Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка
По-другому задумчивая тишина была в годы, когда он принялся читать самые разнообразные рукописные книги в прежней отцовской парадной зале. Там он нашел путешествия в Святую землю и Хроники, прочел Далимила[29] и о Брунцвике[30], там волновался над легендами и непонятной поэмой о Тристане[31]. Там читал и Писание, хотя отец Йошт не любил, чтобы дети рассуждали о предметах божественных.
Отец Йошт, в эти годы начавший быстро седеть, утешался только надеждой, что питомец его поступит в такую школу, которая выведет его на правильную дорогу. Отец Йошт был рад, что на земле настал мир. Но его, как и всех в Страже, огорчало то, что от отца Прокопа, этого ученого и гордого воеводы, никогда не обнажавшего меча и, однако, поражавшего войско крестоносцев — при помощи одного лишь страха, — от этого мужа, который когда-то из славном пути своем приблизился к замку Страж и брал на руки его наследника, не осталось никаких следов на Липанском поле. Никто но знал, кем он был убит, где испустил последний вздох, кто похоронил его прах. Никто не знал, было ли мертвое тело его предано ржаной земле у Липан или, быть может, растерзано воронами и собаками.
А потом — компактаты! Ян был тогда маленьким мальчиком, но столько раз слышал это странное слово, что стал над ним раздумывать. Ему объяснили, что это такая бумага, на которой написано, что больше не будет войн и что отныне каждый чех имеет право причащаться телом и кровью Христовой.
Отец Йошт успокоился. Как он говорил, так и вышло. Но пани Кунгута только вздохнула: сперва ей было суждено стать горькой вдовой, а потом придумали компактаты. Если б это сделали несколько лет тому назад, рыцарь Палечек был бы жив и, пребывая в добром здравии, радовался бы уму своего позднего детища.
Пан Олдржих Боржецкий из Врбиц очень часто приезжал теперь в Страж. Дома у него было печально. Пани Алена умерла. Будто растаяла. После рожденья девочки так и не поправилась. Чахла, хирела, пока однажды вечером тоже не отошла. Это случилось в то время, когда в Праге собрался Святомартинский сейм и когда там поумирало столько народа, что магистры медицинского факультета стали опасаться за здоровье приезжих делегатов и приносили им на заседания особым образом приготовленные снадобья. Половина Анделовых садов[32] была тогда ограблена.
Старый и молодой Боржецкие подолгу задерживались теперь в Страже, и Ян подружился с Боржеком, быстро проникнув в мысли старшего товарища. Боржецкие было горячие приверженцы чаши, и отец Йошт не очень радовался этой дружбе. Поэтому он хотел присутствовать при беседах мальчиков и направлять эти беседы своим спокойным словом, веселой прибауткой или притчей. Йошту хотелось, чтобы Ян поступил вместе с молодым Боржецким в школу.
Пан Олдржих был очень доволен тем поворотом, который принимают общественные события, и сулил пани Кунгуте всякие перемены, если дворянство возьмет в свои руки власть над страной. Он перечислял пани Кунгуте, сколько крепостей, церквей и монастырей было разрушено и сожжено только в окрестностях Домажлиц и Клатовском крае и сколько их еще погибло во всем королевстве.
— Прежде вы не принимали судьбу монастырей так близко к сердцу, пан Олдржих, — улыбнулась пани Кунгута.
— У меня было довольно забот о своем собственном хозяйстве, пани Кунгута. А теперь, когда это миновало, наступило время кое о чем подумать, особенно зная, что имущество этих монастырей попало в руки наших приятелей, а мы остались на бобах.
Он разгладил свои усы.
— Ах, пан Олдржих, — сказала пани Кунгута, — что же мне тогда говорить?
Пан Олдржих покорно склонил голову и в душе решил, что больше не будет зариться на новые поместья… Но пани Кунгута, понимая настоящее горе соседа, перевела разговор на Олдржихову дочь Бланчи:
— Мне хотелось бы ее видеть. Ваша супруга часто о ней говорила…
Пан Олдржих, встав, торжественно пригласил пани Кунгуту и, как он выразился, рыцаря Яна посетить замок Врбице.
— От вас к нам всего пять часов езды, и я не удивлюсь, если рыцарь Ян приедет верхом. В округе о нем идет слава как о прекрасном наезднике.
Так звал пан Олдржих к себе в замок свою соседку, и пани Кунгута приняла приглашение.
Отправились на следующей неделе. Дело было в начале июля. Панн Кунгута сидела в повозке празднично одетая, в золототканом чепце; рядом гордо гарцевал на коне Ян. Впереди и позади повозки ехали по два челядинца, а возле Яна — слуга его Матоуш Куба. Для Яна это была первая дальняя поездка.
В то утро он был еще веселей обычного. Он не погонял коня, но поминутно переходил на крупную рысь, сбивая хлыстиком листья с нависших над дорогой сучьев. В лесу любовался на белок и птиц, подсвистывал зябликам и манил их к себе на руки. Скоро на плечах и на шапке у него сидела их целая стая, и Ян, резвый, как жеребчик, крутился на коне и подымал его на дыбы на каждом перекрестке. Приказывал челядинцу Мартину, сыну кузнеца, трубить в рог, чтоб попугать углежогов, которые руками разводили: как это так? В такое время года в лесу уже охота идет. Опаленные мужики выходили из обступивших яму лачуг и почтительно кланялись.
Миновав лес, поезд выехал в поле, изжарился на солнце, въехал в дубраву, освежился в ее тени и вышел на луг. Из леса выскакивали березки, будто голые девушки. Потом убегали в лес, прятались в орешник и, наконец, встали густой толпой вдоль дороги, одна красивей и веселей другой. На стволах у них сидели большие бархатные бабочки — с крыльями, похожими на кардинальские мантии. Потом поезд наехал на тучные стада.
При виде всей этой благодати пани Кунгута подумала: «Сколько лет в этой стране воюют, сколько лет ее вытаптывают и жгут, сколько лет объедают, а она все родит и родит новые богатства… Ах ты земля наша, матушка!»
Потом вдали на лесистом холме показался замок Врбице, похожий на Страж. Он был тоже деревянный, на крепком фундаменте, с полукаменной, полудеревянной башней, с ригами и кирпичной часовней в саду. Часовня эта была посвящена святой Людмиле.
Въехали на холм, и Ян поскакал к воротам. У ворот росла ветвистая яблоня. Ян, который, как ни странно, не заметил ее, почувствовал, что кто-то слегка ударил его по плечу. Сидевшие на плечах зяблики улетели в испуге, а сверху послышался озорной детский смех. Ян поглядел вверх и увидал, что на дереве сидит девочка. Устроившись на суку, она ела дички-скороспелки.
Ян снял шляпу и вежливо поздоровался. Так поклонился Тандарий Флорибелле[33]!.. Девочка опять засмеялась и заслонила глаза узкой ладонью.
Так Бланчи, окрещенная этим именем в память первой жены Отца страны, Карла[34], приветствовала молодого рыцаря, живущего по соседству, крестника своего отца…
Но в воротах уже стоял пан Олдржих, учтиво приветствуя пани Кунгуту, которая хотела, но все не решалась выйти из повозки — ни перед воротами, ни во дворе. Ян спрыгнул с коня, поздоровался с паном Олдржихом и с Боржеком. Спросил у Боржека, кто эта девушка — там, на дереве.
— Да это, наверно, наша Бланчи, — снисходительно улыбнулся долговязый Боржек. — Она еще лазает по деревьям.
Но Ян уже не мог забыть Бланчино приветствие и был счастлив, когда она вошла наконец в залу, где был накрыт стол. К его удивлению, Бланчи об этом приветствии запамятовала, и Ян не решился о нем заговорить. Но еще удивительней было то, что на этот раз у Яна совсем пропал аппетит, и он не ел так жадно, как обычно.
Панне Бланчи Ян очень понравился. Она заметила даже, что глаза у него разного цвета. Когда после обеда Боржек повел Яна смотреть конюшню, Бланчи тоже пошла с ними. И спросила Яна, не птицелов ли он и как это возможно, что пугливые птицы разъезжают с ним по свету.
— Это не наши зяблики, не из домажлицкого Стража. Те, которых ты видела, — здешние. Они прилетели ко мне, когда я был неподалеку от твоей яблони.
Услышав слово «яблоня», Бланчи покраснела. Ян дал себе слово никогда в жизни больше не упоминать об этой встрече, раз Бланчи неприятно вспоминать о ней.
Но Бланка сама о ней заговорила. О том, как она еще издали увидала поезд и как ждала мгновенье, когда Ян подъедет прямо под яблоню.
— Она очень старая, еще прабабушка наша сушила дички с нее на зиму. Но она тем дорога, что ее яблочки поспевают к июлю, когда уже нет вишен, а хочется чего-нибудь сладкого. Но ты не думай, Ян. Эти дички не больно сладкие! Если б мне их змея поднесла в раю, я бы откусила и сейчас же вернула обратно…
Когда она говорила это, выражение лица у нее было взрослое, женское. Но она тотчас по-детски засмеялась. Ян был потрясен всем этим до глубины души и счастлив, как еще ни разу в жизни.
VI
Дьявол, который норовит, себе на потеху, спутать судьбы людей, повел Яна и Бланку на стену замка и показал им всю далекую окрестность, желтеющую нивами и пламенеющую диким маком. Показал им березовые и зеленые буковые рощи, полуденный дым над человеческим жильем и воскресную тишину, когда женщины сидят на порогах хат, ища в светлых кудрях у ребятишек, положивших голову к матери на колени. Потом заставил подняться к ним из рва, тянувшегося с северной стороны вдоль замковой стены, благоуханье ландышей и отозвал долговязого Бланчиного брата Боржека на конюшню, где конюх хотел показать ему поврежденную ногу жеребца Юлиана, названного так в насмешку над бесславным кардиналом-легатом.
