Георгий Марков - Строговы
Рискуя сорваться в воду, Андрей прыгнул. На палубе первого класса испуганно взвизгнула дама. Вахтенный матрос, стоявший у кормовой лебедки, выругался.
Максим подтолкнул Андрея, и, шмыгнув внутрь парохода, они скрылись среди пассажиров. У машинного отделения они остановились. Здесь громоздились поленницы дров, пахнувших смолой. Максим предложил Андрею залезть на поленницы и устроиться там. Так и сделали.
На ребристых поленьях лежать было неудобно: острые кромки и сучья впивались в бока, но зато здесь беглецов никто не видел, а они видели всех.
С полчаса они наблюдали за пассажирами, приглядываясь и про себя отмечая тех, кого следует опасаться.
Обоих беспокоила мысль о еде. Большой пачки денег, вырученных от продажи дождевика, только-только хватило на билеты.
Запах жареного мяса, доносившийся из кухни, разжигал голод. К тому же мимо поленницы то и дело сновала официантка. На медном сияющем подносе она проносила в салон первого класса судочки с супом и жареным мясом.
Андрей долго лежал молча, глотая слюну. Наконец он не выдержал и, поднимаясь, сказал:
– Ты, Макся, карауль тут место, а я на охоту пойду. – И, увлекая за собой дровяной мусор, спрыгнул вниз.
– Э, медведь! Сосновой коры в чай насыпал! – закричали на него снизу.
– Слаще будет! – пошутил Андрей.
Максим лежал на боку и глядел в машинное отделение. Вдруг он услышал громкий, почти радостный голос:
– Андрюха! Далеко ли путь держишь?
«Провалились», – мелькнуло в уме Максима, и он вскочил как ошпаренный.
Андрей стоял смущенный и вспотевший, а бородатый старик тормошил его, забрасывая вопросами:
– Отец-то здоров ли, Андрюха? Что ж, топором все хлеб зарабатывает? А ты не в солдатах? Кажись, погодок моему Митюхе?
– Да ты что, сват Аким, совсем ослеп?! – воскликнула рябая баба. – Андрюшка Петрухин чернявый, а этот белый, как груздь.
Старик отшатнулся от Андрея, сказал с досадой:
– Тьфу ты, напасть какая! И впрямь обмишулился, паря!
И долго еще он покачивал головой и хмыкал, дивясь тому, как он мог обознаться.
Максим настороженно прислушивался. Андрей вскоре вернулся.
– Не клюет! – сокрушенно сказал он. – Ловчился я и так и этак, да только все попусту. Кружку чаю налила мне баба и говорит: «А хлеба, молодец, у самих мало, не прогневайся».
– Ложись давай, лежа легче терпеть, а вечером что-нибудь придумаем, – посоветовал Максим.
Андрей забрался к нему и растянулся рядом, приладив под голову круглое полено.
Поздно вечером они направились на поиски пищи. Пассажиры, забившие все проходы, давно уже спали.
Осторожно перешагивая через спящих, парни обошли всю нижнюю палубу, потом, боязливо озираясь, поднялись по лестнице наверх, куда только что прошла официантка со своим подносом, нагруженным всякими яствами.
Красная ковровая дорожка вела длинным коридором в ярко освещенный салон. Вдруг стеклянные двери распахнулись и в них показалась официантка. Парни испуганно шарахнулись в раскрытую дверь лестничной площадки и очутились на палубе.
Ночь стояла холодная, ветреная. За бортом, в темноте, шумно плескались волны, накрапывал дождь вперемешку со снегом.
Пароход плыл медленно. То и дело слышались пронзительные и короткие свистки, и ветер доносил голоса вахтенных матросов, производивших на носу судна промер глубины:
– Шесть!.. Семь!.. Под табак!..
Из трубы парохода летели искры и валил густой черный дым. Ветер то вздымал его высоко в небо, то расстилал над водой продолговатой дорожкой.
По коридору, мимо открытой двери, опять прошмыгнула официантка и как-то по-особенному посмотрела на Максима.
– Пойдем, насквозь пронизывает, – проговорил Максим, поеживаясь от холода, и шагнул к двери.
Но Андрей, опережая его, ринулся вперед и чуть не растянулся на ковровой дорожке. Максим взглянул в том же направлении и все понял: на площадке у лестницы, на коричневом столике под большой электрической лампой, белели два пирожка.
Андрей быстро схватил пирожки и бросился вниз по лестнице. Максим устремился вслед за ним и уже сделал несколько быстрых шагов, но замер от неожиданности: в нескольких шагах от него стояла официантка. Губы ее были строго сжаты, но в синих глазах поблескивали искорки смеха.
Максим согнулся, как от удара, догнал Андрея и с тревогой прошептал:
– Она все видела! Она еще днем приметила нас.
На самом деле так и было. Официантка видела, как они искали себе место возле дров, как потом, не найдя ничего лучшего, забрались на поленницу и улеглись там. Несколько раз Максим ловил на себе ее взгляд, но не придал этому никакого значения. Своей внешностью официантка напоминала ему кого-то, и Максим мучительно напрягал память: кого же? Она была высокого роста с большими синими глазами и строгим, умным лицом.
Максим вполголоса рассказал Андрею о своих наблюдениях за официанткой. Андрей с интересом, широко раскрыв глаза, выслушал его и, оглядываясь, зашептал Максиму на ухо:
– Она и за мной зырила. Давеча, когда старик в меня вклепался, она стояла рядом и слушала.
Они посоветовались и решили на старое место, на поленницу, не ходить, встреч с официанткой избегать, а ночь прокоротать около мешков. Народу здесь осталось мало, потому что в носовые пролеты врывался холодный ветер и долетали даже брызги воды.
Усевшись на пол, они привалились к мешкам и прижались друг к другу, намереваясь подремать. Но уснуть не могли. Навязчивые мысли об официантке не давали покоя.
Вверху, в салоне, кто-то бренчал на пианино, веселились пьяные офицеры, и для нее не составляло никакого труда шепнуть им: «Внизу едут два подозрительных парня».
Друзья сидели молча с открытыми глазами и думали об одном и том же.
Максим наконец не выдержал пронизывающего холода и поднялся.
– Пошли, Андрей, на старое место. С парохода-то ведь все равно никуда не убежишь.
Они направились к машинному отделению, забрались опять на поленницу и легли.
Андрей уснул быстро и крепко. Максим лежал на боку, наблюдая за официанткой. Она сновала из кухни в салон и обратно, и Максим, приглядываясь к ней, вновь до боли ощущал, что она кого-то напоминает ему.
Часа в два ночи, когда музыка, доносившаяся из салона, смолкла, официантка пронесла поднос с использованной посудой в кухню.
Максим заметил, как, проходя мимо поленницы, она чуть приподнялась на носки, заглянула и, кажется, улыбнулась. Максим повернулся на живот и долго лежал так, стараясь не думать больше об официантке. Неожиданно он почувствовал мягкое прикосновение к затылку чьей-то руки. Он повернул голову и увидел, что женщина протягивала ему что-то завернутое в бумагу.
– Не нужно бояться меня, – прошептала она и, торопливо сунув ему сверток, ушла.
Максим проводил ее благодарным взглядом и разбудил товарища.
– Я для тебя ужин раздобыл, а ты все спишь, как суслик.
Андрей взглянул на хлеб, на куски вареного мяса, разложенные на бумаге, и поднял удивленные глаза на товарища.
– Скажи по правде: у буфетчицы слямзил? – спросил он.
Максим рассказал об официантке.
– Я сразу понял, что она хороший человек. О, у меня, брат, глаз наметанный, – прихвастнул Андрей, с удовольствием набивая рот хлебом.
От еды по телу разлилась приятная теплота, и беглецы, впервые вздохнув спокойно за эти сутки, безмятежно заснули.
2
– Эй, вы, зипуны, разлеглись там, как на полатях! – послышался грубоватый голос, и сильная рука толкнула Максима в плечо. – Билеты предъявите!
Не вставая и не оборачиваясь, Максим подал билеты и сонным голосом пробормотал:
– За двух тут.
Помощник капитана щелкнул компостером. Максим и Андрей затаили дыхание. Дальше могло последовать требование предъявить документы. Но матрос молча сунул в руку Максима билеты и принялся тормошить старика, растянувшегося возле дров на полу.
Ребята выждали, пока удалится помощник капитана с матросом, приподнялись, посмотрели друг на друга с радостью: слава богу, пронесло.
Был уже день. Пароход приближался к конечному пункту рейса.
Максим и Андрей вместе с другими пассажирами вышли к носовому пролету. Впереди, верстах в семи, на высоком, изогнутом полуподковой берегу, раскинулся город. Острые макушки церквей, поблескивая золочеными крестами, возвышались над строениями. Среди серых деревянных домов каменные здания купцов и именитых чиновников, спрятанные в тополевых рощах, казались огромными. Весь город издали выглядел чисто, опрятно и строго. Максим, схватив Андрея за руку, горячо прошептал:
– Теперь нам, Андрейка, остается только один перегон.
– Как из города выберемся, Макся, не дорогой, а сторонкой пойдем, – в тон ему проговорил Андрей.
Пароход плыл уже мимо покосившихся хибарок и дымящихся кузниц окраины. Вскоре показалась пристань. Неподалеку от нее Максим разглядел продолговатый сарай. В этом сарае они сошлись с отцом на подпольном собрании. От воспоминания об отце у него заныло сердце: «Где-то он сейчас?»
