Марсель Паньоль - Зачумленные
— Почему их не сожгли? — спросил младший лейтенант.
— Потому что, по мнению хирургов, испарений, которые они могут выделить, прежде чем превратятся в пепел, будет достаточно, чтобы заразить весь город.
Он вынул из своего камзола рулон документов и тщательно развернул его на столе.
— Вот приказы, — сказал он. — Я оставляю их вам, потому что они адресованы вам комендантом, чей авторитет непререкаем, и который к тому же мой старый друг.
Свеча осветила печати, подписи и красивый нотариальной почерк мэтра Пассакайя.
В то время как два офицера с почтением рассматривали пропуск, господин Панкрас добавил:
— Я боюсь только одного: как бы мой дорогой Андро Ланжерон, наш бальи, который самоотверженно работает в госпиталях, сам не скончался бы от заразы. Это была бы огромная потеря для нашего города и для всего королевства.
Он вышел, и лейтенант поспешил открыть шлагбаум. Затем он крикнул своим людям:
— Отойдите от этих повозок, если вам дорога жизнь.
Процессия выступила в путь перед глазами двух офицеров.
— Позвольте мне высказать сожаление, — сказал лейтенант, — что офицер вашего ранга подвергает себя столь большому риску.
— Это очень любезно с вашей стороны, — ответил ему Панкрас. — Но в подобных обстоятельствах риск должен быть равным для всех.
Он предложил им понюшку табаку и уселся в коляску, шестеро солдат взяли на караул, а офицеры, обнажившие свои шпаги, отдали ему честь.
Итак, он сел в свою коляску, широко поприветствовал офицеров, и процессия тронулась в путь в ночи, а часовые, напуганные черной чумой, побежали к бочке с уксусом.
Как только они оказались вне взора солдат, Панкрас заставил замолчать колокольчики и псалмы и приказал погасить факелы. На пустынной дороге им было достаточно света звезд. Затем он отдал приказ ускорить шаг, опасаясь преследования в случае, если офицеры вдруг испытают сомнения по поводу законности пропуска. Так они шли в течение двух часов, и, наконец, солнце взошло над успехом экспедиции.
Справа от дороги тянулся большой лес, где сосны смешивались с каменными дубами; когда показалась дорога дровосеков, Панкрас свернул на нее коня, и вся процессия последовала под покровом ветвей. Вскоре они достигли большой поляны, покрытой густой травой и расцвеченной маками.
Панкрас остановил лошадь, сошел на землю и крикнул: «Стой!»
Кающиеся снимали перчатки и капюшоны, зачумленные спрыгивали на дорогу, а женщины поднимали одеяла. Все смеялись от радости, как дети, и бросали друг в друга свои бубоны, а лошади жадно рвали траву, несмотря на удила. Вдруг послышался крик: маленький галантерейщик, который зашел под деревья, нашел пруд, и все побежали мыться.
Усевшись на большой камень, господин Панкрас протянул сапоги Гийю, который разул его и растер затекшие пальцы ног. Тем временем старая Алиетт готовила своему господину его обычную одежду.
Рядом с ним в траве сидели нотариус и Гарен.
— Друзья мои, — сказал им Панкрас, — нам удалась первая половина нашего дела. А ведь этих славных офицеров избавит от иллюзий первый же инспектор: вот почему я снимаю этот слишком узнаваемый мундир. Сейчас же разденьте солдат и спрячьте в узлы одежду, которая может нас выдать. Мы сейчас в полулье от Аллоша, там, за деревьями, уже видны венчающие холм ветряные мельницы… Их существование доказывает, что мистраль здесь дует щедро. Он обеспечивает процветание городка, он же обеспечивает его здоровье. Я убежден, что зараза сюда не добралась, что здесь ее никогда не будет. Поэтому мы попросим убежища у его жителей.
— Я боюсь, — вздохнул нотариус, — что они откажутся принять нас.
— Если мы предложим им устроить в лесу карантин, — сказал капитан, — у них не будет причин бояться нас.
— Кроме того, — продолжил Панкрас, — у меня там есть большой друг, мельник. Его зовут Леонар Гондран, он мой молочный брат. Он должно быть довольно важный человек в своей деревне, и я уверен, что он замолвит за нас словечко.
Зачумленные возвращались от пруда, чистые и веселые, и требовали что-нибудь поесть. У всех был хороший аппетит. Маленький галантерейщик заиграл на флейте, и, чтобы размять затекшие ноги, зачумленные ели, танцуя среди маков.
Женщины сварили картошки, открыли небольшой бочонок анчоусов, бидончик масла и две большие банки варенья, которое они намазывали на сухари. Все ели с большим аппетитом, в то время как солнце медленно приподнимало облака, опиравшиеся на горизонт. Как только показалось солнце, все поднялись. Нотариус, стоя на большом камне, торжественно поблагодарил небеса, и они отправились в путь, болтая как на воскресной прогулке.
Тем не менее, среди этих зеленых и свежих полей Панкрас говорил себе, что несмотря на ранний час они должны были бы видеть работающих крестьян и могли бы расспросить их. Но они никого не видели, и доктор начал опасаться, как бы чума не водворилась и здесь.
Он ошибался. Вовсе не чума прогнала крестьян: то был страх.
Они шли больше часа и наконец увидели на вершине холма целую батарею ветряных мельниц.
— Вот и Аллош! ― воскликнул доктор. — Возможно, мы спасены. Не отставайте и улыбайтесь.
Через несколько минут они заметили группу мужчин, которые с возвышенности смотрели на прибывающих.
Капитан раздвинул свою подзорную трубу, глянул в нее и сказал:
— У них ружья.
— Честно говоря, я этого боялся, — вздохнул доктор. — Нужно их успокоить. Если мы запоем, они не станут нас бояться.
Он затянул веселый провансальский рождественский гимн, все стали ему подпевать, а клирик, пятясь, отбивал такт.
Группа мужчин не двигалась, но вдруг раздался громкий голос.
— Ни с места!
Шагах в двадцати от поющих, из-за изгороди, вышел мужчина. Шествие остановилось, а доктор направился к нему.
— Оставайтесь в десяти шагах от меня, — приказал мужчина. — Куда вы идете?
— Мы идем в Аллош, — ответил Панкрас.
— Откуда вы?
— Мы из пригорода Марселя.
— Значит, вы несете нам чуму. Мы не можем вас принять.
— Мы не заразны, — сказал Панкрас. — Мы из совершенно здорового квартала. Я доктор, и могу утверждать…
— Все, что вы можете утверждать, не имеет никакого значения. Все, что приходит из Марселя, заражено. Мы не можем вас принять. И не пытайтесь двинуться вперед. Начиная с этой большой оливы, в вас будут стрелять.
Господин Гарен сделал шаг вперед и грозно сказал:
— У нас тоже есть ружья.
— Я вижу, — ответил мужчина. — Но если наши часовые протрубят в рожок, здесь появятся пять сотен мужчин и вас перебьют, всех до одного. Наверное, это жестоко, но это чума жестока, а у нас тысяча женщин и детей.
— Я вас понимаю, — сказал доктор. — Но мы могли бы расположиться на одном из этих полей, под вашим присмотром, и если через неделю ни у одного из нас не обнаружится ни малейшего признака болезни…
— Это невозможно, — покачал головой мужчина. — Если мы позволим вам стать здесь лагерем, через пару недель тут будут сотни. Вам ничего не остается, кроме как повернуть обратно.
— Пусть так, — ответил доктор. — Но прежде чем уйти, я хотел бы поговорить со своим молочным братом, которого зовут Леонар Гондран. Это возможно?
— Как? Вы молочный брат Гондрана, мельника?
— Да, — ответил доктор. — Скажите ему, прошу вас, что маркиз де Малоссен нуждается в его помощи.
Караульный стянул свой колпак и пробормотал:
— Сейчас же иду, господин маркиз.
И бегом удалился.
Все были очень удивлены, узнав, что доктор ― дворянин, принадлежащий к одной из самых древних семей Прованса.
— Как! ― воскликнул нотариус. — Вы тот самый маркиз Малоссен, который долгое время был врачом самого короля?
— О да, — ответил ему Панкрас. — Я имел величайшую честь заботиться об августейшем здоровье его величества, нашего доброго короля Людовика XIV, и с огромной скорбью присутствовал при его последней болезни. Его смерть поразила меня так сильно, что после похорон я покинул двор, чтобы посвятить себя науке.
Фальшивые зачумленные столпились вокруг него, гордые тем, что их лечил врач самого Великого короля, и окончательно успокоенные относительно своего будущего.
Через час вдалеке они увидели пару груженых мулов в сопровождении двух мужчин: караульный привел Гондрана, который кинулся бежать навстречу, увидев маркиза. То был старик лет пятидесяти, с совершенно седыми волосами. Но у него все еще было много зубов, и он, казалось, сохранил всю силу своей молодости.
Послесловие переводчика
Мне давно хотелось как-то материализовать свою любовь к Марселю Паньолю. Это мой первый опыт перевода художественной литературы, так что… Французский текст, если кому интересно, здесь.
