Колин Маккалоу - Песнь о Трое
Галопом подскакали отряд царской стражи и большинство придворных.
— Отец, он должен быть полым внутри, — заметил Деифоб, — чтобы платформа с колесами могла его выдержать.
Я указал на круп коня с нашей стороны:
— Он священный. Видите? Сова, голова змеи, эгида и копье. Он принадлежит Афине Палладе.
Некоторые засомневались; Деифоб с Каписом заворчали, но еще один мой сын, Фимет, испустил радостный вопль.
— Отец, ты прав! Символы красноречивее языка. Это дар от ахейцев взамен украденного ими палладия.
Главный жрец Аполлона, Лаокоон, прорычал сквозь зубы:
— Бойся ахейцев, дары приносящих.
Капис присоединился к спору.
— Отец, это ловушка! К чему Афине Палладе возлагать на ахейцев такой непосильный труд? Она любит ахейцев! Если бы она не согласилась на кражу своего палладия, то ахейцы никогда бы его не украли! Она никогда не перенесет свою благосклонность с ахейцев на нас! Это ловушка!
— Успокойся, Капис, — велел я, мучимый сомнениями.
— Мой господин, умоляю тебя, — настаивал он. — Взломай ему брюхо и посмотри, что внутри!
— Никогда не доверяй ахейским дарам, — добавил Лаокоон, обняв двух своих сыновей за плечи. — Это ловушка.
— Я согласен с Фиметом, — сказал я. — Он предназначен для того, чтобы заменить палладий. — И посмотрел на Каписа. — Ты меня понял?
— В любом случае, — практично заметил Деифоб, — он не был предназначен для того, чтобы внести его внутрь наших стен. Он слишком высокий и не пройдет через ворота. Нет, каково бы ни было его предназначение, в нем нет никакого подвоха. Он должен остаться там, где стоит, тогда ни нам, ни кому-то еще опасности не принесет.
— Подвох есть! — почти одновременно вскричали Капис с Лаокооном.
Спор продолжался, становясь все более жарким, потому что все больше и больше знатных троянцев собиралось вокруг изумительного коня, удивляясь, рассуждая и выливая на меня поток своих мнений. Чтобы от них отделаться, я ездил вокруг коня кругами, пристально его рассматривая, проникая в тайны символов, дивясь мастерству, с которым он был сделан. Он стоял точно посередине между берегом и городом. Но откуда он взялся? Если бы его построили ахейцы, то мы бы увидели, как он растет. Он должен, должен быть даром богини!
Лаокоон послал нескольких воинов из царской стражи в ахейский лагерь, чтобы посмотреть, как там и что; я все еще ездил по кругу, когда два воина вернулись на четырехколесной колеснице, между ними сидел какой-то человек. Они сошли с колесницы с моей стороны и помогли ему спуститься.
Его руки и ноги были в цепях, одежда изодрана в клочья, волосы и тело покрыты грязью.
Старший из стражников преклонил колено.
— Мой господин, он прятался в одном из ахейских домов. На нем были цепи, как и сейчас. Его совсем недавно высекли, видите? Когда мы его схватили, он взмолился не убивать его и попросил, чтобы его отвели к царю Трои, у него есть что ему рассказать.
— Говори. Я — царь Трои.
Человек облизал губы, захрипел — голос его не слушался. Страж дал ему воды; он жадно выпил ее и сказал:
— Благодарю тебя за доброту, мой господин.
— Кто ты?
— Меня зовут Синон. Я — ахеец из Аргоса, придворный царя Диомеда, его двоюродный брат. Но я служил в особом отряде, который верховный царь Микен отдал под единоличное руководство царя Итаки Одиссея.
Он пошатнулся, и стражникам пришлось взять его под руки.
Я сошел с колесницы.
— Воин, посади его на край своей колесницы, а я сяду рядом.
Но кто-то нашел мне стул, и я сел напротив него.
— Так лучше, Синон?
— Благодарю, мой господин, у меня хватит сил продолжать.
— Почему знатного аргивлянина заковали в цепи и высекли?
— Потому что я участвовал в заговоре, который Одиссей устроил, чтобы избавиться от царя Паламеда. По-видимому, Паламед чем-то оскорбил Одиссея как раз перед тем, как начался наш поход на Трою. Про Одиссея говорят, что он может прождать целую жизнь, чтобы найти идеальную возможность отомстить. В случае с Паламедом он ждал только восемь лет. Два года назад Паламеда казнили за измену. Одиссей подстроил обвинение и привел доказательства, на основе которых вынесли приговор.
Я нахмурился:
— Зачем одному ахейцу устраивать заговор, чтобы убить другого? Они были соседями, спорили из-за земель?
— Нет, мой господин. Один правит островами к западу от острова Пелопа, а другой — крупным портом на восточном побережье. Это было из-за обиды, но какой, я не знаю.
— Понятно. Но тогда почему ты здесь, в таком виде? Если Одиссей смог подстроить обвинение в измене против ахейского царя, то почему он не мог сделать того же с тобой, простым смертным?
— Я — двоюродный брат более могущественного царя, которого Одиссей нежно любит. Кроме того, я рассказал свою историю одному из жрецов Зевса. Пока я был цел и невредим, жрец должен был молчать, но если бы я умер, не важно отчего, жрец должен был обо всем рассказать. Одиссей не знал, какой именно это был жрец, и я считал себя в безопасности.
— Как я понимаю, жрец ничего не рассказал, ведь ты жив?
— Нет, мой господин, вовсе нет, — сказал Синон, он выпил еще воды и выглядел уже не таким жалким. — Время шло, Одиссей ничего не говорил и не делал, и… я просто забыл об этом! Но в последние луны армия совсем пала духом. После смерти Ахилла и Аякса Агамемнон оставил всякую надежду когда-нибудь взять Трою. Поэтому провели совет, на котором каждый высказался. Было решено возвратиться в Элладу.
— Но этот совет был в середине лета!
— Да, мой господин. Но флот не мог отплыть из-за неблагоприятных знамений. Верховный жрец, Талфибий, в конце концов нашел ответ. Встречный ветер посылала рука Афины Паллады. После кражи палладия она к нам ожесточилась. Она требовала загладить вину. Потом разгневался и Аполлон. Он потребовал человеческой жертвы. Меня! Он назвал мое имя! Найти жреца, которому я доверился, я не смог. Одиссей зачем-то отправил его на Лесбос. Поэтому, когда я все рассказал, мне никто не поверил.
— Значит, царь Одиссей о тебе не забыл.
— Нет, мой господин, конечно же нет. Он просто ждал подходящего момента, чтобы нанести удар. Меня высекли, заковали в цепи и оставили здесь на твою милость. Подул Борей, и они наконец-то смогли отплыть. Афина Паллада и Аполлон получили свое.
Я встал, размял ноги и сел обратно.
— Но что это за деревянный конь? Зачем он здесь? Он посвящен Афине Палладе?
— Да, мой господин. Она потребовала, чтобы ее палладий заменили деревянным конем. Мы сами его построили.
— Зачем? — подозрительно спросил Капис — Почему богиня просто не потребовала вернуть палладий?
Синон изобразил удивление:
— Палладий был осквернен.
— Продолжай, — приказал я.
— Талфибий предсказал, что как только этот деревянный конь окажется в стенах Трои, она никогда не падет. И к ней вернется прежнее процветание. Поэтому Одиссей предложил построить коня таким высоким, чтобы он не смог пройти в ваши ворота. Он сказал, дескать, тогда мы выполним волю Афины Паллады, но помешаем предсказанию сбыться. Деревянному коню придется остаться на равнине.
Он застонал и подвигал плечами, пытаясь усесться поудобнее.
— Ай, ай! Они искромсали меня на кусочки!
— Очень скоро мы отвезем тебя в город и займемся твоей спиной, — смягчился я, — но сначала ты должен рассказать все до конца.
— Да, мой господин, понимаю. Хотя я не знаю, что тут можно поделать. Одиссей придумал блестяще. Конь слишком высок.
— Мы что-нибудь придумаем, — жестко возразил я. — Заканчивай.
— Я уже закончил, мой господин. Они уплыли и оставили меня здесь.
— Они уплыли в Элладу?
— Да, мой господин. С таким ветром это проще простого.
— Тогда зачем у этого зверя колеса? — поинтересовался Лаокоон все еще скептическим тоном.
Синон заморгал от удивления:
— Как зачем? Чтобы вывезти его из нашего лагеря!
Ему нельзя было не поверить! Его страдания были слишком очевидны. Как и рубцы от ударов плетью, и крайнее истощение. И в его рассказе не было ни единого противоречия.
Деифоб взглянул на эту махину и вздохнул:
— Отец, какая жалость! Если бы можно было завезти его внутрь… — Он помолчал. — Синон, а что случилось с палладием? Ты сказал, его осквернили?
— Когда его принесли к нам в лагерь — его украл Одиссей…
— А кто же еще! — воскликнул Деифоб, прерывая Синона.
— Для богини соорудили отдельный алтарь, и вся армия собралась на нее посмотреть. Но когда жрецы совершили жертвоприношение, она три раза вспыхнула пламенем. После того как огонь погас в третий раз, она начала истекать кровью — на ее деревянной коже выступали крупные капли и катились по лицу и рукам, и даже из уголков глаз, словно она плакала. Земля дрогнула, и с чистого неба в рощу за Скамандром упал огненный шар — вы, наверно, его видели. Мы били себя кулаком в грудь, возносили молитвы, даже верховный царь. Потом мы узнали, что богиня пообещала своей сестре Афродите: если в Трою войдет деревянный конь, то Троя поведет за собой всю ойкумену и покорит Элладу.
