Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне
Воспоминание о величественном Гецеболе и особняке управителя на африканском берегу было ещё слишком сильно. Феодора хорошо помнила, что случилось с ней после Гецебола. Юстиниан восторгался тем, что любимая им женщина редко выходила за ворота их маленького сада, словно всегда ждала его возвращения. Он не понимал, что Феодора боялась показаться на улице, где её рано или поздно могли узнать.
Когда однажды вечером доложили о приходе казначея, в то время как Юстиниан при свечах изучал отчёты, куртизанка похолодела от ужаса. Знатный казначей служил инспектором и считался всеми честным и достойным человеком. Юстиниан не стал объяснять присутствие женщины в доме и даже не назвал её имени, а она от страха будто онемела. Через минуту сообразила, что мужчины обсуждают всего лишь достоинства колесниц, запряжённых четвёркой лошадей, которые Юстиниан собирался подарить победителю на ипподроме. Речь шла о каппадокийских лошадях.
Феодора решила остаться.
— Порфирий говорил, — заметила она, — что арабские полукровки могут быстрее взять с места, чем каппадокийцы, и на поворотах держатся ближе к барьерам. Порфирий признался, что в скачках участвует только на арабских лошадях.
Оба удивлённо взглянули на её тонкий профиль, наполовину скрытый вуалью.
— Феодора вернулась из Александрии, — объяснил Юстиниан. — Она путешествовала больше, чем вы или я, Благороднейший.
— Превосходно. — Взгляд казначея стал задумчивым. — Могу я узнать, ваш портрет не выставлялся в Августеоне?
— Нет, Благороднейший.
— Мне показалось, я видел его. — Казначей кивнул Юстиниану. — Её профиль следует высечь на слоновой кости. Судьба улыбнулась тебе в лице прекраснейшей из женщин.
Юстиниан был польщён:
— Я немедленно закажу портрет. Вы примете его в дар для своей коллекции?
— Чтобы во мне пробудилась зависть к твоему счастью? Но если ты настаиваешь...
С этого дня Феодора уже не могла спокойно спать. Рано или поздно портрет узнают. Все её усилия окажутся тщетными: ей придётся покинуть дворец. Она злилась на тщеславие двух мужчин, которые жаждут запечатлеть её лицо, словно изображение породистой лошади. Негодование и страх вынудили Феодору обратиться к Юстиниану. Она старательно умылась, усмехаясь своему отражению в холодном, оправленном в бронзу зеркале, и выбрала момент, когда Юстиниан улыбался чему-то, склонив свою косматую голову над новой рукописью, посвящённой войнам с варварами.
— Ты выдумываешь то, чего не существует.
Прошло немного времени, прежде чем он оторвался от захватывающих описаний.
— Почему бы не попробовать, моё сокровище, — ответил он. В своей речи, изобилующей избитыми выражениями, он обращался к Феодоре, как бы расшифровывая её имя «дар Божий». — Большая часть сената, вероятно, согласилась бы с тобой. Но единственный способ проверить мои замыслы — осуществить их. Трибоний считает, что у нас может всё получиться с законами.
Его политические замыслы! Римские законы! Феодора чуть не разрыдалась от гнева и разочарования. Что-то в ней не выдержало. Она выкрикнула, что он обманулся в ней, — она воспитывалась в цирке и раздевалась на сцене перед толпой. Феодора умолчала о жизни с Гецеболом и о своей дочери.
Обняв её, Юстиниан улыбнулся и сказал, что ей не стоило бояться правды, ведь он сам родился на македонской ферме, где разводили овец. Он так же любит её. Однако его убеждение не успокоило Феодору. Она заставила его понять, что мечтает только об одном: они будут проводить вместе все ночи. В этом её счастье. А что касается остального, то разве позволит казначей дворца переступить священный порог актрисе?
Ответ Юстиниана изумил её. Ей понадобится сан патриции, и она его получит. А после они поженятся.
Феодора едва смогла удержаться от слёз. Снова повторится случай с портретом. Её облик изменят, чтобы народ согласился её принять. И всё это на потеху городу, который больше всего на свете обожал шутку, приправленную злословием. Новую сплетню будут переносить от Августеона до Золотых ворот: глупый Юстиниан выклянчил благородный титул для дочери сторожа медведей, чтобы жениться на ней, бывшей потаскушке в Африке и просившей милостыню у караванов в пустыне. Нельзя сказать, что моральные принципы особенно беспокоили светских женщин, в чьём роду нередко встречались сторожа цирковых животных. Но потребовать для неё государственного разрешения на брак! Войти в собор Святой Софии с девушками, которые будут держать её фату и плащ! Общество никогда не примет её как равную, а уничтожит насмешкой — самым жестоким оружием на земле.
Взяв себя в руки, она попыталась переубедить упрямого Юстиниана. Чувствуя, что скоро потеряет единственное убежище, она начала объяснять ему всю опасность шага, который он собирался предпринять. Предположим, он добьётся для неё сана патриции подкупом или своим влиянием. Но церковь всё равно не позволит ему связать себя священными узами брака с актрисой. Закон запрещает это. А если они попытаются...
— Этот закон должен быть изменён, — прервал её Юстиниан.
— Но ты не можешь его изменить! — Феодора почти кричала.
— Это правда. Зато Юстин может.
Страх не оставил Феодору и тогда, когда она в сане патриции в белых шёлковых одеждах шла рядом с Юстинианом мимо застывших стражников у позолоченного портала, через переполненные залы для аудиенций в спальню старого Юстина, который даже в ночном халате выглядел величественно. Не успел тот извиниться за своё недомогание, причиняемое раной, полученной в войне с персами, как Феодора поняла, что он поможет ей.
Старик откинул со лба седые пряди волос и поклялся, что перед ним стоит сама Гипатия. От одного благосклонного взгляда Феодора растаяла перед его искренним восхищением. Император удовлетворённо отметил её прекрасные глаза, длинную изящную шею и грациозный стан. Ей легко было очаровать его, несмотря на разделяющую их разницу в полвека.
Юстиниан будничным голосом отметил, что древний закон запрещает брак певицам, танцовщицам и актрисам.
— Ты никогда прежде не говорил об этом, Магистр, — пропел Юстин, любуясь невестой приёмного сына. — Нелепо. Эти самые женщины поддерживают боевой дух в войсках. Не по-христиански принуждать их давать жизнь незаконнорождённым детям.
Поинтересовавшись у Феодоры, знает ли она какие-нибудь новые песни, Юстин приказал приготовить ему на подпись указ, отменяющий несправедливый закон против актрис. Он просил её навещать почаще своего больного свёкра.
Феодора с радостью согласилась. Ей всё ещё было удивительно слышать слова, способные приводить в движение огромные массы народа. Она быстро поняла, что автократ бессилен изменить устои и образ мышления людей. Юстин посоветовал ей произвести благоприятное впечатление на патриарха, прежде чем приблизиться к алтарю.
Странно, но именно Юстиниан сомневался в благоприятном исходе, и именно Феодора теперь жаждала рискнуть. К его удивлению, она пала ниц перед почтенным отцом церкви, живо отвечая на его вежливые вопросы о её жизни в александрийской базилике. Когда она подняла свои прелестные глаза, моля о патриаршем благословении, оно было ей даровано.
То, чего боялась Феодора, произошло, не успела она получить благословение патриарха. Злые языки принялись усердно распространять сплетни, которые ей передавали рабы во дворце. Особенно начинали усердствовать, когда она в окружении вооружённых всадников проезжала по улицам. Слуги самозабвенно служили ей после того, как Феодора однажды в отсутствие Юстиниана поговорила с ними на жаргоне ипподрома; в отличие от императора, слуги скоро поняли, что их госпожа непримирима, и её нельзя обмануть. Поговаривали, что Феодора, собирающаяся замуж за начальника императорской охраны, — не кто иная, как бывшая артистка цирка, мечтающая стать знатной дамой. Естественно, никто не осмелился повторить это Юстиниану. Сама же Феодора знала, что подобные сплетни не могут навредить женщине — любимице императора и патриарха. Актрисы ипподрома были благодарны за новый закон, а лидеры фракции венетов вспоминали, как в своё время покровительствовали маленькой Феодоре. Уличные сплетни принесли, таким образом, больше пользы, чем вреда.
День свадьбы уже назначили, когда внезапно раздался протестующий голос. Императрица Юфимия, бывшая крестьянка, отказалась дать своё согласие. Эта немолодая женщина, уже приготовившая себе место вечного успокоения, не желала принимать в свою семью молодую блестящую актрису. Даже Юстин не мог переубедить её. Знатные женщины Августеона обратились с прошением к императрице запретить свадьбу Феодоры, и Юфимия, польщённая их доверием, оставалась непреклонной.
Пока Юстиниан бесновался от бесполезного гнева, Феодора прекрасно понимала Юфимию. Её свадьбу придётся отложить. В душе она была рада этому, так как могла остаться подольше в Доме Гормиста, который стал для неё родным. Каждая трещинка в стене, окружающей сад, была ей знакома, даже высокие олеандры вокруг пруда среди скал, посаженные слугами, стали ей родными. Она не хотела любоваться на искусственный пруд из уродливого римского камня или сверкающих изразцов.
