Октавиан Стампас - Рыцарь Христа
В эту минуту она стала для меня родным существом. Она принялась перечислять всех, кого ей довелось увидеть. Все они, по ее уверениям, уже умерли или погибли. Крепко прижимая ее к себе, я смотрел, как угасает сияние волшебной страны Туле, и страшно тосковал от мысли, что нет рядом со мною моей Евпраксии.
Странное дело, но среди тех, кому ничего не удалось увидеть в сиянии Туле, оказался Лонгрин. Бедняга страшно переживал, уверяя, что, как видно, в последнее время совершил много грехов и из-за этого обитатели Туле не явились его взору. Мы все вместе переживали за него, но вскоре наши переживания сменились худшими — Маргарита слегла в страшной простуде и никакое лечение не могло помочь ей. Она с каждым, часом угасала, таяла, как светящиеся нити Туле.
— Я хочу туда, — сказала она мне, ненадолго придя в себя после глубокого забытья. — Мне даже казалось, что я тоже где-то там, среди них. Я люблю тебя, Людвиг, но ты не любишь меня. Твое сердце принадлежит другой женщине, и я знаю, что когда мы смотрели о тобою вместе на Туле, ты сожалел, что рядом с тобой я, а не она. Об одном прошу тебя, похорони меня на острове Танет, где никогда не бывает змей. Я с детства больше всего боялась, что когда помру и меня похоронят, змея залезет в мой гроб, чтобы съесть мне сердце.
Маргарита умерла, когда вдалеке показались берега Шотландии. Я выполнил ее просьбу, похоронив на острове Танет в той самой долине, откуда мы набирали землю, отпугивающую змей. Я страшно раскаивался в том, что согласился взять Маргариту вместе со мной в это опасное плаванье и тем самым погубил прекрасную девушку. Сознание того, что она теперь поселилась в стране Туле, где лучшие мои друзья окружают ее заботой и лаской, не успокаивало меня.
Весной 1104 года я вернулся в Европу, а в середине лета отправился в Святую Землю, везя с собой бочку чудодейственной земли с острова Танет.
Глава VII. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С ГЕНРИХОМ
— Надо же, — сказал жонглер Гийом, — я столько путешествовал по свету, но ни разу не видел Туле. Честно говоря, доселе я вообще считал, что Туле и Исландия — это одно и то же. Да, если бы эту историю про светящиеся нити, среди которых после долгого всматривания начинают появляться умершие люди, рассказал мне кто-нибудь другой, я бы ни за что не поверил. Но вам я верю больше, чем самому себе. И все же, вам не кажется, что эти видения могли быть навеяны особым психическим состоянием или каким-то особенным действием тамошнего воздуха? Почему некоторые видели, а некоторые — нет? Ведь глаз у каждого человека устроен одинаково.
— Не знаю, — пожал плечами я. — Мне как раз кажется, что не у всех глаз устроен одинаково. Одни люди замечают в мире только дурное, другие — только хорошее. Глаз влюбленного видит в своей возлюбленной даже такую красоту, которой в ней и нет. Глаз художника или скульптора отмечает гармонию красок и линий, а глазу ростовщика доступен только блеск золотых и серебряных монет. Кроме того, разве вы сомневаетесь в чудесных видениях, ниспосланных праведникам, когда они видели Христа или Богородицу в то время, как стоявшие рядом не видели ничего?
— О, нет, я не сомневаюсь, — поспешно ответил стихоплет. — Вы правы, одни видят одно, другие — другое. Но это свидетельствует о различии душ человеческих, а не глаз. И если художник видит прекрасное, а праведник Христа и Богородицу, то они видят это не глазами, а душой.
— И все же, случаются чудеса, кои доступны зрению и праведника, и нечестивца, — сказал я, остро вспоминая первую Пасху в освобожденном Иерусалиме, когда все мы впервые стали свидетелями возжигания Святого Огня Господня, самого главного чуда, ежегодно являющегося людям в Страстную Субботу накануне Воскресения. Помню, как дивно блистал тот Огонь в глазах у счастливого Годфруа, и как все мы впервые умывались им, поражаясь его свойствами гореть, не обжигая и не сжигая ничего. — Вы видели, Гийом, Святой Огонь, загорающийся на Гробе Господнем накануне Светлого Христова Воскресения?
— Видел, — ответил жонглер, — но, к сожалению, только издалека. Я стоял на улице и смотрел, как в храме люди возжигают от свечей друг у друга какое-то очень необычного, я бы даже сказал — неестественного цвета пламя. Но до меня оно не дошло, стало гаснуть. Я видел, как люди проводили этим пламенем себе по лицу, будто умываясь, но даже те, у кого были пышные усы и бороды, не пострадали от пламени. Это для меня совершеннейшая загадка. А вы верите, что это пламя и впрямь посылается Спасителем?
— Верю ли я?! — Меня так и подбросило на месте от такого вопроса. — Да как же вы можете спрашивать такое, Гийом?! Вы бы еще спросили, верю ли я в Иисуса Христа! В явление Святого Огня я верил еще до того, как воочию увидел его, а уж когда увидел, то только и растворялся в небывалом, неземном счастье, держа в руках пучок соломы, пылающий этим Огнем.
Я умолк, с сожалением глядя на Гийома, который, кажется, и впрямь сомневался в истинности Огня Господня. Да, Христофор, этот человек и впрямь смел предполагать какое-то мошенничество со стороны людей, ежегодно приходящих накануне Воскресения, чтобы стать свидетелями чуда. Он смотрел на меня с иронией во взгляде и, видя, что я начинаю сердиться на него, сказал:
— Не думайте, дорогой мой граф, что я не верю в силу Спасителя нашего. В глубине сердца я очень верующий человек. И все же, иные вещи, связанные с жизнью Церкви, кажутся мне порой наивными, а порой и подозрительными. Христос говорил: «Не поверите, пока не увидите знамений и чудес», тем самым обвиняя маловерующих и выказывая предпочтение к тем, кто верит искренне и не требует от Господа постоянного подтверждения Его святости. Мне не нужно Огня Господня для доказательства бытия Бога Отца и Бога Сына. А те, кому нужны доказательства, не могут называться истинными христианами.
— Все это так, — сказал я, несколько успокаиваясь. — Но в одном, как мне кажется, вы заблуждаетесь.. На мой взгляд, Огонь Господний посылается накануне Светлого Воскресения не в доказательство бытия Божия и Иисусова, а в радость к наступающему празднику, в награду всем, кто пришел в Страстную Субботу ко Гробу Спасителя. Вот зачем загорается это священное пламя.
— Да? — задумчиво промолвил Гийом. — Я как-то не задумывался об этом. Возможно, вы и правы, а я… Я еще подумаю об этом. Ну, а что же было дальше с вами после того, как вы привезли в Иерусалим бочку той замечательной земли? Пригодилась ли она крестоносцам?
— О, еще как пригодилась! — ответил я. — Во-первых, мы посыпали землей с острова Танет во множестве точек вокруг всего Иерусалима, и змеи с тех пор вообще перестали появляться в городе. А во-вторых, мы нашили множество ладанок и в каждую насыпали по горсти этой чудодейственной землицы. Теперь каждый, кому надо было отлучиться из города для совершения какой-либо поездки, брал с собой такую ладанку, и ни одного из них не укусила в дороге змея. За это Бодуэн возвратил мне титул рыцаря Христа и Храма, разрешив вновь обосноваться в башне Антония и командовать небольшим отрядом тамплиеров. В том году дела его шли блестяще, он покорил Акру, в Турции разразилась гражданская война между султанами и эмирами, не поделившими сферы своей власти, и усобица отвлекла сельджуков от войны с крестоносцами. Василевс Алексей воспользовался этим и присоединил к своей державе всю Киликию. Король Иерусалимский уступил графство Эдесское своему племяннику, тоже Бодуэну, рыцарю мужественному, красивому и набожному, но столь жадному до денег, что это подвигало его к совершению необдуманных поступков. Вместе с Боэмундом Антиохийским он пытался овладеть Харраном и в битве на реке Балих вел себя глупо, в результате чего сражение было с треском проиграно. Боэмунд после этого отправился в Сицилию, а Алексей Комнин присовокупил к Византии и Антиохийское княжество.
Следующий, 1105 год от Рождества Христова, вновь принес победы королю Иерусалимскому и поражения остальным вождям крестоносцев. В конце февраля при осаде Триполи погиб знаменитый Раймунд Тулузский. Все искренне оплакивали кончину этого храброго и достославного витязя и разгром его воинства. Летом египтяне вновь вознамерились вернуть себе Иерусалим, но Бодуэн наголову разгромил их в славном сражении при Рамлехе, и Фатимит объявил, что впредь не желает возвращения Палестины под свою державу, поскольку Бодуэн всерьез собирался идти в Египет, дабы захватить Каир.
Весной 1106 года в Иерусалим прибыл из Германии тамплиер Хольтердипольтер, он привез хорошие вести — сын Генриха IV, Генрих V, поднял восстание против собственного отца и вынудил его отречься от престола. На соборе в Госларе он объявил об окончании многолетней войны за инвеституру в пользу папы Пасхалия и был провозглашен новым императором Священной Римской Империи. Заклятый враг мой был повержен и опозорен, и мне оставалось лишь молить Бога о спасении его грешной души и о ниспослании ему искреннего покаяния в грехах всей своей распутной жизни.
