Фаина Гримберг - Хей, Осман!
— О! Я ещё много помню! - воскликнул Эртугрул, ободрённый благоволением султана. - Вот ещё святые слова Пророка! — И юноша проговорил с восторгом наивного усердия: - «Из Его знамений - что Он создал для вас из вас самих жён, чтобы вы жили с ними, устроил между вами любовь и милость...»[83]
Султан подхватил голосом суровым, но была эта суровость несколько нарочитой, потому что он по-прежнему не скрывал своего восхищения юным своим гостем, - «Не женитесь на многобожницах, - говорил султан слова Пророка. - Не женитесь на многобожницах, покамест они не уверуют: конечно, верующая рабыня лучше многобожницы, хотя бы она и восторгала вас. И не выдавайте замуж за многобожников, покамест они не уверуют: конечно, верующий раб - лучше многобожника, хотя бы он и восторгал вас»[84].
— Я знаю ещё, что следует приветствовать правоверному правоверного: «Да будет мир с тобой». И нельзя рассказывать о том, что ты делаешь наедине со своею женой. И нельзя говорить скверные слова, и нельзя говорить о людях дурное, и нельзя швыряться камнями и швырять грязь в чужое жилище!..[85]
Султан закивал с ещё большей благосклонностью и спросил:
— А как почитать родителей, учил тебя отец?
— Да, да! — радовался своей готовности юноша. — «И установил твой Господь, чтобы вы не поклонялись никому, кроме Него, и были добры к родителям. Если один из них или оба близ тебя достигнут старости, то не говори им: тьфу! - и не кричи на них, а говори им слово уважения. И преклоняй перед ними обоими крыло смирения и говори:
Господи, будь милостив к ним: они воспитывали меня совсем маленьким»[86].
- Как умер твой отец?
- Он утонул, когда переправлялись через реку. Я прыгнул в воду, но не отыскал его тело — течение унесло. Но мы, четверо братьев, отыскали большой камень и поставили на берегу в память о нашем отце. Мой старший брат Сункур Текин высек своими руками надпись: «О, лучший из людей, тебе не довелось насладиться счастьем зрелости своих сыновей, как сокол наслаждается видом полёта птенцов оперившихся. Увы! С большою печалью в наших сердцах мы завершаем поставление этого памятного камня...»[87]
- И ты знаешь тюркские письмена? — спросил султан с большим любопытством.
Однако Ertugrul Gazi eyitdi: ben yazu yazmak bilmezem - Воин Эртугрул сказал: «Я писать не умею».
И тотчас Эртугрул решился и сам задать вопрос:
- И ты ведь родом тюрок, господин мой?
- Да, - отвечал султан, даже и с гордостью, - я - тюрок и не скрываю этого! Мы ничем не хуже румов! Мы от Огуза происходим все, от священного быка древнейшего. В самом Коране, в святой книге Пророка Мухаммада, говорится о нашем предке, о великом полководце Зулькарнайне![88]
- А наши старики рассказывают ещё о Гёк Бури - Голубом Волке, который являлся в сиянии света нашей праматери...
- Всё может случиться по соизволению Аллаха! Но и следует быть осторожным и внимательным, разбирая старые предания, потому что в них много от многобожия!..
- Я слыхал от отца о наших предках-язычниках, Кайы-алпе и Байындыре. Вроде бы они в своих странствиях находили приют в местности Ахлат, когда правил там султан азеров Джеваир... - Эртугрул внезапно замолчал, приметив, что султан задумался... Отчего-то взволновало Эртугрула это раздумье его почтенного собеседника. Юноша сидел с опущенной головой.
Султан заговорил спокойно и уверенно, повелительно:
- «Эртугрул» - верное имя для тебя! Ты и вправду достоин бунчука - «туга» из конского волоса. Я жалую тебе туг, и санджак-стяг, и барабан воинский! Согласен ты сделаться одним из моих полководцев? Дальняя родина дедовских пастбищ осталась далеко позади! Здесь будет земля твоя и твоего народа. Ты ещё молод и нуждаешься в добрых и честных советах. Я буду тебе вместо отца...
- Я согласен! - скоро выговорил Эртугрул. И более ни одним словом не ответил на речь султана.
- Выйдем из шатра и объяви своим воинам!
Султан величественно вышел первым, Эртугрул шёл за ним. Смутное волнение охватило душу. Заметались перед взором внутренним смутные картины, смешиваясь, дробясь, не завершаясь... Вот новая юрта с богатым убранством - золотые и серебряные украшения теперь покорно служат ему, Эртугрулу, не гордясь перед ним своим видом... Вот невеста его сияет радостью глаз, и руки её уже не огрубелые от работы кочевницы, гладят радостно и чуть боязливо мягкие шелка цветные... Хотелось всего этого!.. А если взбунтуются воины его рода? Если не согласятся старики? Но разве он не вождь им? Разве он не возвратил им храбрость? На месте битвы будет погребение павших, и памятные камни следует поставить; но чувство храбрости одушевляет живых!.. Да, он сделается полководцем могучего султана! Но никогда - слугой! Пусть все знают: никогда - слугой!..
Забили барабаны; загремели, взвыли воинские долгие трубы... Собирались множеством воины... Эртугрул поднялся вслед за султаном на невысокий холм, поклонился султану и поцеловал ему руку. Воины Эртугрула смотрели. Гомон стоял ровный, будто ровно гудели дикие пчелы в своём роении...
- Я решил, - начал свою речь молодой полководец; и чувствовал, как идут на язык верные слова. - Я решил перейти вместе со всем родом нашим под крыло милостей султана Алаэддина Кейкубада, сына Кейхюсрева! Довольно бродить нам по землям чужим непрошеными гостями. Мы поселяемся здесь! Отныне в этой стране - наша родина!..
Гомон разносился одобрительный. И вовсе одобрением и восхищением зазвучали голоса, когда по приказанию султана принесли много дорогих подарков - цветную одежду, ткани, оружие, золотую и серебряную посуду... Своими руками султан накинул на плечи Эртугрула пышный красный плащ из дорогой плотной ткани, расшитый плотными золотыми нитями, переливчатыми выпуклыми узорами... Султан объявил, что жалует Эртугрулу и народу Эртугрула местность, называемую Сугют, — чтобы они проводили там зимы; а горы Доманич между Бурсой и Кютхией, и местность Эрмени[89] - жалует Эртугрулу и народу Эртугрула для стоянок летних, чтобы тучнели их овцы и давали много шерсти и молока и приплода...
- Слышали?! - крикнул Эртугрул с холма. - Слышали?! Это теперь наши земли! Мы - хозяева! Мы заслужили наши владения честью и храбростью!..
Началось празднование. Вскинув руки высоко, воины Эртугрула плясали, топая подошвами сапог о землю твёрдую. Чёрные, туго заплетённые косы бились на груди. Уже запели громкие голоса:
Храбрые воины огузов
Отряд за отрядом идут!
Вождь впереди на коне голубом,
небесному волку подобном!
Бьют барабаны и накры-литавры.
Стяг-санджак развернули.
День страшной битвы настал!
Эй, убегайте, трусы; герои-йигиты[90] идут!
Поле битвы головами покрылось,
головы наших врагов саблями срублены,
головы наших врагов катаются в поле!
Скакали орлиные кони, их подковы спадали.
Пёстрыми копьями кололи врагов,
булатными саблями рубили...[91]
После воинственных песен запели другие - о жизни человеческой — сложенные в бесконечном кочевье... Протяжно пели. И созвучия звенели бубенцами...
Кайтабанун майасыны йÿклÿ кодум
Нäрмидÿр майамыдыр аны билсäм
Кара илÿм койунуну йÿклÿ кодум
Кочмыдыр койунмыдыр аны билсäм
Ала гöзлÿ гöрклÿ халалым йÿклÿ кодум
Эркамидÿр кызмыдур аны билсäм...[92]
Я оставил верблюдицу свою тяжёлой,
Знать бы мне, самец ли, самка ли родились!
В своей чёрной ограде я оставил овцу тяжёлой.
Знать бы мне, барашек ли, овечка ли родились!
Я оставил свою светлоокую красавицу-жену тяжёлой.
Знать бы мне, мальчик ли, девочка ли родились!..
Песни были прежние, давние, кочевничьи; тянулись-протягивались, уносили сердца в далёкие-далёкие степи, туда, совсем далеко, где на высокой-высокой горе - престол верховного Бога — Неба...
Савук савук суларыны...
Спросишь о холодных-холодных водах –
из них пил мой старший брат.
Как мой старший брат ушёл,
с тех пор я из них не пила.
Спросишь о табунах орлиных коней –
на них ездил мой старший брат.
Как мой старший брат ушёл,
с тех пор я на них не ездила...[93]
Это всё было или не было? Или всё это было придумано после, и даже и много после; когда имена потомков Эртугрула сделались у всех на слуху?.. И самым первым написал свои слова летописец Языджиоглу Али. Написал в ХV-ом столетии, и сочинение его называлось: «Сельджукнаме», а порою называют сочинение это - «Огузнаме». Языджиоглу Али рисовал потомков Эртугрула преемниками прямыми сельджукских султанов; и выводил тех и других от общего легендарного тюркского праотца - Огуза. А уж после хроники Языджиоглу Али пошли и другие писать... И мой любимый Мехмед Нешри в своём «Зерцале мира» (или лучше: «Зеркале...»?)... Кстати, Языджиоглу Али ничего не писал о битве с монголами и о помощи Эртугрула султану... Но, может быть, всё так и было; или почти так и было. Ведь пребывание племени кайы в Восточной Анатолии как раз и совпадает с нашествием туда монголов. А монголов кайы не любили; вроде бы им не за что было любить монголов...
