу, оглядел гостей с ног до головы.
— Ну, ладно, тогда я поговорю с Холодкевичем; мы все трое можем работать и свои долги вернем, — правда, Мегис? Ну вот, это про вас, а теперь скажу и про остальных. Соседская рука помочь может, говоришь? У меня вот тут соседи, ближе некуда, давеча они втроем стояли на своем дворе и глядели сюда, — сдается мне, если бы у них заместо глаз были угли, так наша клеть с хлевом теперь дымилась бы почище сгоревшего овина. Да только не о них речь, это дело старое. И о волостных бабах говорить нечего, и о тех, кто еще трусливее и глупее этих баб. А вот где были наши соратники, когда вся волчья стая хотела растерзать Инту и камнями закидать Пострела, которого мы все пронесли через леса и топи на эстонском порубежье? Я спрашиваю, где они были, когда нам с Мегисом приходилось прорываться с мушкетами в руках сквозь разъяренную свору, чтобы только живыми укрыться в лесу, — а у тех уже пук соломы на жерди был привязан, чтобы двор Вайваров подпалить?
Он встал, глаза его метали молнии, руки сжались в кулаки. Но вот он снова овладел собой и сел.
— Вы не должны обижаться, что я так переживаю, — это все страшная зима и прочее… Знаю, что не они истинные виновники, а проклятая глупость, трусость и смутное время. Я и сам не святой… Да только после всего принимать от них помощь — нет, это не для нас, жалости нам не надобно! Нет уж! Мильда права, все равно нам жить вместе, без этого нельзя. Со временем все пройдет, — все со временем проходит. А только не сейчас, не сегодня и не завтра… И если вы хотите что-нибудь сделать для нас, то передайте всем, что завтра кузню откроем; мы с Мегисом начнем работать; кому что надо, пусть приходят. Поначалу плату будем брать кто чем может, этак и им сподручнее будет. А теперь забирай свой узел и не сердись!
Но Мильда уже взяла узел, а сердиться ей и в голову не приходило. Глядя ясными глазами, подошла и протянула кузнецу руку. В этом сердечном пожатии была и доля гордости.
— Нет, зачем же я стану сердиться. По правде говоря, я, еще идучи сюда, знала, что ты не захочешь иначе, и Марч так же думал. Что, мы не знаем тебя?! Ну, принимайтесь за работу, чтоб старый Марцис на небе слышал, как в кузнице снова звенит, до последней минуты он все жаловался, что тишина донимает его пуще хвори.
Потом она повернулась к Инте и несколько раз неуверенно пожала руку и ей. Но Инта не таила против нее никакого зла, даже проводила гостью с пригорка, Мартынь заметил, что они о чем-то дружески перешептываются. Потом она торопливо прибежала назад, точно несла неслыханную и приятную новость.
— Да… сказала, что поженились!
Ну, понятно, еще той осенью было видно, куда дело клонится. Мартынь поглядел с легким удивлением: ну и что? Инте-то чего радоваться? Заметив его вопрошающий взгляд, Инта смутилась и быстро отвернулась к котлу с похлебкой. Решив, что чем-то обидел ее, кузнец свернул разговор на другое:
— А что, правильно я им сказал?
— Правильно, лучше не надо. Ты ведь всегда знаешь, как надобно сказать.
Когда после ужина Мартынь расстелил на сеновале свою полевицу и спустился вниз, Инта уже стояла подле лестницы; великий труженик Пострел уснул на ее руках. Она заявила:
— Ну, так мы спать полезем.
— Вы? Нет, тут мы с Мегисом спать будем, а вы в клети, там кровать есть и Пострелу теплее.
— Да ведь кровать-то твоя, ты же хозяин.
— А ты хозяйка.
Инта никак не хотела уступить, расстроилась до того, что чуть не заплакала. Под конец Мартынь разозлился, силой втолкнул ее в клеть и захлопнул дверь. На сеновале они с Мегисом еще долго говорили о завтрашнем дне и своих замыслах.
Когда утром Инта вышла из клети доить корову, снизу уже доносились звонкие удары, крыша кузницы дымилась, а на взгорок подымался Грантсгал с тяжелым мешком на спине. Вскоре после него подъехал Гач, привез лемех да еще топор, у которого надо было приварить углы. Тенис приехал верхом, ведя еще одного коня, чтобы подковать обоих, двое-трое пришли пешком, еще кто-то заявился в телеге. Время вынужденного безделья и голодная пора миновали, началась настоящая трудовая жизнь. Пострел с достойной его имени быстротой выскочил из клети, сразу же там послышался смех и началась страшная кутерьма, — он совал нос и пальцы всюду, куда только мог забраться в этом невиданном мире. Спеша через двор по своим делам, Инта остановилась, послушала и улыбнулась так, что ее цыганское лицо просветлело. Ну вот и опять все ладно…
После обеда в кузнице было тихо, кузнецы ушли на работу в лес. Стоя на коленях, они валили сосны. Инта пришла посмотреть, как повалится первый ствол, а заодно приструнить Пострела, который и здесь старался помочь. Нелегко было Метису тянуть свой конец пилы, потому что вместе с нею приходилось тянуть и парнишку, ухватившегося за нее; тот отступился, лишь вовсе выбившись из сил и убедившись, что худо-бедно, но и без его помощи все-таки справляются.
Свалить и разделать стволы — пустяковое дело, за шесть неполных дней они управились с этим. Куда труднее доставить бревна на опушку, к краю взгорья, а оттуда по откосу можно будет просто скатить. Напилили здоровых чурбаков и на них навалили тяжелое бревно. Если толкать его, то оно должно покатиться — глядишь, и усилий особых не понадобится. Но место было бугристое, катки упирались, зарывались в землю — даже Инта пришла на помощь, и все равно за полдня они доставили на опушку только два бревна, да и то не самых толстых. Сколько же недель понадобится, пока все на взгорье вытянут! День выдался пасмурный и ветреный, и все же после первого бревна не осталось сухой нитки. Мегис согнулся, чтобы взмокшая от пота рубаха отстала от спины, почесал за ухом и задумчиво взглянул на Мартыня, потом хотел что-то сказать, но не осмелился: очень уж свирепо глядел скорчившийся кузнец на выкаченное бревно, точно оно нарочно их так вымотало.
