Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин
Злодей Пугачев, отскакав верст до 40, вновь остановился противу преследующих его. Но видя свои неуспехи, отскакал еще верст до 40, не имев у себя более 200 человек, ударился на Волгу, где, нашед лодок с 5, кинувшись на оныя со своими ближними, стал переправляться. Прочие ударились вплавь и по большей части окружены богатством, все перетонули, а сам варвар в человеках в 30 имел счастие попасть на остров, с коего уже пошел вплавь через Волгу на другую сторону берега.
Получена совершенная победа над злодеями, коих на месте сражения, в догонку и в лесу над Волгою побито и потоплено до 2000 или более, в числе коих 4 из первых злодейских сообщников. Живых взято более 6000, в числе коих и двое маленьких девок, Пугачевы дочери, мать же их с лучшим богатством, несколько часов перед сражением будучи отправлена вперед, скрылась или успела ускакать. С нашей стороны убитых 25, ранено 73, лошадей убитых 39, раненых 40. При сем же случае я имел приятнейшее удовольствие освободить из рук варварских 41 человек, девиц несчастливых дворянских — 14»…
Петр Иванович приказал прибывшему к войскам Суворову ехать к передовым войскам, окружить и поймать злодея.
А вскоре получил Петр Иванович и рапорт о том, что в злодейской толпе казаки пришли в раскаяние «и реченного злодея самозванца Пугачева поймали и везут через нижние Яицкие форпосты сюда», к стану Панина.
Увидевши связанного, в оборванной одежде, с черной бородой и синяками, Пугачева, Петр Иванович в гневе спросил:
— Как смел ты противу меня воевать?
Смело и дерзко ответил злодей Петру Ивановичу:
— Не только противу тебя, противу самой государыни воевал…
Не сдержался Петр Иванович и двинул кулаком в самое лицо Пугачева.
Это не помешало ему, однако, потом разговаривать со злодеем едва ли не дружески…
Пойман Пугачев, казнен, Петр Иванович восстановил порядок и спокойствие в крае, подвергнувшемся длительному и злодейскому разорению, наладил снабжение хлебом, озаботился о мерах безопасности. Казалось бы, можно и подумать Екатерине, чтобы по заслугам вознаградить Петра Ивановича. Однако она не забыла дерзкой болтовни Панина в Москве, когда даже приказала обер-прокурору Вяземскому присмотреться к деятельности «дерзкого болтуна». Нет, и опять оказалась скупа Екатерина на награды Петру Ивановичу. А нелюбовь к нему, младшему Панину, перенесла и на старшего — Никиту Ивановича.
Впрочем, поводов для недовольства Никитой Ивановичем у Екатерины накопилось достаточно…
Близилось совершеннолетие Павла, и Никита Иванович, издавна готовивший его к правлению вместе с матерью, в который раз испытал разочарование. Едва исполнилось цесаревичу шестнадцать, она позвала его в совет, но увидела, что взгляды наследника носят такой отпечаток реформистских настроений Панина, что больше наследника не приглашала на заседания. Все ее начинания Павел критиковал, подал ей записку «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного и касательно обороны всех пределов». И опять усмотрела она в этом проекте противные ей идеи. Нет, не мог Павел с таким грузом влияния Панина, до сих пор не оставившего надежды на реформы власти, быть ей помощником в делах…
К этому времени наследник окреп, выправился и хотя был нехорош лицом, но статен, строен, правда несколько узкоплеч. Курносый его нос был некрасиво вздернут, подбородок косо срезан, лоб узок и изборожден преждевременными морщинами. Екатерина морщилась, едва взглядывала на лицо сына — до отвращения напоминал он ей покойного Петра, нелюбимого мужа. До конца дней не избавилась она от неприязни.
Нет, не сдержала царица слова, не правила вместе с сыном, а лишь все больше и больше отдаляла от себя. Она приглашала его по утрам, слушала вместе с ним доклады, назначила даже адмиралом флота и шефом кирасирского полка. Но какие же это были формальные назначения! Павел не мог сменять офицеров своего полка, а о назначениях и перемещениях ему даже не докладывали. Доклады офицеров флота носили чисто формальный характер, а в совет, принимающий решения и служащий единственным органом хоть какого-то влияния на Екатерину, его перестали приглашать…
Мог ли не испытывать Никита Иванович горечи и разочарования? Он все надеялся на реформы, на логический и стройный ум наследника, на свое влияние на сына Екатерины, но все больше понимал, что за свои взгляды ему пришлось дорого заплатить — вся его жизнь, подчиненная одной идее — ограничить власть законами, ограничить самодержавие, — билась в глухую стену. Ему не удалось пробить даже крохотной бреши.
Почасту завидовал он брату. Тот разбил Пугачева, привез его в Петербург в железной клетке, выполнил свою миссию и теперь спокойно жил в семье. Рос Никита Петрович, росток от панинского дерева, хорошела Катерина, а Никита Иванович все видел себя старым сухарем, бобылем и уже не надеялся когда-нибудь пустить корешок и от себя. Затеял он было сватовство к графине Шереметевой, спокойной и скромной девушке на выданье, и Шереметевы были счастливы, что породнятся с канцлером России, хоть и без официального прозвания, но судьба, видно, не давала Панину возможности завести семью. Перед самой свадьбой невеста заразилась оспой и умерла в несколько дней…
«Вся жизнь моя должна быть посвящена благу отечества, — так решил Панин, — Бог не дает мне счастья в личной моей судьбе, значит, так и должно быть…»
Павел боготворил своего воспитателя, испытывал к нему чисто сыновние чувства, подолгу раскрывал перед названным отцом душу, и Панин со страхом ждал, что будет дальше. Ничего хорошего он уже не видел для Павла при таком характере и образе правления Екатерины…
Как будто успокоилось все в государстве: с турками заключен был выгодный мир, Швеция не выступила против России, мятеж Пугачева подавлен братом, большие территории Польши отошли к державе, а тут и еще одно торжественное и праздничное событие — Павел женился…
Но Панин видел, как все больше забирает власть в свои руки «циклоп» — одноглазый Потемкин. С ним бороться труднее, чем с влиянием Григория — тот откровенно неумен и несведущ в государственных делах, да и напоследок запятнал себя историей в Фокшанах. А Потемкин осторожничал, как Панин, умело подсказывал Екатерине и обладал удалью и смелостью Орлова. Да и надоело уже Панину бороться с влиянием временщиков — нет закона, который пресекал бы это зло, а значит, все новые и новые обитатели постели императрицы будут нашептывать, вторгаться в дела государственные, вмешиваться в судьбу России.
Жизнь подкинула ему еще один шанс провести свои взгляды в жизнь. Хорошенькая и смелая принцесса Дармштадтская, названная в Петербурге Натальей Алексеевной, стала женой Павла, и Панин сразу обратил внимание на ее незаурядный ум, отчаянную натуру…
Петров день вся императорская фамилия встречала в Петергофе. После унылой и скучной зимы Никита Иванович наслаждался свежим приятным ветерком, бродил по аллеям, всматривался в зеленый туман, окутавший цветники и кустарники, боскеты и горки, вдыхал весенний воздух с упоением и умилением. Ему нравился Петергоф, это удивительное создание Петра, он рассматривал давно знакомые статуи, уже без зимних рогожных одежд, вслушивался в журчание многочисленных фонтанов, и душу его переполняла удивительная тишина и покой. Панин бродил и бродил, забыв все свои горести и отдаваясь лучам солнца, бившим сквозь ажурную листву едва зеленеющих деревьев и вслушиваясь в тихий немолчный рокот Финского залива. Давно уже не случалось ему так спокойно и привольно гулять, дела все больше и больше захватывали его время и помыслы. На себя Никита Иванович махнул рукой, положась на волю Господню…
В самой темной аллее увидел он молодого человека, идущего ему навстречу. Видно было, что сей человек так же, как и Никита Иванович, наслаждается приятным теплым утром и с умилением разглядывает все, встречающееся ему на пути. Никита Иванович знал его — то был один из секретарей старого друга…
Фонвизин хотел было пройти мимо, поклонившись Никите Ивановичу, — он не был представлен великому человеку и не хотел показаться назойливым. Но Никита Иванович остановил его сам.
— Слуга покорный, — сказал он молодому секретарю, — поздравляю вас с успехом комедии вашей…
Денис Иванович смутился и от души пожал руку Никите Ивановичу, — только вчера он читал своего «Бригадира» государыне, и вот уже разнеслись слухи о том при всем дворе…
— Благодарствую, — ответил он, — но едва ли можно говорить об успехе…
— Я вас уверяю, что ныне во всем Петергофе ни о чем другом не говорят, как о комедии и чтении вашем… Долго вы еще здесь пробудете?
Фонвизина привез к императрице граф Орлов, желая позабавить ее и вновь привлечь внимание к своей особе…
