Льюис Уоллес - Падение Царьграда
Они вышли из дома рука об руку и, перейдя через улицу, вошли в комнату лавочника.
Эта комната была просто убрана, но с комфортом, как подобало человеку состоятельному. Увидев, что его дочь вошла вместе со стариком, он улыбнулся, так как с удовольствием видел по выражению их лиц, что они сразу подружились.
– Сын Иадая, – сказал князь Индии взволнованным голосом. – У меня некогда были жена и дочь. Они погибли, и как это случилось, я не в состоянии рассказать. Теперь я нашел достойный предмет для моей любви, – прибавил он, нежно положив руку на голову ребенка. – Когда я увидел сегодня ее впервые, мне показалось, что моя дочь воскресла из гроба. Я желаю сделать ее своей дочерью. Позволь быть только вторым ее отцом и заботиться о ее будущем.
– Она ведь простого происхождения, – произнес лавочник.
– Простого? – воскликнул князь Индии. – Она дочь Израиля и потому наследница всех благ нашего милосердного Бога. Только один Бог знает, что ее ждет на этом свете. Будем любить ее оба и приготовим ее быть достойной всяких благ. Я, например, научу ее всей премудрости, так что она будет в состоянии служить украшением любого двора. Она будет говорить на всех языках, известных по Средиземному прибрежью. Все тайны Индии станут ей известными, а математические науки познакомят ее с законами небесных светил. Наконец, я научу ее Священному Писанию. Я буду просить тебя, сын Иадая, не жалеть ничего на нашу Лаель. Одевай ее как царскую дочь, так как я желаю, чтобы, идя со мной по улице или катаясь в лодке, она обращала внимание всех, даже императора, на свои драгоценности. Не думай о деньгах, я их всегда найду. Ну, согласен?
– Князь, ты так великодушен и щедр…
Со следующего дня Гуль-Бахар получила право постоянного доступа в дом князя Индии, а спустя неделю в ее собственном жилище поселилась нанятая князем гувернантка. Князь не забыл обещания и с любовью стал сам заниматься с маленькой девочкой, которая выказывала замечательные способности к учению. Эти уроки наполняли его сердце такой радостью, что он на время забыл свою горькую участь и только думал о Гуль-Бахар и о той великой цели, которая привела его в Константинополь.
Часть третья. Княжна Ирина
I. Утро на Босфоре
Прошло два года после удочерения князем Индии Лаели, дочери Уеля.
Был прекрасный июньский день. Выходя из-за горы, возвышавшейся над Бекосом, солнце освещало противоположный европейский берег пролива, на гладкой поверхности которого лениво колыхались стоявшие на якорях суда. Дрожащие облака тумана поднимались от воды и, путаясь в такелажах, медленно рассеивались в воздухе. Рыбаки на своих быстрых лодках возвращались домой после ночной работы. Чайки и бакланы стаями летали над водяной поверхностью, охотясь за мелкой рыбой, и от постоянного движения их крыльев пурпурная даль принимала оживленный, блестящий вид.
Терапская бухта, лежащая против Бекоса, тоже была освещена солнцем. В ней было больше судов, чем на фарватере, и они отличались всевозможными формами – от морской торговой галеры до увеселительных катеров.
Во дни Константина IX Царьград был той же летней резиденцией, как во времена кудесницы Медеи и при благополучном царствовании Абдула-Гамида.
Начиная с севера, где тонкая коса наподобие указательного пальца выдавалась в реку, берег грациозно извивался дугой до мыса на юге. Тогда, как и теперь, дети забавлялись, собирая белые и черные камешки, усеивающие берег, и весело прыгали, убегая от настигавших их пенистых валов. Тогда, как и теперь, дома казались привязанными к горе одни над другими в полном беспорядке, так что чужестранец, смотря на них из лодки, думал с ужасом, какая произошла бы катастрофа, если бы здесь произошло хотя самое слабое землетрясение. Тогда, как и теперь, южный мыс как бы замыкал бухту и загромождавшая его лесистая гора едва оставляла место внизу для дороги. Тогда, как и теперь, городской фасад состоял из постепенных террас, окаймленных соснами, с зонтикообразными, широкими макушками. Кое-где виднелись изящные водяные бассейны, художественные павильоны с белыми крышами и мостовыми в римском стиле.
Под выдающимся южным мысом приютился уголок земли. Простираясь на сто шагов от бухты к западным высотам города, этот уголок, куда солнце редко проникало кроме полдня, был покрыт кустами роз, виноградниками и акациями, среди которых извивались прихотливые дорожки, журчали ручейки и били фонтаны. В этом зеленом Эдеме местные птицы круглый год находили себе убежище, а перелетные соловьи прилетали ранее и улетали позднее, чем где-либо, распевая не только ночью, но и днем. Тут благоухание роз и жасмина наполняло воздух, гранаты сверкали, как красные звезды, в роскошной листве, а мясистые финики как бы приглашали всякого сорвать их.
Вдоль сада тянулась набережная, предохранявшая его от напора волн и уложенная гладкими плитами. Вход в сад открывался через прозрачный павильон с крышей в виде колокольни и тонкими колоннами, выкрашенными красной краской. Затем, вымощенная серыми камушками и розовыми раковинами, дорога вела посетителей, как пеших, так и конных, мимо акаций и кустов роз ко дворцу, который имел такое же отношение к саду, как крупный бриллиант на кольце красавицы к окружающим его мелким драгоценным камням.
Этот дворец стоял на небольшом холме, и его можно было видеть из лодки в бухте от крыши до фундамента. Он представлял четырехугольное одноэтажное мраморное здание с портиком из колонн коринфского стиля. Всякий чужестранец, взглянув издали на его белый, блестевший на солнце фасад, мог сказать безошибочно, что подобное жилище принадлежало особе высокого происхождения, быть может, самому императору.
Это было действительно летнее местопребывание княжны Ирины.
II. Княжна Ирина
Во время царствования императора Мануила в 1412 году, то есть за 39 лет до описываемой эпохи, произошла морская битва между турками и христианами у Плати, одного из Принцевых островов. Результат этого сражения интересовал все народы, которые вели здесь торговлю с окрестными местностями, венецианцев и генуэзцев не менее византийцев. Для последних же он имел самое особое значение, так как поражение христиан послужило бы серьезной помехой для связей с теми островами, которые еще оставались во владении императора и западных держав.
В продолжение нескольких дней виднелись вдали турецкие суда, но император долго медлил с отправкой своих морских сил против них. Старший адмирал был и стар, и неопытен, а главное, придворная жизнь совершенно заглушила в нем военную доблесть, если таковой он когда-нибудь отличался. Необходим был настоящий, искусный, моряк для такой важной битвы. Поэтому все кричали в один голос:
– Дайте нам в начальники Мануила!..
Конечно, это был не сам император, а его тезка, один из его братьев, который не имел права на царственное происхождение, так как его мать была незаконной женой их отца. Это, однако, не мешало тому, что в глазах многих он слыл за героя. Приняв участие, и с большим успехам, во многих морских битвах, он сделался народным идолом, что возбудило зависть императора, и он неожиданно исчез. Никто не знал, был ли он жив, но его сторонники подозревали, что его прячут где-нибудь поблизости, а потому когда моряки подняли крик о возвращении им любимого начальника, то народная толпа присоединилась к ним и, осадив дворец, стала требовать того же.
Народный любимец был назначен главой флота. Император устроил ему торжественный прием в ипподроме, и популярный герой, проведя несколько часов в лоне своего семейства, явился на эскадру, которую и повел на следующее же утро против врага. Бой был продолжительный и отчаянный. Все его перипетии были видны с городской стены, близ Семи Башен. Наконец громкий радостный крик раздался по всему городу: «Хвала Богу! Хвала Богу!» Крест победил луну. Турки бежали с места битвы и спасли оставшиеся у них галеры за островами, прилегавшими к азиатскому берегу.
Тогда Мануил не только сделался героем, но народ видел в нем спасителя отечества. Вся Византия и Галата собрались на городских стенах и на берегу, чтобы приветствовать его возвращение как победителя, с многочисленными трофеями и пленными. При выходе на берег его встретили трубными звуками и проводили торжественной процессией в ипподром. Верхняя галерея, отведенная для императора, была переполнена придворными сановниками. Публика тщетно искала глазами императора Мануила: он один отсутствовал, и когда все было кончено, то византийцы возвратились домой, качая головами и говоря друг другу, что их любимцу грозит еще худшая судьба, чем прежде. Поэтому никто не удивился, что несчастный вторично исчез, но на этот раз со всем своим семейством. Победа, последовавший затем триумф и усиление уже без того громадной популярности Мануила возбудили снова ревность императора, и он не устоял против соблазна уничтожить своего соперника в народной любви.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
