Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова
– Орысы… орысы… много орысов, их стрелы как дождь летят, от которого нельзя спрятаться!! – к Едигею подскакал один из уцелевших десятников, у которого из щита и из овчинной шубы торчало несколько стрел.
Едигей вытянул руку и вырвал одну стрелу из щита десятника. То была обычная орысская охотничья стрела, которая не могла пробить ни щита, ни надетой под шубой кольчуги.
– Говоришь, стрелы как дождь!?… Разве это стрелы. Они только таких трусливых баранов как ты могут испугать, – Едигей с отвращением отбросил стрелу и кивнул сидевшим в седлах за его спиной нукерам
Нукеры тут же спешились, стащили десятника с лошади и как полагалось совершили традиционную монгольскую казнь: завернув голову к пяткам сломали хребет…
Едигей вызвал тысячника, чей отряд стоял в резерве и пока не вступал в сражение, вернее в избиение русского полка.
Тысячник Мансур, бери своих людей и вырежи без остатка этих дерзких орысов. Пусть они перед своей смертью узнают, что у нас настоящие воины не такие как этот, – Едигей кивнул на бездыханное тело десятника с переломанным хребтом.
Мансур был необычайно молод для своей должности, на вид не более двадцати пяти лет. Он с почтительностью чуть поклонился темнику и тут же ускакал к своему отряду. Едигей развернул коня и поехал в деревню. Крайние избы догорали, но в остальных копошились воины в поисках добычи. Темник объезжал трупы. С них уже поснимали доспехи, одежду и прочие ценные вещи. К Едигею подскакал юртчи, ответственный за сбор и хранение четвертой части добычи положенной великому хану, а также за обеспечение тумена всем необходимым для похода и боя:
– Темник, в деревне добычи совсем мало, богатых домов здесь почти нет. Разве что у убитых орысских воинов удалось что-то найти, немного серебра, но то вещи все мелкие и воины вряд ли их покажут и отдадут для общего дележа.
Едигей с непроницаемым лицом ехал дальше и, казалось, не слышал юртчи.
– Пленных тоже немного взяли, все больше старики да старухи, молодые почти все в лесу попрятались… Женщин тоже немного и в основном худые. Только одна жирная утка попалась, изволишь посмотреть? – юртчи указал на самую большую и красивую избу.
Едигей также молча повернул коня туда, куда указывал юртчи. Рядом с резным крыльцом лежали тела русских воинов из личной охраны воеводы в одном исподнем. Из избы слышался истошный бабий вой. Когда Едигей спешился и вошел, увидел что воет полнотелая русская женщина средних лет над лежащем в луже крови мужчиной в обычной русской крестьянской одежде, но очень добротной. Эту одежду видимо не сняли потому, что она вся была изорвана сабельными ударами. Поодаль стояли два кипчака и, усмехаясь, плотоядно рассматривали женщину. Увидев темника, они испуганно переглянулись, а один с дрожью в голосе заговорил:
– Мы ее не трогали, мы знаем закон, на жирную утку сначала должен взглянуть старший начальник. Мы ее караулим.
Едигей оглядел перевернутое убранство дома и, наконец, заговорил, кивнув на труп:
– Кто это?
– Муж этой женщины, он здесь в деревне был главным, старостой. Здесь в этом доме сам орысский темник ночевал. У дома это его нукеры, пока наши богатуры их резали, он убежал, – давал пояснения юртчи.
Едигей прошел в следующую комнату и увидел смятую постель, большую перину.
– Здесь спал орысский темник? – вновь не поворачивая головы, спросил Едигей.
– Здесь, достойный темник, – подтвердил юртчи.
– У нас есть немного времени, пожалуй, и мне отдохнуть не помешает. Этого вынести на улицу, – Едигей кивнул в сторону трупа, – У дверей поставить на караул моих нукеров. А женщину раздеть.
Старостиху, оторвали от тела мужа и стали срывать с нее одежду. Едигей смотрел с интересом. Когда уже с нагой с нее хотели сорвать и нательный крест, темник резко это пресек:
– Не трогать… с ним она красивее.
Дрожащую от страха женщину, держали под руки два нукера, чтобы темник мог ее хорошенько рассмотреть. От результата этого «осмотра» зависело, кому она достанется, самому темнику, или он ее уступит своим верным нукерам. Нукеры Бурундая говорили, что их темник очень разборчив и часто отвергал «почетную добычу», уступая ее им. Едигей не был таким «гурманом». Вот и сейчас он видел, что тело, которое предоставляют ему как почетную добычу, тело обычной смердки. О том говорили, прежде всего, большие грубые ладони. Но ее покрытые слоем нежного жирка весьма объемные формы также говорили, что эта смердка уже давно хорошо питается, да и работает без надрыва. У большинства русских крестьянок, что вставали чуть свет и работали до темна, как правило не было, ни такой большой груди, ни таких сочных ляжек…
Несите ее туда, – Едигей кивком указал на постель, где совсем недавно с этой же старостихой спал воевода Дорож.
Нукеры внешне с готовностью, но с явным сожалением во взглядах поспешили выполнять распоряжение темника – Едигей явно не собирался уступать им «почетную добычу». Сбывалось то, что вроде бы в шутку пророчил старостихе воевода Дорож…
Оружники Милована добивали татар, которые не сумели выбраться из снега на речной лед.
Татары спрыгивали с увязших в снегу лошадей и пытались уходить уже пешими. На них нападали с мечами и топорами, татары отбивались саблями. Не сдержался и Милован, выхватив меч, он кинулся помогать. Мечи и топоры оружников были тяжелее татарских сабель, а тот же снег лишал татарских воинов той подвижности, которая необходима для искусного орудования прежде всего саблей. Для меча таковая менее важна, здесь большее значение имеет сила удара. Меч и топор при точном попадании легко разрубали и овечьи шубы и кольчуги поддетые под них, и даже железные шлемы. Пример владения мечом помимо Ждана, показывал и сам Милован. Он резко почти без замаха с одного удара разрубал шлем вместе с головой. Едва вступив в бой он за короткий срок успел зарубить пятерых татар, но здесь его остановил голос Ждана:
– Мил… князь… смотри!
Милован отступил из шеренги оружников и взглянул туда, куда указывал Ждан. Большой татарский отряд не менее чем семь или даже восемь сотен человек спешно спускался с противоположного берега на лед.
– Уходить надо! – тревожно воскликнул Ждан.
Милован отер выступивший у него из-под подшлемника пот, оглядел берег. Не более полутора десятков, оставшихся пешими татар, остервенело отбивались от наседавших на них со всех сторон оружников. Да, надо было уходить, но сразу выйти из боя никак не получится, да и уйти далеко не успеть. К тому же Милован увидел, что не весь многочисленный отряд татар пойдет прямо на него. Справа и слева отделились по одной сотне и поскакали одна вверх вторая вниз по течению реки, явно намереваясь обойти и окружить его людей. Ничего не оставалось, как принимать бой уже с многократно превосходящим числом противником.
– Кончайте с ними и живо отходим к нашей засеке… скорее! – скомандовал Милован.
Добить всех татар на берегу не успели, несколько человек сумели отбиться и отступить на лед, где им на выручку спешили другие татарские всадники. Но пока они достигли берега, оружники уже отступили вглубь леса… Добежав до своей оборонительной засеке, они перевели дух и заняли круговую оборону. Милован распорядился подсчитать потери. Выяснилось, что на берегу осталось лежать шесть человек, да из тех, что добрались до засеке одиннадцать оказались ранеными. С учетом раненых могущих держать оружие в строю оставалось семьдесят восемь человек.
Зато в засеке их ждали заранее спрятанные колчаны со стрелами и воины Милована, вновь могли использовать свое самое грозное оружие – лук и стрелы. На это и рассчитывал Милован, понимая, что если вновь дойдет до сечи у татар на этот раз будет подавляющее преимущество. Хотя и так шансов на спасение почти не было, но ничего более не оставалось, как надеяться на божью помощь и постараться нанести врагу наибольший урон.
Татарам пришлось сойти с коней и преследовать «орысов» пешими. Таким же образом была вынуждена поступить сотня посланная в обход ниже по течению, что сильно замедлило их продвижение. Сотня же что пошла в обход с другой стороны нашла идущую от берега проселочную дорогу и не покидая седел устремилась по ней… Когда первые татары, идущие по следам достигли засеки они были тут же обстреляны из луков. В составе киверичской сотни были искусные охотнике из тех, про которых говорили «стрелой бьет белку в глаз». Здесь задача была проще – попасть в не защищенное ни шлемом, ни доспехами лицо. Тысячник Мансур, молодой но, уже достаточно опытный командир, увидев что его передовая сотня сразу же стала нести большие потери от стрел противника, приказал отступить с поляны под защиту деревьев и вступить в лучную перестрелку.
Татарские луки, изготовленные из рогов горных баранов, были значительно дальнобойнее русских, охотничьих. Но в условиях леса и небольшого расстояния между стрелками, это не давало преимущества. Зато стрелы из охотничьих луков летели куда метче, ибо киверичане привыкли охотиться именно в лесу… Увидев, что и в перестрелке его люди несут потери, а количество стрел из-за засеки не уменьшается, что означало, что «орысы» таких потерь не несут… Мансур приказал отойти еще дальше и ждать, когда наконец подойдут сотни посланные им в обход.
