Арнольд Цвейг - Воспитание под Верденом
Лейтенант Кройзинг спускает длинные ноги с кровати жены, которой он так долго добивался. Он одевается, целует ей руки, желает доброй ночи и старается возможно тише проковылять несколько шагов до своей комнаты. Кромешная тьма; лейтенант Флаксбауэр спит. С противоположной стороны коридора, из солдатской палаты, доносится многоголосый храп. Кройзинг ощупью пробирается вдоль стен, ставит костыль на место, привычно вытягивается на кровати. Его утоленное, полное невыразимого счастья сердце бьется с глубокой умиротворенностью. Он стал властителем жизни! В лице женщины он завладел благом, которое — он это явственно чувствует— даст ему перевес над всеми людьми. Теперь он станет тем, — кем захочет быть: капитаном-летчиком, главным инженером, руководителем предприятия со многими отделениями.
Эта женщина, которая сейчас возится в своей комнатушке, собираясь мыться, а вот теперь осторожно открывает дверь и торопливо идет с карманным фонарем в руках по коридору, чтобы, по его просьбе, поговорить по телефону с тем человеком, — Кройзинг не ревнует, ведь тот остался в ее жизни лишь мимолетным воспоминанием, — эта женщина, которая долго колебалась и смеялась над ним, даже сейчас, когда он держал ее в своих объятиях, — будет толчком, вихрем для его крыльев, пропеллером для машины его жизни! Более высокого блаженства он и не представляет себе. Он не мог удержать Дуомон, потому что слабовольные дураки стали на его пути, но эту женщину он удержит, а с нею проложит и путь в будущее…
Умиротворенный, он закрывает глаза и, не переставая улыбаться, забирается под одеяло. Он подождет еще ее возвращения, — он еще довольно бодр, только вздремнет ненадолго. Завтра ей опять придется убирать пропитанные гноем бинты солдат. Не беда! Это жизнь. Он напевает про себя мелодию на слова поэта Фридриха Шиллера; песня начинается так: «Радость — прекрасная божественная искра…»
Когда сестра Клер, миновав длинный коридор барака номер три, поворачивает за угол и идет вдоль еще более длинных: коридоров бараков два и один, она спрашивает себя, не глупо ли она поступила, оставив свет в комнате? Она открывает окно: масляная лампа начадила, она не любит спать в таком воздухе, пусть комната проветрится до ее возвращения. Ей хотелось бы выдумать какой-нибудь новый способ дыхания, чтобы вместе со свежим, чистым воздухом впитать в себя счастье до самых кончиков пальцев на ногах. Уже лет десять она не знала подобных переживаний. Если бы только быть уверенной в том, что ставни прикрыты; щель между ними и оконной рамой пропускает достаточно воздуха. Впрочем, к чему излишняя осторожность? Сестра Клер старый солдат и знает, что неосторожность на то и существует, чтобы выпутываться из нее. И все же было бы умнее и лучше вернуться и погасить свет. Клер смеется про себя; не всегда люди действуют осторожно и разумно, чаще — только разумно, а иной раз — лишь так, как им удобнее. Она очень устала, ей предстоит трудный разговор, кроме того еще придется дожидаться какое-то время, пока она получит соединение по телефону. При таких условиях минуты превращаются в блага, с которыми надо бережно обращаться.
И какая в самом деле беда, если ставни неплотно прикрыты и с улицы виден свет? Неужели как раз в эти четверть часа, когда она будет отсутствовать, кто-нибудь пройдет мимо и заметит, что у сестры Клер, несмотря на запрет, горит лампа и окно недостаточно тщательно затемнено? Не Бертин ли — какой приятный человек! — рассказывал историю о генерале, который однажды ночью, как раз когда он, Бертин, стоял в карауле, вздумал проехать
по забитому снарядами артиллерийскому парку при полном свете фар. Пустяки, думает сестра Клер, входя в помещение для телефонов. Нечего тревожиться. Мне так хорошо, в мужья мне достался такой прекрасный человек. Со мною не может приключиться ничего плохого.
Телефонная станция полевого госпиталя в Данву, по понятным причинам, устроена в той части большого барака, которая ближе всего расположена к выходу, ведущему в деревню. Она обслуживается инвалидами с поврежденным зрением. До этой войны их бы причислили к слепым. Один из них в состоянии различить какие-то нюансы света и тьмы, второй — видит только частью левого глаза, третий — только краями поля зрения, да и то лишь туманно. Главный врач выбрал среди пациентов этих трех, почти слепых, и подготовил их в телефонисты. Они довольны службой и назначением сюда. Когда-то все трое были кавалеристами: магдебургский улан, кирасир из Шведта и драгун из Алленштейна. Никто из них еще не хочет записаться в слепые и ощупью бродить по Германии; они легко справляются со всеми приемами новой работы. Слух и память у них обострились. Телефонная служба в полевом госпитале Данву идет без перебоев.
Когда сестра Клер открывает дверь, комната полна густого прокисшего дыма от солдатского табака. Под тускло горящей лампой сидит кирасир Келлер и вяжет. Осязание помогает ему больше, чем свет. Удивленно и радостно встречает он позднюю гостью, он узнал ее по голосу. Келлер уже давно работает здесь и уже не раз вызывал номер, о котором просит его сестра Клер.
— Присядьте же, сестра, это займет некоторое время. — И начинает переговоры с людьми, которые находятся далеко отсюда; он никогда их не видел, но обращается с ними фамильярнейшим образом. Телефонисты — народ не болтливый; собственно, так оно и должно быть. В туманном свете маленькой лампы сестра Клер дожидается соединения; положив локти на стол и подперев лицо руками, она смотрит на него. Скоро ее начинает клонить ко сну, она вынимает портсигар и закуривает. Когда взгляд Клер падает на маленькую монограмму на кованом металле с крохотной короной внизу, она улыбается. Эта золотая вещичка здесь кстати: человек, подаривший ее, сейчас подойдет к телефону.
Германский кронпринц — необычайно гостеприимный хозяин; кроме того, он сегодня в прекрасном расположении духа. К обеду был приглашен швейцарский военный писатель, кронпринц долго и со знанием дела беседовал с ним об успехах 5-й армии в последние дни сражения на Марне. Когда-нибудь, в один прекрасный день, эта беседа принесет свои плоды.
Кроме них, за маленьким круглым столом сидят еще военный корреспондент и художник — оба сотрудничают в немецких газетах. И, наконец — личный адъютант кронпринца. Женщины отсутствуют. Входит ординарец и шепчет что-то на ухо адъютанту, а тот с некоторым подчеркиванием, незаметным для гостей, сообщает кронпринцу, что его просят к телефону по служебным делам. Элегантный кронпринц с живостью подымается, в нескольких приветливых словах просит извинения и спешит в соседнюю комнату. Он точно не знает, кто будет говорить с ним, но разговор ни в коем случае не может быть неприятным. Супруга, может быть сын. Но еще раньше, чем он садится за письменный стол, на котором стоит аппарат, его догоняет адъютант и, шепнув ему два слова, снова исчезает. Поэтому кронпринц говорит в телефон: «Вот это восхитительно!» Перед такой любезностью не может устоять ни одна женщина, и уж, конечно, ни одна немецкая женщина, мало избалованная в этом отношении. Но сестра Клер тотчас же начинает подтрунивать над ним: знает ли он вообще, с кем разговаривает, кому расточает любезности? Он тихо смеется, называет ее ласкательным именем, которое он дал. ей в ту пору. Он совсем, по-видимому, не считается с тем, что в последний раз они виделись месяцев девять назад.
Не придет ли сестра Клер хоть ненадолго; у него собрались близкие друзья, к сожалению, как всегда, недостает хозяйки дома. Через две минуты автомобиль будет на пути в Данзу.
Сестра Клер смеется. Она не одна, здесь ещ? слепой телефонист; впрочем, тот как раз встает и выходит подышать воздухом. Тогда она, не стесняясь, заявляет: хотя он, по-видимому, великий полководец, но потерял всякое представление о том, что такое служба у ее шефа. Она, конечно, будет очень рада, если автомобиль кронпринца появится у госпиталя, но при условии, что в машине будет сидеть собственной персоной его императорское высочество и что он милостиво соблаговолит посетить больных. Она познакомит его с офицером — лейтенантом-сапером, который расскажет ему удивительные вещи о последних днях Дуомона.
Кронпринц, поддразнивая, спрашивает, заинтересована ли сестра Клер лично в этом офицере, но получает язвительный отпор; того, что она покраснела, он не видит. Затем он оправляется о самочувствии подполковника Шверзенца: не может ли он помочь ее мужу. К сожалению; слышит он в ответ, в его состоянии нет ничего нового, да и вряд ли что-либо может измениться до окончания войны. Однако сегодня Клер вызвала его по телефону ради одного одолжения, которое касается человека не близкого ей самой; но ценного в деловом отношении. И женственно-обаятельным тоном она рассказывает своему слушателю всю историю о начинающем писателе, — референдарии Бертине, майоре Нигле и военном худе дивизии Лихова, которому нужен подходящий работник взамен отсылаемого на фронт писаря.
