Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович

—

Измокнет под дождем. — Закрыл дверь на крючок, поперек двери привязал веревкой жердь за скобку. — Теперя и отдохнуть можно. — Блаженно грохнулся на топчан и захрапел.

Дождь то затихнет, то застучит снова по крыше — шуршит по ветвям невидимых сосен, отчего кажется, что это дышит за стеной кто-то огромный и страшный. Сквозь сон я слышал, как в ночи ухал филин, тявкала лисица, скрипело дерево.

Разбудил нас злобный лай Ветки. Она неистово царапала дверь когтями и рвалась наружу.

—

Уйми окаянную! — грозно прошептал дядя Петя. — Слышь, вроде поросенок хрюкнул?!

—

Откуда здесь поросенку быть? Медведь, наверно, пришел. Давай собаку выпустим! — зашептал и я.

—

Ты что, с ума спятил? Ворвется, сожрет нас вместе с собакой.

Схватил ружье.

Фыркая и принюхиваясь, медведь обошел вокруг зимовья и опять остановился у двери — поцарапал ее лапой, рявкнул.

Не успели мы опомниться, как юркая Ветка змеей проскользнула в небольшое окно, которое мы с вечера заткнули травой. Меня обуял страх, дядя Петя тоже брякал зубами.

—

Господи, пронеси. Господи, пронеси. Век на Тебя молиться буду, — крестился он в темноте.

У зимовья стояли рев и визготня. К еще большему нашему ужасу, Ветка посадила медведя к стене зимовья и не давала ему ходу.

Дядя Петя не выдержал и выстрелил в потолок. Медведь сорвался с места и с ревом потопал к болоту. Где-то за болотом Ветка посадила его еще раз. Вскоре и рев, и лай затихли в глубине тайги.

—

Ну, молодец! Ну, молодец! — хвалил дядя Петя Ветку — Придем домой, я ей, красавице, целый килограмм шоколадных конфет в сельпо куплю. Вот одно худо: завтра в ручье штаны полоскать придется. А ты? — и рассмеялся нервным мелким смехом.

Я промолчал.

К утру дождь прекратился. Небо прояснилось. Уже было совсем светло, а мы сидели в зимовье и ждали Ветку. Дядя Петя даже высказал предположение, что ее задрал медведь, а сам затаился за углом зимовья и караулит нас.

—

Поторопился я с конфетами, поторопился, — горевал он, держа ружье наизготовку.

Собачонка прибежала на восходе солнца. Заглянула в окно: как вы, дескать, — живы тут? И с укором посмотрела на своих друзей.

За завтраком дядя Петя намазал ей на кусок хлеба толстый слой масла:

—

Ешь, красота. Ешь, защитница наша, — вытер тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы благодарности. — А ягодку все одно собирать будем. Постараемся, оставим городских с носом. Ух ты, моя дорогулечка… — Нежно расцеловал Ветку.

К ягоднику шли осторожно. При каждом шорохе останавливались и замирали. Но собачонка вела себя спокойно, и мы доверились ей.

Только принялись собирать чернику, Ветка азартно залаяла в стороне.

—

Пойдем, посмотрим, — предложил дядя Петя, снимая с плеча ружье. — Вроде весело лает, не на зверя.

Ступая на цыпочках по мокрому ягоднику, мы стали подкрадываться на лай. Не успел я и увидеть, кого облаивает Ветка, как дядя Петя выстрелил и бросился вперед. Оказалось, он убил журавленка. Второй журавленок, прижавшись к сосне, шипел и отбивался от наседавшей Ветки длинным клювом. Дядя Петя мигом содрал с себя пиджак, накрыл им птицу, достал из кармана веревочку и связал жертве ноги.

—

Ну, голубчик, теперя не уйдешь. — Отогнал пинком Ветку: — Цыть!

Над нами, чуть не задевая крыльями верхушки деревьев, с воплем металась пара журавлей. Дядя Петя вскинул ружье.

—

Не надо! Не надо! — закричал я. Но он уже выстрелил.

Одна из птиц вздрогнула, зависла на мгновение неподвижно в небе и, теряя высоту, потянула на болото; другая со стоном спланировала к раненой.

Чернику я больше не собирал. Сидел под деревом и гладил Ветку.

Собираясь домой, дядя Петя приладил убитого журавленка поверх горбовика, а живого взял под мышку.

До самого дома он шел и молчал. И только около своей избы остановился и огорченно произнес:

—

К чему убил, сам не знаю. Дурак, да еще какой! Черт меня попутал по эту ягоду… На! — сунул мне живую птицу в руки. — Встанет на крыло и улетит на свободу. — Мотнул головой на убитого журавленка: — А этого ощипаю, да борову сварю. — Сутулясь, шагнул в калитку.

Дома я рассказал о случившемся. Бабушка Борчиха, любившая ходить к нам в гости, бранилась:

—

Ой убивец! Ой убивец! Разве можно божью тварь стрелять? Грех на душу взял, не будет ему покоя на том свете, а на этом несчастья изведут. Помяните-от мои слова…

—

Назад отнеси птицу! — сердито сказала моя мать, встретившись утром с соседом у колодца.

—

Куда теперя? Погибнет…

После этого случая дружбе нашей пришел конец. Я старался всячески избегать соседа. Да и он не особенно напрашивался в компанию. Правда, при встрече с ним я здоровался, но никогда не снимал шапку, как перед другими взрослыми.

Журавленок к домашним привык быстро. Уже не клевался, не закатывал от злости глаза, когда его гладили, а только довольно попискивал и посвистывал, переступая с ноги на ногу. Съедал он зараз сельповскую буханку хлеба, размоченную в молоке. С младшим братом мы ставили корчагу в озере, ловили журавленку гольянов и копали в огороде дождевых червей.

Как и у всех деревенских мальчишек, у меня была обязанность гонять по утрам корову на выгон.

Подоит мать рано утром корову и будит меня:

— Вставай, Толяшка, вставай! Люди своих уже прогнали.

Гоню я корову, а журавленок рядом со мной идет, попискивает. В руках у меня всегда была палка — отбиваться от деревенских собак. Они так и старались подкараулить где-нибудь журавленка. Но скоро поняли, что трогать его запрещается, и оставили в покое. А Ветка в нем души не чаяла.

Однажды собаки спасли журавленка, может быть, даже от смерти.

Познакомившись близко с обитателями деревни, он осмелел и стал ходить с Веткой на выгон, где она присматривала за нашей коровой. Растянувшись на траве, собачонка грелась на солнышке, а журавленок учился летать. Было забавно смотреть, как он разбегался по выгону, стараясь взлететь, подпрыгивал и, смешно дрыгая длинными ногами, падал. Проделывал он это до тех пор, пока не уставал.

Как-то раз ехали городские парни на мотоцикле в деревню, увидели журавленка и давай гонять его по выгону. Возмущенная Ветка подняла тревогу: что за невиданный зверь позарился на хозяйское добро? Мотоциклы-то в те годы в деревне были редкостью. Заслышав истошный лай Ветки, деревенские собаки стаей бросились на помощь. Городские парни кинулись наутек, а журавленок — домой.

Дядя Петя, узнав про случившееся, съездил в город и дал в местной газете объявление о ручном журавле, где убедительно просил всех жителей района быть внимательными при встрече с редкой птицей.

Незаметно подкралась осень. Ударили утренники. Покраснели осины, пожелтела трава. Все чаще и чаще проносились в небе стайки уток и табунки разных пташек. Журавленок грустно смотрел им вслед, но уже не попискивал и не посвистывал, а курлыкал. Он повзрослел, а летать не мог. И это нас огорчало.

—

Кормили бы его поменьше, — посоветовал нам отец. — Видите, зажирел.

И правда, через неделю журавленок встал на крыло. Утром он улетал куда-то, вечером возвращался. Ночевал вместе с курами в сарае.

Однажды на заре нас разбудила мать:

—

Ребятишки, вставайте! Журавленок улетает!

Мы выскочили на улицу.

Мне навсегда врезалось в память это утро. Было оно ясным и тихим. Высоко в небе, оглашая окрестность серебряными рыданиями, летела вереница журавлей, а позади догоняющий ее наш журавленок. Вот он догнал птиц. Строй журавлей расступился и снова сомкнулся.

—

Колесом дорога! Колесом дорога! — радостно кричали мы улетающему журавленку.