Елена Съянова - Плачь, Маргарита
— Среди нас, конечно, лицемеров нет, но есть чересчур принципиальные, — продолжал тот, прищурившись на Гесса. — Вместо того чтобы открыто заявить о недоверии кому-либо, они начинают проталкивать своих людей.
— Это едва ли в твоей компетенции, Эрнст, — сказал Геринг.
— У нас с тобой по десять лет партийного стажа, Герман, так что едва ли существуют вопросы, которые вне нашей компетенции.
— Если своя гвардия есть у партии, то она должна быть и у фюрера! — прямо заявил Лей.
— А это не лицемерие?
— Почему лицемерие?.. — Лей был сильно раздражен и с трудом сдержался, отчасти из-за присутствия фюрера, отчасти благодаря руке Гесса, которую тот мягко положил на его руку. — Вообще, речь теперь не о том!
— Нет, о том, Роберт! — не унимался Ганфштенгль. — Если уж тут заговорили о двух сущностях… Официальным заместителем фюрера по партии является Грегор Штрассер, но фактическим — Рудольф. Официально нас охраняют штурмовики Рема, но фактически… я все более ощущаю присутствие некоей мистической силы… — Он снова уставился на Гесса. — Может быть, ты объяснишь мне, кто дал Гиммлеру столько полномочий?
— Я! — отрезал фюрер. — Я целиком доверяю присутствующим и потому скажу прямо — мое доверие к штурмовикам уменьшается обратно пропорционально полномочиям Гиммлера.
— Ну, тогда кое у кого есть все основания утопить моего тезку Рема в ведре, — усмехнулся Пуци в сторону Лея, подтолкнувшего фюрера к подобной прямоте, — а коричневых переодеть в черное. Хотя, конечно, коричневый кое-кому больше идет — к цвету глаз.
— Глупо, Эрнст, — проворчал Лей.
— Я могу задать неофициальный вопрос?
— Какой вопрос, черт тебя подери? — рявкнул Гитлер.
— Может быть, у меня как у шефа зарубежного агентства печати и твоего пресс-секретаря тоже появился дублер, некая параллельная структура? А я хлопаю ушами, как какой-нибудь Штрассер или наивный Рем, которого выманили из Боливии…
— Спи спокойно, Эрнст! Если бы у тебя появился дублер, он заявил бы о себе, как всякий новорожденный, — громким криком, — усмехнулся Геббельс.
— Адольф, позволь ответить мне, — сдержанно обратился Гесс к Гитлеру, который начал тяжело дышать, — поскольку пафос нашего товарища с десятилетним стажем направлен против меня. Создание любых структур — параллельных, перпендикулярных или пересекающихся — есть право фюрера или того лица, которому он это право передаст. Моя обязанность состоит прежде всего в скучной необходимости об этом напоминать.
— Ну, тут тебе дублер не нужен, Руди! Тут ты ас!
— Тогда чего ты ко мне цепляешься?
— А к кому мне цепляться? К тому, кто первым упомянул здесь о лицемерии?
— Если для тебя это красная тряпка, Эрнст, то разберись прежде с самим собой.
— Я так и сделаю, — буркнул Ганфштенгль.
— Вернемся к нашим баранам, — предложил невозмутимый Геринг, ясно видевший напряжение Гитлера. — Мой фюрер, сегодня, как мы и планировали, я должен подвергнуть стилистической корректировке некоторые пункты программы, которые следует передать в печать — в частности, и через наше зарубежное агентство. Итак?
Гитлер кивнул. Геринг начал излагать. Стилистическую правку вносили Геббельс и Розенберг. Гесс и Лей молчали. Потому, должно быть, дело продвигалось быстро.
— Голова болит до тошноты, — пожаловался Гесс перед поздним ужином. — Я, пожалуй, пойду спать.
— Может быть, прогуляемся? — предложил Гитлер. — Дождь перестал.
Они не свернули на тропинку, ведущую в сосновую рощицу, а пошли вниз по склону. Терпкий смолистый дух доносился и сюда. Сквозь прореху на небе подмигивала одинокая звезда.
Адольф молчал, поглядывая на друга, который кутался в теплый плащ. Он хотел уже предложить вернуться, как вдруг Гесс прервал молчание:
— Почему ты допускаешь эти пингвиньи базары?
— Меня и так упрекают, что я один не закрываю рта, — усмехнулся Гитлер.
— Необходим четкий регламент. Позволь, я этим займусь.
Они спустились немного по холму туда, где расчищали участок для сада, вместо которого пока торчало три десятка хворостин. Берта унеслась еще ниже и исчезла, слышно было только ее довольное фырканье.
— Что она там? — поинтересовался Адольф.
— Да натирается какой-нибудь дрянью. Берта, ко мне! — позвал Гесс. — Берта! Купаться!
Через несколько секунд из темноты показалась овчарка — она ползла на брюхе и поскуливала.
— Что это с ней? — испугался за любимицу Адольф.
— А это она мыться не любит. Эльза, если унюхает что-нибудь, сразу берется ее мыть своими эссенциями. Ладно, девочка, гулять! Мы никому не скажем.
Берта снова унеслась в темноту.
— Эльза тебе не говорила, согласилась она взять с собой Ангелику? — спросил Адольф.
— Куда? Ах, это… Не знаю. Я спрошу.
— Руди, а почему ты… меня никогда не спросишь… — Он запнулся, но Рудольф понял:
— Я не считал себя вправе.
— Какое право?! Я бы мог спросить тебя о чем угодно.
— Я прочитал твою записку… Неужели так серьезно?
— Что? Наши ссоры или мои чувства?
— Я бы не спрашивал о ссорах, если бы не догадывался о чувствах.
— Это какое-то безумие… Почему ты не спросишь, что я собираюсь делать с ним?
— Что ты собираешься делать с ним?
— А что ты посоветуешь?
— Адольф, разве можно…
— Можно, можно, черт подери! Если я сам решить не в состоянии! А результат, как ты его назвал, — пингвиньи базары!
— Но чего ты сам хочешь?
— Хочу, чтоб была моею! Хочу жениться на ней. Вспомни всех дур, которые ко мне липли! В первый раз хочу жениться! Хочу. — Он тяжело дышал, ожидая ответа.
Прошла минута, еще…
— Что же ты молчишь? Гесс сильно потер виски.
— Я не знаю, чего ты ждешь от меня…
— Нет, знаешь! — Адольф внезапно так стиснул его локоть, что тот едва терпел боль. — Говори!
— Ты… не можешь жениться на ней. Гитлер опустил руки. Дыхание его прерывалось, лицо взмокло от пота.
— Почему?
— Вы родственники. Это повредило бы… в глазах…
Гесс чувствовал, что его опять начинает му-тить. В какой-то миг он едва не крикнул: «Не слушай меня! Не слушай никого! Делай как знаешь!». Но не крикнул, молча смотрел себе под ноги. Теперь озноб бил обоих — одного от резкой боли в висках, другого от мокрой травы, холодного ветра, темноты вокруг.
Они повернули назад. Как легко было спускаться и как тяжело давался каждый шаг назад, вверх по холму! Уже у веранды Адольф присел на ступеньку и, обхватив голову подбежавшей Берты, стал смотреть в немигающие собачьи глаза.
— Руди, я давно хотел тебя спросить. Почему тогда, в двадцать четвертом, ты ко мне вернулся? Я ведь стал ничем, меня вычеркнули. Почему ты снова поверил?
— Я поверил раз и навсегда, и это случилось не тогда. — Гесс сел рядом и достал сигареты. — Я закурю, ничего?
Адольф поглядел на него, точно не понимая.
— А если бы сейчас — снова с нуля? Ты остался бы со мною?
— Конечно. И не я один. А это значит — уже не с нуля. Как и в двадцать четвертом.
— Нет, не то. Я про другое. Если бы я остался совсем один… Просто голый болван на необитаемом острове?..
— Построили бы плот и добрались куда-нибудь.
— А если бы я стал тонуть и потащил тебя за собою?
— Я отлично плаваю. Мы справились бы.
— И все-таки — почему?
— Да потому! — Гесс рассердился. Чувства друга к Ангел икс были понятны ему и вызывали ответную боль, но все эти аллегории с тонущими болванами… Что на него находит? В любви мне ему объясняться, что ли? Он не видел, что Адольф улыбается. Гесс не понял бы этой улыбки, и если б заметил, то рассердился бы окончательно.
Они вернулись в дом и сразу прошли наверх, минуя гостиную, где в этот час расположилось досужее общество. Туда забежала Берта, оповестив о возвращении с прогулки хозяина, и Эльза, извинившись, поднялась в спальню. Она была еще сердита на мужа и ждала объяснений, но он, казалось, уже обо всем забыл. Он даже не повернулся к ней, а продолжал стоять спиною, упершись руками в подоконник.
— Если я тебе не нужна, я вернусь в гостиную, — сказала она.
— Эльза, я хотел спросить… Если со мной что-нибудь случится, ты не уйдешь от меня?
У нее в первый момент округлились глаза, потом закипело возмущение. Ну что это, в самом деле? Как можно задавать такие вопросы? Но она вспомнила, что он вернулся после прогулки с Адольфом, и кто знает, о чем они говорили.
— Я не уйду, — отвечала она сдержанно. — А в каком случае ты бы ушла? Просто черт знает что такое.
— Только если бы ты прогнал меня. Возможно, у меня хватило бы гордости.
Он молчал.
— Хотя, возможно, и тогда я бы осталась. Он наконец повернулся и посмотрел ей в глаза.
— Руди, если допрос окончен, я пойду. Роберт опять пьян, а Гели взяла с него слово, что он научит ее стрелять в темноту.
