Сергей Григорьев - Питомка Лейла
Ипат Дурдаков не избежал общей участи. В доме Ипата к общей невзгоде прибавилась своя беда. В других домах хоть поначалу была видимость, что люди хозяйствуют. Ипат сразу махнул рукой на все. О Лейле долго не было никаких известий, хотя генерал на просьбы Ипата разыскать беглянку каждый раз утешал несчастливца обещаниями. Наскучив ждать, Ипат просил, наконец, дать ему другую жену.
— Как же это, дурак, возможно, — ответил генерал, — раз ты с этой Лейлой повенчан?
В самом деле, в опекунской конторе хранилась вместе со всеми копия метрической записи о венчании Ипата Дурдакова с Леонилой (пустое место, оставленное на тот случай, если бы открылось ее настоящее имя). Делая копию из церковной книги, рассмотрели сквозь кляксу, сделанную дьячком, буквы «о» и «он» — и Лейла по спискам стала Леонилой. Срок безвестного отсутствия супруги, после чего брак расторгается, был еще далек. Управитель, памятуя о красоте Лейлы, жалел Ипата и приблизил к себе, сделав своим кучером. Жалела Ипата за его романтическую неизменную любовь к беглянке и жена Хрущова, урожденная Саблина, сестра генерала-адъютанта Саблина, приближенного к царю Александру Павловичу. Ни с кем другим, кроме Ипата, супруга генерала Софья Алексеевна так не любила ездить на далекие прогулки в поле. Да и правду сказать — кто же, кроме Ипата, мог так бережно охранять покой госпожи своей, объезжая рытвины, пеньки, косогоры, ямы! Он умел править и очень хорошо пел тоскливые ямщичьи песни. И даже когда обнаружилось что Софья Алексеевна беременна, генерал не боятся доверять ее жизнь и жизнь будущего своего наследника — он был уверен, что родится сын, — Ипату. Прогулки Софьи Алексеевны в венской коляске по дальним полям, к шумящим шатрам вековых дубов, к журчащим ручейкам продолжались…
В это время пришло известие, что проездом на Кавказ горяновское поселение питомцев посетит царь Александр Павлович с провожающей его в далекое странствие царицей. Все в Горянове взволновалось. Судили и рядили о том, зачем, делая крюк, Александр Павлович вздумал посетить Горяново. Ссоры между старожилами и питомцами прекратились. Старожилы, питомцы и товарищи их согласились в одном, что слухи о горьком горяновском житье дошли до столицы, и теперь «быку» не сдобровать… Может быть, были с чьей-нибудь стороны и доносы — среди новопоселенцев насчитывалось не мало хорошо грамотных людей.
В самый разгар приготовлении к встрече царя случилось событие, заслонившее на несколько дней и ожидаемый царский приезд. В Горяново жандармы доставили Лейлу. Ее привезли в колодке и прикованной к тележке цепью. Все поселение сбежалось к управлению смотреть на возвращенную беглянку. Лейла была в грязи от долгого пути, ее черные кудри, казалось, поседели, густо припудренные дорожной пылью. Грязное отрепье едва прикрывало грудь Лейлы! Глаза ее горели огнем мрачной ненависти к ее мучителям. Слезы унижения и стыда текли из ее глаз, мешаясь с грязью.
Видом Лейлы был смущен даже сам управитель. С Лейлы сняли колодку и цепи. Едва ее освободили, она кошкой кинулась к управителю. Тот в испуге убежал. Лейлу схватили за руки.
Она кричала:
— Скоро конец вашему злодейству!
Управитель велел позвать Ипата и приказал ему вести Лейлу в свой дом. Как раз в это время закладывали коляску, и Софья Алексеевна собиралась на прогулку. Она не захотела отпустить Ипата. Лейлу отвели в Ипатов дом и оставили там на попечении товарки. Тут силы покинули Лейлу; и она в слезах заснула, укрывшись в клеть от любопытных взоров и сочувственных причитаний и вздохов сбежавшихся хозяек — они роем гудели в Ипатовой избе и долго не расходились.
Генеральша вернулась с прогулки скорей обычного, разгневанная и в слезах. Она пожаловалась мужу на Ипата, что тот гнал лошадей зря и едва не опрокинул на косогоре коляску, смертельно напугав госпожу. Генерал впопыхах, не тем занятый, велел наказать Ипата и сослал его из кучерской.
— Ступай-ка, любезный, на конюшню, а засим к себе домой. Там тебя ждет желанная.
Конюхи перестарались — Ипата наказывали в первый раз за все время горяновской жизни. Ипата за то и не любили, что он до сей поры миновал общей порки. Он не мог итти после наказания. Его принесли домой на попоне. Малолетки бежали следом с криком:
— Барынина кучера поротого несут…
Но второй раз изба Ипата наполнилась любопытной толпой. Он лежал на скамье без сознания.
Староста выгнал хозяев и товарищей из избы Ипата: время не терпело, надо было закончить приготовления к приему царя. Привезли несколько возов больших березок, нарубленных в горяновских рощах. Березки втыкали в землю строго по прямой линии вдоль каждого порядка домов, так как по плану и отчетам значилось, что улица нового поселения обсажена деревьями. Накануне Хрущов велел в амбарах нескольких крайних домов забить досками закрома, оставив вместимости с вершок — получились неглубокие ящики; их засыпали казенным хлебом, собрав его под метлу в магазине, после чего закрома казались полными зерна. На своей кухне Хрущов вчера с вечера приказал зажарить двух гусей и две курицы и отдать их в два крайних дома, с той стороны, откуда ждали гостей. Еще испекли у генерала три хлеба из крупчатой муки для поднесения хлеба-соли, из управителева дома принесли и солоницу.
Задолго до вечернего часа, когда можно было ждать царский поезд, всех питомцев, товарищей, малолеток и старожилов с семьями выгнали за околицу навстречу царю. К Ипату и Лейле приставили сторожа, но и тот, видя, что Ипат недвижим, решил уйти. Сторож вошел в каморку к Лейле и сказал:
— Хозяйка, а ты не убегешь?
— Нет, — ответила Лейла.
— Ну, коль так, посторожи хозяина, а я побегу. Лестно поглядеть, что будет, ведь, старожилы с товарищами хотят пасть перед царем на колени и просить, чтоб «быка» долой и дать народу хоть какую льготу…
— Ступай, — ответила Лейла.
Сторож убежал. Лейла вышла из клети и осмотрелась. В избе шумным роем бились по оконцам мухи. По полу и стенам бегали тараканы. На шестке возились мыши. По лавкам валялось грязное веретье и овчинные тулупы, с печки свисали вонючие онучи… Взгляд Лейлы остановился на Ипате, он все еще лежал ничком, прикрытый холщовым одеялом; сквозь холст выступала пятнами кровь, привлекая тучу мух. Ипат ничем не отозвался на шаги Лейлы. Около умывальника висело загаженное мухами зеркальце. Лейла взглянула в мутное стекло и улыбнулась своему неясному отражению. Тут же на полке около умывальника Лейла нашла совершенно новенький роговой гребешок. На крючке висело новое полотенце с ткаными узорчатыми концами.
В первые дни, когда новопоселенцы только что вошли в свои дома, товарка Ипата прибрала гребешок и полотенце, считая, что с нее спросится, когда хозяйка явится в свой дом. Нынче товарка достала и гребешок и полотенце не потому, что Лейла, наконец, явилась, а по приказу управления — к приезду царя хозяевам и хозяйкам приказали, чтобы в домах их было все чисто и порядочно, как в день их собственного прибытия. Увы! За короткий срок в новых домах и во дворах новопоселенцев скопилось грязи и сора больше, чем у старожилов. Два крайних дома нового поселения общими усилиями соседок привели в порядок: выскоблили полы и стены, вымыли окна, побелили печи, подмели дворы; туда выбрали восемь самых лучших лошадей, восемь самых лучших коров, двадцать овец и два барана, наловили по дворам двадцать лучших кур с петухами и поровну разместили во дворах обоих крайних домов.
Все, наконец, готово, к приему гостей. По дороге поставлены верховые с наказом скакать, сломя голову, лишь покажется пыль царского поезда. Сторожили и на колокольне. Все притихло и притаилось в ожидании.
Лейла побродила по запущенному двору, выглянула из ворот. Улица была пуста. Натыканные по нитке березки уже блекли. Поселение казалась вымершим. Сиротливая жуть охватила Лейлу — ей представилось вдруг, что все умерли и остались продолжать дело живых только она да Ипат. А вдруг и он умер? Лейла кинулась с улицы в избу. Ипат тяжело вздыхал. Лейла взяла с полки новый гребешок и, сев на лавку у Ипата в головах, начала ласково расчесывать его сбитые и слипшиеся от пота кудри.
— Второй раз из-за меня страдаешь, горемычный мой… Ох, на горе себе ты меня встретил! — тихо говорила Лейла.
Ипат застонал и с трудом перевернулся на лавке, чтобы взглянуть на Лейлу. Хоть Лейла и говорила ласковые слова, лицо ее оставалось каменным, и глаза светились недобрым огнем.
Она сильно переменилась с той поры, когда Ипат ее узнал в подмосковной воспитательного дома на смотринах тысячи женихов и невест… Ипат улыбнулся Лейле:
— Ну, здравствуй, царская дочь! — Что же не идешь встречать нашего батюшку?.. Сказала бы ему, сколь радостно нам тут живется…
— Погоди. — ответила Лейла, прислушиваясь.
С улицы послышался шум дальних голосов. Под окнами кто-то пробежал, топая, и закричал:
