Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат
Боярин Алексей Данилович Басманов — человек грамотный, образованный, мысли у него и сравнения изысканные, непростые. Вот что он подумал: «Затевает юноша представление. Как скоморох на подмостках, желает потешиться и насладиться чужим страданием». Басманов понимал, что на месте Воронцовых и ему легко очутиться.
В Коломне еще никого не казнили на площади перед Кремлем. И всего требуемого Иоанном достать будет, наверное, нелегко. Захаров, привыкший, в общем, к Иоанновым причудам, на сей раз замялся. Он надеялся, что властелин поступит не так жестоко и быстро и он продолжит розыск, который дьяку сулил большие прибыли и утишил бы совесть.
VНарод согнали после полудня. Толпа нестройно волновалась, и тихий шелест листвы разносился в прохладном майском воздухе. Плаху с трудом нашли у кабанников, разделывавших на ней мясные туши. Обширная, приземистая, иссеченная и глянцевитая по окружности, колода выглядела ужасно. Ее водрузили на возвышение, сложенное из каменных плит, оставшихся от строительства Кремля. Сооружение огородили веревками. Костюм кату и колпак с прорезями для глаз купеческая женка Марфа быстро приспособила из малинового скоморошьего кафтана. Царь разницы не приметит, понадеялся Захаров. Секиру иноземную, кажется немецкую или шведскую, отыскали в арсенале, в одном из ящиков, где хранились алебарды. Лезвие зашкурили и отточили до неимоверной остроты. Ката подбирать не надо было. Кат у дьяка Захарова всегда под рукой. Мужик звероподобный, а по происхождению чужестранец, конечно обрусевший. О происхождении прилично умолчать — неприятно обижать сопредельный народ: вот, мол, кат из ваших.
Захаров, пока волю Иоанна выполнял, весь упрел, однако справился. Ничего не подозревавших бояр повязали и запихнули в сырую подклеть. Дьяк им скороговоркой изложил вины.
Едва все приспело, обреченных потащили на площадь, не позволив раскрыть рта. Поставили у плахи на колени, и глашатай принялся невнятно читать наскоро составленную грамоту от имени Иоанна, в которой боярам вменяли старые и новые вины, в том числе мздоимство, измену и подговор пищальников, намеревавшихся лишить жизни великого князя Московского.
Иоанн стоял поодаль, наблюдая за толпой. Потом сел на коня, и Алексей Басманов, взяв каракового жеребца под уздцы, подвел его поближе к плахе. Федор Воронцов — седобородый, в разодранном парчовом кафтане — попытался что-то крикнуть, но кат ударил его по затылку, сорвал богатые лохмотья и кивнул помощникам, одним из которых оказался Малюта, а другим — его приятель, Васька Грязной, веселый бесшабашный воин, взятый тоже самим Иоанном к себе и потешавший властелина в подходящий случай. Помощники в черных колпаках с прорезями растянули старшего Воронцова на иссеченной плахе. Секира сверкнула — и исковерканная от скользящего удара голова скатилась с возвышения в пыль, повторив как бы политический путь боярина: с возвышения — в пыль!
Народ ахнул и отхлынул от заграждения. Конь под Иоанном, если бы не железная хватка Басманова, вскинулся бы на дыбы, а так только заплясал, оседая на задние ноги.
Тело Воронцова Малюта отбросил прочь.
— Я велел четвертовать! — тихо и разгневанно прошептал Иоанн.
Захаров бросился к плахе. И князя Кубенского уже четвертовали. А голову насадили на шест, который выдернули из ограждения. Такая же участь постигла и Василия Воронцова.
Непристойность, поспешность и неправедность казни недавних друзей, очевидно, подействовала и на самого Иоанна. Хоть и самодержавный властелин, но по годам юноша — сердце-то не зачерствело. Он что-то произнес, нагнувшись к Басманову, и тот повел коня к кремлевским воротам.
Кат передал секиру Малюте, чтоб тот дорубил двух обнаженных новгородцев, остальных добивали Грязной на земле и еще один воин, подскочивший к забрызганным кровью убийцам, утомившимся от дикой и безобразной бойни.
У ворот Иоанн обернулся и увидел, как споро Малюта и Грязной расправляются с менее именитыми изменниками. Теперь он накрепко, пусть и безотчетно, запомнил лицо кудрявого воина. Умение запоминать и приближать нужных людей — искусство, которым владеют далеко не все цезари.
— Слышь, Алешка, ты этих, — и Иоанн кивнул на помощников палачей, — не забудь. Ловкие, собаки! Да не жмурься на солнце! Завтра поедем на охоту. Захарову передай — взыщу. Кафтан на кате был не красный, а малиновый. Ох и взыщу!
Иоаннов конь медленно пересекал двор. У дверей одной из башен на севере он увидел друга своего — летами постарше — Андрея Курбского. «Брезгует вражьей кровью, — подумал в раздражении Иоанн. — Брезглив не в меру!»
На феатре мирского величия и славы
Девок согнали если не со всего государства Российского, то, во всяком случае, из ближайших земель. Окольничим и дьякам был дан строгий наказ разузнавать досконально, сколько пригожей девице лет, какова ростом, как тельна, какова которая обычаем и которая на взгляд посланного краше. Разведывать накрепко, чтобы была не больна и не очень суха. Звать только здоровых и без порока. Парсон не просить — на то времени нет да и не в местных обычаях. Свадьбу Иоанн, уже венчанный на царство, назначил на начало февраля. Не дай Бог попадется порченая — всем опала, и никому головы не сносить. Признаться в грехе лучше сразу, хоть и позорно. Однако случалось, и признавались, страшась будущей кары.
А барышню-боярышню к смотринам изготовить не просто. Да еще доставь в столицу пред ясны очи государя непомороженную. Словом, хлопот полон рот, и гонцам тоже. Гонцы невероятную силу взяли. От них слух шел. Мол, такая-то слаще прочих, а другая прошлой весной кашляла. Привозили, устраивались у родных и знакомых. Отдышавшись и разузнав, куда далее и когда ехать, принимались за платье, прическу и украшения. В обморок падали от пронесшейся вести, что голяком в щелочку осматривать собираются.
Первую скрипку Иоанновы дядья играли — Глинские, вторую — Алексей Басманов со товарищами — Вяземским, Грязным, Нагим, Трубецким и прочими. Малюта возле крутился, употребляемый для посылок — больно скор и основателен. Ушки у него на макушке, любой шепоток в коробочку — и к Басманову.
— Алексей Данилович, дозволь слово молвить?
— Молви, — отвечал снисходительно Басманов. — Молви свое слово, пес.
— Слышал, князь Димитрий Палецкий дочкой хвалится. Особенно походкой лебединой. И брови союзные. Свежая, что майский бутон.
— Ну и что? Каждый свой товар выставляет.
— Есть не хуже. То государева забота — выбрать.
— И то правда. Однако не понимаю, к чему клонишь?
— А к тому намек, что молод будто бы государь и провести его легче легкого.
— Палецкий, говоришь? — переспросил Басманов. — Ладно. Что Иулианию свою превозносит — то мимо! А вот что в выборе государя сомневается, то запомнить надо.
Постепенно Малюта входил в доверие к Басманову. Но не как нож в масло. Охотников выделиться, не увязнуть в массе стрельцов да получить доступ в царские покои немало. Вон Васька Грязной — как вертится?! Только что под ногти не лезет, а на все мастер — и посмешить, и плетью поработать, и коня до смерти загнать, доставляя царскую грамоту. И к Басманову каждый раз приникает, то стремя поправит закрутившееся, то подпругу подтянет. А такой же простой воин, как Малюта. Шлем, кольчуга, кафтан и меч. Вроде в двух шагах от государя, но дальше, чем от солнца. Неразличим пока в куче то суетящихся, то притихших придворных. Служил раньше князю Владимиру Андреевичу Старицкому. В свите, стремянным.
Однажды он Малюте, с которым сдружился, посоветовал:
— На государя не гляди — не лови его взор. Пожалеешь!
— Это почему? — удивился Малюта, заподозрив Грязного в неискренности. — Не нос же воротить?!
— Нет, конечно. Но и глаза не мозоль.
— Ясно.
— Алешке Адашеву проще. Он грамотный, хитростям обученный. Царь подобных прохвостов любит. А мы что? Мы пока мясо!
Между тем Грязной против Малюты митрополит. Росчерк у него — как у настоящего думного дьяка Захарова или у Сукина. Да, Алешке Адашеву перед государем отличиться — пустяки. А мы пока мясо! Из задних рядов каково выбираться?! А выбираться во что бы то ни стало надо. Чуть что — затопчут, сомнут, или под секиру угодишь. Службу в охране государя несешь исправно, но он на повышение и награду скуп. Каждый день — гнись, ломайся: там поглядим-посмотрим, на что ты годен и что тебе дать. Он кость необглоданную псу не кинет. На то и царь! Мошну бережет и местами сытными не разбрасывается. Скуп не от жадности, а от хитрости, но на себя не жалеет. Годами молод, а разумом страсти управляют. Однако разум есть. Потрафить такому государю не просто.
IIК Басманову Малюта на полшажочка приблизился, когда Иоанна венчали на царство. Народ волновался под влиянием необычных событий. Чего не болтали в кабаках да на площадях! Какие небылицы друг другу не передавали! И чем только Малюта не надышался! От подвыпивших подьячих чего не узнаешь, когда кругом праздничная круговерть и черный люд шеи до хруста вытягивает, чтобы венчанного рассмотреть. Сам обряд на народ московский произвел неизгладимое впечатление. Доступ в Кремль не очень ограничивали, и собралось толпы — мало не показалось. Когда митрополит Макарий возложил на Иоанна крест, бармы и венец, Малюта едва не обмер. Шутка ли?! Самого Владимира Мономаха подобным образом митрополит Эфесский благословлял. Его прадед Рюрик род свой славный от римского цезаря Августа вел.
