Галина Петреченко - Рюрик
На третье утро, черный от бессонных и бредовых ночей, Рюрик приказал обмыть тело жены и похоронить по всем обычаям своего родного племени…
Тело Эфанды, одетое в богатые одежды великой княгини, возлежало на крутых носилках и было доступно для обозрения каждому.
Люди прощались с прекрасной женщиной, которой завидовали, которой любовались, но которую не понимали. Таких кротких и терпеливых они еще не встречали. Откуда в ней это было — дивились они, не ведая заветов ее родителей…
«Неужели такие боле нужны богам, чем мы?.. Так они ее и позвали ко собе?!» — вопрошали они друг друга шепотом.
Рюрик знал, откуда в ней все это было, но теперь это не имело никакого значения. Она ушла в мир холода и мрака. И голова ее уже сейчас положена в сторону, северной владыки Бабы-Яги[50]. Так принято у старых рарогов. «И так… положат и меня!» — убедительно прошептал он, будто ведал, что это произойдет очень скоро…
Он видел, как простился с его женой последний житель города, и настала пора отнести тело Эфанды к костру, но ноги не двигались и руки не могли оторваться от носилок с любимой…
— Пора… — глухо прошептал Дагар, подхватив князя под руки, и отстранил его от черных носилок. Рюрик рванулся назад, но друзья крепко удерживали его.
Военачальники подняли носилки и медленно понесли их через двор княжеского дома в северном направлении. Толпа воинов и горожан расступилась и пропустила траурное шествие вперед. За носилками следовали князь, Олаф, Дагар, Кьят, Гюрги, Руцина, Хетта, Рюриковна, Гостомыслица, поникшие, с заплаканными лицами, искренне горевавшие по рано усопшей молодой княгине…
Рюрик жадно и с ненавистью смотрел на все, что должно было вот-вот уничтожить его любимую.
Вот Ромульд несет факел, от которого загорится огромный костер и превратит в пепел тело Эфанды, его Эфанды!.. А вот и кладка бревен для костра… А вот и Бэрин!.. «Ненавижу все его слова! Ненавижу все его дела!..» — зло думал Рюрик, не поднимая глаз.
Процессия медленно приближалась к костровой ритуальной поляне.
Рюрик едва переставлял одеревеневшие ноги и представлял, как он схватит факел у Ромульда и расшвыряет весь костер. Он не даст ей сгореть!.. Но глухо ступали по дороге ноги Ромульда, гулко разносил ветер шум мерных шагов дружинников, и сил не хватило дотянуться до Ромульда. Он рванулся вперед, но руки свела непонятная острая боль, и. глухо застонав, Рюрик упал на землю.
Процессия немедленно остановилась, и Олаф распорядился уложить князя на другие носилки, незаметно, но заботливо прихваченные для больного великого князя…
Как загорелся костер, Рюрик не видел. Он очнулся, когда вокруг пепелища люди набросали уже курган, а возле его носилок сидел с низко опущенной головой брат покойной жены. Кто-то произносил слова: «Тризна, вдовец…», но он не воспринимал их. Только одно слово острием копья вошло в его сердце, смертельно ранило и растеклось ядовитой жидкостью по всему телу: «Сирота! Сирота! Си-ро-та!..»
Весь последующий месяц преданные друзья великого князя не покидали его ни на минуту. Он был немощным, как больной ребенок, и, как малый ребенок, непослушен. Руки и ноги не подчинялись князю; тело, словно завернутое в колючие одежды, на любое движение отвечало жгучей болью. Голова была тяжелой, а в ушах слышался постоянный гул.
Глаза, обведенные черными кругами недуга, видели все. Душа терзалась беспомощностью, а уста не могли произнести ни звука. Его насильно лечили травами, тихими нашептываниями волхвов, мирными беседами о благих делах дружинников, но он не внимал ничему. Он чуял, что должен улыбнуться хоть кому-нибудь за доброту, но лицо сковала гримаса ужаса и безысходности, и он молчал.
Ни Руцина, ни Хетта не смели вступать в покои бывшего мужа. Всем своим существом они понимали, что не смогут ни на мгновение заменить ему Эфанду; ходили хмурые, настороженные, готовые в любую минуту принять роковой удар судьбы…
Только на шестой месяц тяжелой болезни, под самый конец жизни, собрав остатки сил, Рюрик попросил своих друзей выслушать его последний наказ…
В горестной одрине горели свечи, вызывая недоумение живой игрой пламени.
Рюрик лежал на высоких меховых подстилках, словно восковое изображение старца. Возле его изголовья стоял поникший, убитый горем верховный жрец племени и, не смущаясь, плакал, как плачут люди, теряя свою последнюю опору.
— Я завещал все дела мои, — чуть слышно начал князь, — Олафу, брату моей жены и дяде сына моего Ингваря.
Военачальники склонили головы в знак признания самого главного завета.
— Пусть в Изборске сидит, как и прежде, Вальдс, а в Пскове… сядет Гюрги. — Рюрик попробовал отыскать среди присутствующих Власка, но… не смог. — Ромульд, мой преданный Ромульд пусть займет Ладогу… нашу Ладогу, хрипло, еле слышно проговорил Рюрик.
Ромульд наклонился над князем и тихо ответил:
— Вечно буду хранить дар твой, великий князь.
— Я знаю! — воскликнул Рюрик печально и добавил: — Я… верю вам всем… В Белоозере пусть сидит… Фэнт, а… ты, Олаф, занимай Новгород. Дагар, ты… — Но знаменитый меченосец не дал договорить князю.
— Я буду верен Олафу, князь, и не тревожься обо мне, — твердо заявил он. — Я стар для малого князя, — оправдываясь, мягко добавил верный друг.
— Дагар!.. Ты всегда согревал мне душу!.. — искренне сознался великий князь и медленно закрыл повлажневшие глаза.
Все стихли. Рюрик не шевелился. Устало закрыл глаза и ждал последнего прилива сил.
— Олаф! — шепотом позвал великий князь. — Ты внял моим делам? — спросил он своего родственника.
— Да, Рюрик, — неуверенно отозвался молодой наследник.
— Нет, ты не внял! — понял его великий князь и жестом потребовал, чтобы Олаф нагнулся поближе к нему.
— Не бойся бояр словенских, они ведь тоже потомки вождей! назидательно прошептал ему на ухо Рюрик, пытаясь поднять для убедительности правую руку, которая давно не слушалась его. Но дикая боль неожиданно пронзила все тело, и князь впал в забытье. Олаф испуганно отпрянул от Рюрика. Военачальники застыли, боясь худшего. Дагар бросился к князю и робко дотронулся до его желтой морщинистой руки. Теплая! И где-то совсем рядом влажные пальцы ощутили едва заметно пульсировавшую вену. Дагар облегченно вздохнул.
— Олаф! — послышалось немного погодя, и тот напряженно вытянул шею.
— Да, Рюрик… я здесь, — не зная, что сказать, молвил растерянно Олаф и подошел еще ближе к умирающему князю.
— Разбойников из Киева пореши сам, — с трудом проговорил Рюрик и тихо наказал: — И… руби крепости… по примеру моему и дале. — Мучительно цепляясь за последние минуты жизни, он хриплым голосом изрек; — И будь опекуном Ингварю! — После этих слов Рюрик открыл глаза и болезненно всмотрелся в лицо Олафа. — Передай всю мудрость отцов и дедов наших — ему, проговорил он будто бы тверже. Но воздуха не хватило, и он начал хрипеть: И… власть князя великого тоже… — уже едва внятно проговорил Рюрик и пошевелил рукой.
Все поняли: великий князь указывает на древнюю серебряную цепь с изображением сокола на центральной овальной бляшке — и перевели вопрошающие взгляды на Олафа.
— Я сохраню наследственную цепь до совершеннолетия Ингваря, — горячо заверил Рюрика бывший вождь рарогов взволнованным голосом и приложил правую руку к груди в знак клятвенного обещания.
Военачальники перевели дух: это же сын их вечно почитаемого Верцина! Как можно усомниться в нем! Дух мудрости отца обязательно должен проявиться и в сыне!
— А головы больше не руби! — вдруг услышали дружинники и остолбенели: неужели князь бредит?
— Я — о Вадиме, — глухо пояснил Рюрик, — кровь зря не лей… Береги людские жизни… — Он, видимо, хотел что-то еще изречь, но смерть беспощадно оборвала его на полувздохе и забрала в свое холодное царство тьмы.
Олаф беспомощно всплеснул руками.
Дагар опустился на колени перед усопшим и низко склонил голову.
Ромульд схватился за шею: тяжелый ком подкатил к его горлу и перехватил дыхание.
Гюрги застонал и, шатаясь, вышел из одрины.
Вальдс и Фэнт, бледные, обескураженные, с непонятным чувством взирали на эту странную маску смерти, покрывшую некогда суровое лицо их великого князя, и никак не могли принять ее на веру.
— Не может быть! — прошептал Вальдс, но Фэнт ему ничего не ответил: он чуял, что слова здесь совсем не нужны…
1972–1992 г. Нижний НовгородХронология жизни Рюрика
Год рожд. неизвестен.
862 год — В разгар борьбы, вспыхнувшей внутри Новгородского государства, новгородцы пригласили вождя варяжской дружины — Рюрика. Рюрик занял Ладогу. Его братья — Синеус и Трувор — Белоозеро и Изборск.
864 год — После смерти братьев Рюрик присоединяет их земли себе. Переносит столицу в Новгород.
