Сюгоро Ямамото - Красная Борода
— Да, это редкость, — согласно кивнул старый Тамба. Спустя два с лишним месяца после женитьбы Току-сан явился к приятелю за советом.
— Понимаешь, такое дело, сразу и не скажешь... — начал Току-сан, смущенно почесывая затылок. — Я уже говорил, что Кунико — женщина не от мира сего, такая наивная, сущий младенец. С ней творится что-то непонятное.
Старик молча глядел на лежавшую перед ним шахматную доску с расставленными на ней фигурами, ожидая продолжения.
— Понимаешь, в тот самый момент, когда я трудился изо всех сил — даже пот прошиб, — она вдруг возьми и спроси: «Почему осенью листья с деревьев облетают?» Я удивился и говорю: «Ты все время об этом думала?» А она в ответ: «Нет, мне только сейчас это пришло в голову и не дает покоя». «Нашла время, — говорю я, — не о том сейчас думать надо». Ну и опять поддал. А в мыслях засело: отчего, в самом деле, осенью листья с деревьев облетают? Плюнул я с досады — и сошел с поезда раньше времени. А в другой раз, — продолжал Току-сан, — ее заинтересовали зубы. Понимаешь, в самый разгар, когда я взмок весь, она вдруг тихо так спрашивает: «Из чего у человека зубы сделаны?» Я ей сразу отвечаю, лишь бы отделаться: «Как из чего? Из зубов!» А она: «Вроде бы они не кость и не мясо, тогда из чего же они сделаны?» «Кончай, — говорю, — не время сейчас разговоры разговаривать». Да уж где там! Сам только о том и думаю: из чего все-таки зубы сделаны, раз они не кость и не мясо? А она помолчала и опять: «Отчего есть бумажки в сто и тысячу иен, а в сто пятьдесят и тысячу пятьсот — нет?» «Это, — отвечаю, — дело правительства и меня не касается». А она говорит: «Придется написать в газету, в раздел «Полезные советы». Может, там знают». И такое меня зло разобрало из-за этих дурацких вопросов, что опять все пошло насмарку... Знаешь, Тамба, я ничего не имею против того, что она размышляет. Простой человек даже не задумается над тем, почему осенью листья облетают. И это, я тебе скажу, еще одно подтверждение, что у Кунико головка светлая. Но нельзя даже самые распрекрасные мысли высказывать когда попало! Я ей объясняю: «Ты хоть выбирай время и место, когда свои умные вопросы задавать. От главного сейчас меня отвлекаешь...»
Старый Тамба осторожно передвинул пешку на шахматной доске и тихонько вздохнул.
— У Кунико характер покладистый, — продолжал Току-сан, — она мне никогда не перечит, во всем со мной соглашается. Но то ли она очень забывчивая, то ли это вошло у нее в привычку — всякий раз что-нибудь да выложит, словно холодной водой окатит. Вот, к примеру, говорит: «Назови семь богов счастья». Ну, я начинаю перечислять: Бэндзайтэн, Дзюродзин, Бисямонтэн, Хотэй, Эбису, Дайко-кутэн... А она, негодница, загибает пальцы: одного, мол, пропустил... Ничего тут смешного нет, Тамба, плакать надо!
— Я и не смеюсь.
— Ведь это не шутка. Каждый раз, как я берусь за дело, она начинает свои «что» да «почему». Почему, к примеру, у таксиста в машине голова не кружится? Или как, мол, ты считаешь, что страшнее: повеситься, утопиться или под поезд броситься? Представляешь, Тамба, мое состояние?
Старик зажал ладонью рот и как-то странно закашлялся.
— У меня наконец терпение лопнуло. Думаю: если этому не положить конец, наша семья развалится. Встал с постели и спрашиваю напрямик: «Ты что, издеваешься надо мной? То у тебя одно, то другое, а теперь еще что-то новенькое. Ну скажи на милость, какое отношение имеют все твои вопросы к тому, чем мы сейчас занимаемся? Неужели нельзя спросить в другое время?» Кунико покосилась на меня и говорит: «Сама не знаю, отчего так получается. Мадам всегда нам внушала: когда обслуживаете клиента, старайтесь отвлечься, думайте о чем-нибудь постороннем, так легче сохранить здоровье. Вот я и привыкла». Можешь себе такое представить, Тамба?!
— Н-да... — произнес старик после некоторого раздумья. Потом сочувственно добавил: — Всякое бывает. Похоже, она и в самом деле не от мира сего.
— Пожалуй, даже слишком, — сокрушенно отозвался Току-сан. — Ну можно ли быть такой наивной, да еще после семи лет работы в баре?
— Ты ее береги, — посоветовал старый Тамба. — Уверяю тебя, из нее получится хорошая жена.
А Кунико тем временем спокойно полеживала дома и мурлыкала песенку: «До чего же много забот у замужней женщины...»
Отец
У Саваками Рётаро было пятеро детей: Таро, Дзиро, Ханако, Сиро и Умэко. Старшему сыну исполнилось десять, а младшей дочери пошел пятый год — появлялись на свет они один за другим почти ежегодно. А Мисао, жена Рётаро, снова была беременна.
Здешние жители знали, что Рётаро не был детям родным отцом. У каждого из них был свой отец. Жили все отцы на той же улице и, конечно, представляли себе, кто кому приходится сыном или дочерью.
Но лучше всех, естественно, знала об этом Мисао, родившая всех пятерых. Предполагалось, что в неведении оставались лишь сами дети да Саваками Рётаро.
Рётаро, которого все для краткости называли Рё-сан, был невысок ростом и в меру упитан. Его круглое лицо с толстыми губами постоянно излучало добродушие, а маленькие круглые глазки то высматривали что-то из-под густых бровей, то прятались в их тени.
— В лице Рё-сан есть все, что отличает человека широкой натуры, — утверждал старый скупердяй Хакин. — От всех его черт так и веет добротой.
— Нет, вы вглядитесь в его лицо! Это лицо человека, который до сих пор не может очнуться от гипноза, в который его погрузила жена, — говорил исповедовавший христианство господин Сайта.
— Глупости! — возражала женщина из дома Огамия. — Поглядите, какие у него глаза. Он ведь всех нас за дурачков считает. Да разве только нас! Для него и люди, и боги, и будды — все набитые дураки.
Мисао, жена Рё-сан, — худенькая женщина с узким лицом и заострившимися скулами, с глубоко посаженными и воинственно поблескивающими глазами. Кожа у нее смуглая, волосы темно-каштановые, вьющиеся, лоб слегка выпуклый. Она на три года моложе Рё-сан. Ей тридцать два года, но выглядит она значительно старше — ей можно дать все сорок.
Мисао почти не бывает дома. Правда, еду она готовит, иногда чинит детям одежду, но в основном проводит время в болтовне с соседками, разнимает спорящих и дерущихся хозяек, сама при случае вступает в драку, выпивает рюмочку за примирение, а потом вдруг куда-то исчезает на полдня.
— Что за жизнь у женщины! — ворчит Мисао, возвращаясь домой. — Мужчина ведет себя как ему заблагорассудится: я, мол, глава семьи — и все тут. Не послушаешься — кулаки в ход пускает. А женщина? День-деньской работает так, что кости трещат. А чтобы получить удовольствие — в театр сходить или еще куда — ни-ни! Как подумаешь, ради чего все старания, до слез становится жалко себя.
Рё-сан, прислушиваясь к воркотне жены, тихо улыбается, а руки его продолжают споро изготовлять щетки.
Рё-сан — известный на всю округу щеточник. Он делает щетки для волос — товар пользуется большим спросом у оптовых торговцев. Его щетки занимают почетное место даже в первоклассных галантерейных магазинах. Свою работу он делает тщательно, но настолько медленно, что, как говорят, «даже зло берет». Его медлительность вызывает раздражение не только у оптовиков, но и у жены. Она, к примеру, видеть не может, как он не спеша управляется с палочками для еды.
— Гляжу, как ты ешь, даже пятки начинают чесаться, — возмущается Мисао. — Откуда только берутся такие недотепы? Были бы живы твои родители, я бы не поленилась — пошла бы к ним и спросила, как это им удалось произвести на свет божий этакого увальня.
Маленькие круглые глазки Рё-сан сужаются, на губах появляется едва заметная улыбка. Он молчит и продолжает работать.
На приобретшем янтарный цвет верстаке в строгом порядке лежат трехдюймовая доска, коробка со свиной щетиной, деревянные колодки для щеток, моток тонкой проволоки, стоит кастрюля с клеем. Левой рукой Рё-сан выхватывает из коробки щепоть щетины. В каждое отверстие колодки надо вставить тридцать волосков, но точное количество ему никогда ухватить не удается, и всякий раз он начинает их пересчитывать, то добавляя, то убавляя по нескольку щетинок.
— На что ты только время тратишь? — возмущается жена. — Ну какая разница — на одну-две щетинки больше или меньше?
— Может быть, и никакой, — отвечает Рё-сан, едва шевеля губами. — Да только для меня самого это важно: не могу успокоиться, пока в каждом отверстии не будет ровно по тридцать.
Подобрав нужное количество щетинок, Рё-сан выравнивает пучок, постукивая им о доску у края стола, потом обматывает его тонкой проволокой, пропускает свободный конец в отверстие колодки, закрепляет пучок и отрезает ножницами лишний конец проволоки. В каждой колодке — ровно девяносто четыре отверстия: по двадцать в трех средних рядах и по семнадцать — в двух крайних. Закрепив в каждом отверстии по пучку, Рё-сан ровняет проволочные петли, наносит на колодку слой клея и прижимает к ней наружную, покрытую лаком дощечку.
