Оливия Кулидж - Крестовые походы
– Лучше смерть, чем позор, – мрачно пробормотал он.
– Глупые у вас слуги, – возразил Теодор. – Ни о каком позоре и речи нет.
– Никто не пришел меня навестить, даже мой сеньор Готфрид.
– В такую погоду рыцарям хватает других забот.
И это была совершенная правда, поскольку дождь лил как из ведра и даже носилки промокли, не спасал и балдахин. Робер начал кашлять, и каждое движение отзывалось болью в боку. В такую погоду ржавели доспехи и лопались тетивы на луках. Лошади простужались и умирали. Некоторым рыцарям пришлось пересесть на ослов и даже на волов. Люди, спавшие в грязи, просыпались в судорогах и не могли идти дальше.
Скоро у Робера де Сент-Авольда возник сильный жар. Рана в боку гноилась, и вместе с гноем выходили кусочки кости. Он думал, что обозы находятся рядом с Иерусалимом, и все твердил про свечу, которую обещал поставить к Гробу Господню. Теодор увлажнял его сухие губы, но Робер даже не пытался глотать, и лекарство вытекало из уголков рта.
– Лучше бы найти священника, пока он не умер, – сказал один слуга другому.
Теодор задумчиво почесал длинный нос.
– Жаль потерять такого молодого человека. – Он взял Робера за руку и склонился прямо над ним так, чтобы свеча, стоявшая в голове постели, освещала его лицо. – Засыпай, Робер, иначе ты не наберешься сил и не сможешь войти в Град.
Робер беспокойно посмотрел на него широко открытыми глазами, пытаясь понять смысл этих слов, но в то же время поддаваясь спокойному повелительному тону. Глаза Теодора словно притягивали к себе его взгляд.
– Иерусалим! Я говорил, мне нужно поставить свечу…
– Если ты заснешь, то сможешь это сделать, – пообещал Теодор. Серые глаза, блестевшие на осунувшемся лице, не отрываясь смотрели в глаза черные. – Спать, – тихо приказал Теодор.
– Спать…
Теодор опустил костлявую руку, которую он держал на прекрасном синем покрывале, пожалованном Адемаром.
– Можешь идти ложиться, – не оборачиваясь, сказал он слуге. – Я побуду с ним этой ночью и сделаю все, что понадобится.
Наутро Робер открыл глаза еще в сумерках, прежде чем трубы подали сигнал началу обычной суеты. Он туманно улыбнулся склонившемуся над ним Теодору.
– Мы вошли в Иерусалим через ворота Яффы. Ехали по улицам на ослах и привязали их… мы привязали… Там была дверь с решеткой, она открывалась в нашу сторону, а двор… Не помню.
– Двор не имеет значения, – быстро сказал Теодор. Его желтоватые щеки порозовели. – Вспомни лучше храм Гроба Господня.
– Я поставил свечу, – сонно произнес Робер. – Там было столько свечей! Напротив Истинного Креста курился ладан. Пели монахи в черных одеяниях, и музыка у Гроба Господня звучала, словно райские песни.
– Вспомни хорошенько!
Зазвучали утренние трубы, и Робер вздрогнул. Боль кольнула в бок, и он беспокойно заморгал.
– Где мы?
– В Таврских горах, спускаемся вниз к Сирии, в неделе пути от Антиохии.
– Но мы же ехали по улицам Иерусалима. Я их видел! Неужто я сошел с ума?
Теодор взял его за руку и нащупал пульс.
– Теперь у тебя все в порядке, жар стал спадать. Возможно, Бог подарил тебе видение?
Робер уставился на него, округлив глаза.
– У меня, Робера де Сент-Авольда, было видение! Это невозможно!
Теодор с улыбкой пожал плечами:
– Наверное, ему не хочется, чтобы такой молодой человек умирал. Кто знает, что чувствует Бог по отношению к своим слугам?
Робер посмотрел на него с подозрением. Дьявол тоже умеет очаровывать и хитростью завлекать людей в свои силки.
– Разве мы с тобой не ехали по улицам и не ставили своих ослов в стойла? Зачем ты провел меня по Иерусалиму?
Мягко улыбнувшись, Теодор выдержал его взгляд.
– Я думаю, ты не помнишь, как это было. Богу незачем показывать Иерусалим мне во сне, ибо я там родился.
Армия выдвинулась на Сирийскую равнину и подошла к Антиохии, прекрасному городу, почти такому же огромному, как Константинополь. Насколько это было возможно, воинство расположилось лагерем вокруг – городские стены частично тянулись вдоль реки, а частично пересекали вершину горы, и с этих сторон к ним нельзя было приблизиться. Робер полулежал в своей палатке и беседовал с Теодором об Иерусалиме, где, как оказалось, проживало много христиан, жили еретики и люди греческой веры. Там все еще жил брат Теодора, купец, уважаемый сарацинами, и вообще многие неверные имели друзей среди греков.
Робер слушал, часто не веря своим ушам, и снова пугался при мысли, что Теодор и его брат – сыновья дьявола. Осторожно он потрогал молитвенник, который прислал ему епископ Адемар, когда услышал о сне, ниспосланном Богом. Он даже открыл книгу и провел рукой по странице, коснулся непонятного для него латинского текста. Но то ли священные слова следовало произносить, то ли Теодор действительно являлся Божьим человеком, только он не исчез с жуткими гримасами, как ожидал Робер.
– Ты беспокоишься, потому что тебе нечего делать, – сказал Теодор и улыбнулся. – Наверное, никогда за всю жизнь ты и дня не пролежал неподвижно и понятия не имеешь, что делать со своим временем. Почему бы тебе не научиться арабскому языку? Я пришлю учителя.
У Робера отвисла челюсть, и он потрогал свои усы, словно сомневаясь, что они по-прежнему на месте.
– Боэмунд Норманн говорит по-арабски, а у графа Балдуина в свите есть учитель. Эти люди хотят завоевать себе владения на Востоке и сделать их своим домом. – Теодор задумался. – Я сыщу тебе восточное платье, хотя для такого роста это будет непросто. Выносить тесноту собственной одежды тебе пока трудно.
Он попрощался, и довольно долго после его ухода Робер лежал тихо, озадаченно потирая пальцами губы и глядя на круживших в палатке мух.
Прошел месяц, затем еще один. Осаде Антиохии не было видно конца – армия не могла ни взять этот огромный город, ни оставить его непокоренным у себя в тылу. Робер де Сент-Авольд снова начал ходить и поразил своим появлением старых приятелей, впрочем встретивших его очень тепло. Столько переходов и сражений было после Дорилейской битвы, что они невежливо удивились, узнав, что он остался жив. Они громко гоготали, разглядывая восточную одежду, сильно хлопали его по плечу, от чего он чуть не падал. В конце концов, Робер был рад вернуться к себе в палатку и присесть.
Легче складывались его отношения со свитой Адемара де Пюи. Епископ руководил и рыцарями, и священниками, но его воины в основном были немолодыми людьми. Они озабоченно расспрашивали Робера о видении, но ему уже не удавалось ясно его вспомнить. Еще они рассказали о соперничестве между Боэмундом Норманном и Раймондом, графом Тулузским; первый претендовал на владение Антиохией, а второй поддерживал притязания императора. Готфрид Бульонский колебался, не зная, чью сторону принять, и находился под влиянием брата, графа Балдуина, который уже оставил армию и обосновался на северо-западе как правитель Эдессы. Мудрые люди из свиты Адемара считали, что и все остальные точно так же могли бросить армию, но только не епископ.
– Странные вещи происходят с Робером де Сент-Авольдом, – почти год спустя заметил Жильбер де Турне. – С тех пор как его ранили, он совершенно изменился. – Облизав пальцы, он тщательно вытер их о бороду и добавил: – А жаль.
Гуго Гростет настойчиво грыз хрящ, ему пришлось еще какое-то время поработать челюстями, чтобы хоть немного освободить рот.
– Я и сам думал, – наконец смог выговорить он, – что Робер стал еще крупнее.
– Должен согласиться, – подтвердил Жильбер. Он помолчал и, поразмыслив, высказал иное мнение: – Должен не согласиться, теперь я вспомнил, каким он был прежде; не хочешь же ты сказать, что он стал еще больше. Никогда за всю жизнь я не видел такого человека. Какое это было удовольствие – наблюдать, как он бьется с булавой в руке.
Гуго Гростет ухватил двумя пальцами оставшийся кусочек, вытащил его изо рта и бросил на пол. Он прищурил маленькие глазки, поглощенный возникшей перед его мысленным взором картиной с забрызганным кровью Робером в центре, крушащим неверные головы.
Слуги герцога Готфрида подали воду и салфетки, чтобы удалить жир с пальцев. Даже в походе герцог мелочно оставался верен своим привычкам.
– Вовсе не его силу имел я в виду, – продолжал Жильбер. – Но он говорит по-гречески или по-сарацински с кем попало! Никогда не знаешь, кого найдешь в его палатке. На самом деле, лучше и не знать. – Он осенил себя крестом, чем не на шутку встревожил Гуго.
– Ты же не думаешь…
– Конечно, не думаю, – оборвал его Жильбер. – Странно это – вот и все. Его слуги говорят, будто Робера заколдовал врач епископа. Этот человек называл себя христианином, но только греческим. Он никому не нравился.
Гуго покачал головой с очень обеспокоенным видом. За время путешествия он утвердился в той мысли, что христиане из других сект состоят в союзе с дьяволом.
– Что сталось с этим проклятым врачом? – поинтересовался он.
