Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель
Когда перепалка прекратилась, гёттингенцы Йос и Ханле сделали популярный обзор состояния ядерных исследований в Германии и за ее рубежами. А затем началось общее обсуждение возможностей создания экспериментальной «урановой топки» — так в то время был назван атомный реактор. Эзау предложил немедленно взять под контроль все запасы и источники урана в Германии. И, разумеется, не забыл выразить пожелание, чтобы все крупные физики-ядерщики страны были объединены в исследовательскую группу под его руководством.
Однако хотя это совещание и было созвано чрезвычайно срочно, никаких важных решений оно не приняло. И большинству участников вплоть до самой войны не пришлось услышать об урановом проекте ничего нового. Но не потому, что Эзау бездействовал. Как выяснилось на совещании, все физики были единодушны в том, что начинать работы следует с окисью урана[7], и Эзау энергично добивался полного запрещения вывоза всех содержащих уран веществ, вел переговоры с министерством экономики о поставках радиевых руд из захваченного Иоахимсталя — так немцы называли чехословацкий городок Яхимов. Правда, весной 1939 года организовать поставку крупных партий урана было сложным делом, но министерство экономики помогло получить нужное для начала количество. Образцы были направлены на анализ в Гёттинген, где в то время работал виднейший в этой области специалист. Но почему-то именно когда образцы пришли, его вызвали в военное министерство, в Берлин. Как ни странно, Эзау не придал значения такому совпадению и со спокойной душой переправил полученные образцы на анализ в собственную лабораторию.
Если бы Эзау оказался более дальновидным, он понял бы, что означает вызов химика-аналитика, знатока урановых соединений, в военное министерство. И действительно, военное министерство почти одновременно с министерством просвещения решило осуществить собственную программу урановых исследований. В тот день, когда Йос еще только писал свое письмо в министерство просвещения, двое физиков из Гамбурга — молодой профессор Хартек и его ассистент доктор Вильгельм Грот — уже отправили письмо в военное министерство. Они сделали это с рекордной быстротой — всего через двое суток после опубликования сообщения парижских физиков в журнале «Нейчур». Вот выдержка из этого письма:
«Мы взяли на себя инициативу с целью обратить Ваше внимание на самые последние события в ядерной физике; по нашему мнению, они, по всей вероятности, открывают возможности для изготовления взрывчатого вещества, которое по своей разрушительной силе на много порядков величины превзойдет взрывчатые вещества обычных типов».
Хартек и Грот знали, кому пишут. И потому, рассказывая о работах Гана и Штрассмана, о сущности открытия Жолио, выбирали самые доступные и понятные для военных примеры и выражения. Не забыли они и пожаловаться на то, что в Германии ядерной физике уделяют недостаточно внимания, а вот в Америке и Англии ученые проводят в этой области обширные исследования.
Из всего сказанного они делали единственный и бесспорный, в особенности для военных, вывод: «Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретает абсолютное превосходство над другими».
Как увидит читатель, письмо имело очень важные последствия, и ему неоднократно придется встречаться с именем профессора Хартека. Именно этот человек оказался главной движущей силой подавляющего большинства самых дальновидных, самых далекоидущих исследований, проведенных во время войны в рамках немецкого атомного проекта.
2В Лондоне реакция на сообщение физиков была столь же быстрой, но носила несколько иной характер. В широкой прессе немедленно появилось множество популярных статей, рассказывающих об ужасающих последствиях создания супербомбы. А правительственные круги сильно встревожились. Уже через четыре дня после опубликования письма Жолио сэр Генри Тизард, председатель Комитета научных обозревателей при ПВО, направил в Британское казначейство и в министерство иностранных дел документ, рекомендующий предпринять превентивные меры, которые лишили' бы немцев возможности получать сколько-нибудь значительные количества урана. В то время наибольшими запасами урана в Европе, по-видимому, обладала Бельгия, где имелись заводы по добыче радия из урановых руд, доставлявшихся из Бельгийского Конго. Тизард советовал либо сразу же скупить все существующие запасы, либо обеспечить монопольное право на их приобретение.
В начале мая открытия ядерщиков уже перестали интересовать широкую публику, сообщения об их работах исчезли с газетных полос. Но это вовсе не означало, что прекратилась и всякая деятельность, связанная с открытиями. 10 мая в Лондон прибыл президент бельгийской компании «Юньон миньер», и Тизард встретился с ним.
Встреча не решила проблемы. Тизард не счел возможным настаивать на закупке всех запасов[8], а бельгиец не пожелал предоставить англичанам исключительное право на закупку всего произведенного урана. Тизард понимал, к чему может привести столь неопределенный исход переговоров. На прощание он предупредил бельгийца: его компания владеет тем, что, попав в руки к немцам, может привести к катастрофе и Англию, и Бельгию.
Но все-таки встреча принесла и кое-какую пользу: англичане убедились, что пока еще ни одна страна не проявляла особой заинтересованности в приобретении урана. Тем не менее Британское адмиралтейство не сочло это доказательством неосведомленности других стран, причины могли быть совсем иными: либо отсутствие средств, достаточных для «вступления в игру», либо отсутствие уверенности в возможности создания нового оружия гигантской силы в реальные сроки.
В эти же дни другой британский ученый, профессор Дж. П. Томсон, тоже обеспокоенный новыми открытиями, искал способа устрашения и дезинформации немцев. Его план был прост: если немцы действительно начали работы над атомным оружием, они предпримут все, чтобы узнать об аналогичных работах в Великобритании, и именно на такой случай стоило сфабриковать фальшивый сверхсекретный документ и позволить немецкой разведке выкрасть его. В документе должно говориться об испытаниях уже созданной британцами урановой бомбы чудовищной силы. Столь чудовищной, что власти приказали приостановить проведение окончательных испытаний, опасаясь вызвать страшные последствия и тем самым скомпрометировать работу в целом. В «документе» называлась и «полная выделяемая мощность», эквивалентная пяти мегатоннам ТНТ (тринитротолуола), а также содержалась весьма многозначительная и весьма туманная фраза:
«Таким образом, первейшей необходимостью является проведение соответствующих мероприятий на острове, поскольку мы должны получить некоторые представления о промежутке времени, необходимом для того, чтобы дать самолетам оказаться в безопасности».
Не оставил без внимания вопрос об урановой бомбе и Уинстон Черчилль. Разговоры немцев о «супербомбе» он называл чистейшим блефом, хотя и не отрицал возможности создания новых «опустошающих» взрывчатых веществ; он отрицал лишь возможность изготовления значительных количеств подобных взрывчатых веществ в ближайшие несколько лет. В своем меморандуме министру авиации он привел несколько соображений, кои, по его мнению, доказывали необоснованность зловещих слухов о новом секретном взрывчатом веществе, которым якобы располагают наци.
Во-первых, на выделение из природного урана составляющих, необходимых для изготовления взрывчатого вещества, должно уйти несколько лет. Во-вторых, для возникновения цепного процесса необходимо большое количестве урана; но как только начнется выделение энергии, произойдет детонация и сила взрыва не успеет нарасти до значительной. Поэтому новое взрывчатое вещество едва ли окажется намного более опасным, чем обычные. В-третьих, при создании нового взрывчатого вещества неизбежно проведение весьма обширных экспериментов, и, следовательно, они не смогут сохраняться в полнейшей тайне, их можно будет обнаружить. В-четвертых, под контролем немцев находятся сравнительно небольшие запасы урана только в Чехословакии.
Эти-то соображения, подсказанные ему личным научным советником, профессором Линдеманом, и давали Черчиллю основания считать немецкую атомную угрозу блефом.
В Берлин-Далеме проблемами ядерной физики занимались не только Ган и его сотрудники. Там же работали физики-теоретики Флюгге и Вайцзеккер. О последнем стоит сказать несколько слов, ибо и ему суждено было сыграть важную роль в немецком атомном проекте.
Доктор Карл Фридрих фон Вайцзеккер уже тогда стал заметной фигурой в немецкой физике. Ему было всего 27 лет, но он уже успел опубликовать прославившую его работу о превращении элементов в недрах звезд и другие важные работы. К тому же его отец занимал в рейхе очень высокий пост — он был статс-секретарем и ближайшим помощником Риббентропа. А это, естественно, не могло не сказаться на положении, на политической активности и взглядах сына, хотя он и не сделался членом национал-социалистской партии. Впоследствии один из офицеров британской разведки так охарактеризовал Вайцзеккера: «Это — человек аскетического, а не практического склада».
