Генри Хаггард - Элисса
— Спаси его, тогда я тебе поверю, — ответил принц, отворачиваясь.
Элисса тихо отошла прочь, ибо увидела, что жрицы, ее товарки, выстраиваются опять в ряды и медлить нельзя. Но не прошла она и несколько шагов, как ее схватили за рукав, и голос Метема, который слышал ее разговор с принцем, шепнул ей на ухо:
— Дочь Сакона, что ты мне дашь, если я подскажу тебе, как спасти ребенка, а заодно и принца, чтобы он переменил свое мнение о тебе?
— Я дам тебе все свои драгоценности и золотые украшения, а их у меня немало, — поспешно ответила она.
— Тогда по рукам. Слушай: госпожа Баалтис скончалась несколько минут назад, но этого не знает еще никто, кроме меня и моего слуги; и пока храм заперт, сюда не сможет проникнуть эта новость. Притворись, будто твоими устами говорит сама богиня и вели отменить жертвоприношение, ибо та, ради кого оно должно было совершиться, скончалась. Ты поняла?
— Поняла, — ответила она, — и хотя подобный обман может навлечь на меня месть Баалтис, я все же воспользуюсь твоим советом. Не бойся, я заплачу щедро. — И, не снимая с головы покрывала, она вернулась на прежнее место; в общей давке никто даже не обратил внимания на то, что она отходила.
Когда ропот и гневные крики, наконец, затихли и непосвященных вытеснили из пределов священного круга, жрец закричал с помоста:
— Теперь, когда богохульник выдворен из храма, мы можем начать жертвоприношение.
— Да, начнем, — поддержала его толпа, и женщина со спящим младенцем вновь выступила вперед. Но, прежде чем жрец успел его взять, перед ним появилась Элисса с протянутыми руками и обращенными к небу глазами.
— Остановись, о жрец! — воскликнула она. — Богиня овеяла своим дыханием мое чело и передала мне свое святое послание.
— Подойди ближе, дочь моя, и сообщи всем нам это послание, — изумленно ответил жрец, который, разумеется, не верил, будто Элиссу и впрямь осенило божественное вдохновение, и если бы только смел, запретил ей говорить.
Элисса взошла на помост и, стоя со все еще распростертыми руками и запрокинутым лицом, произнесла громким и чистым голосом:
— Богиня отвергает предназначенное ей приношение, ибо она уже призвала к себе ту, ради которой оно должно было свершиться, — господа Баалтис покинула этот мир!
При этом известии присутствующие громко застонали — то был отчасти стон скорби по любимой всеми духовной наставнице, отчасти стон разочарования, вызванного предстоящей отменой жертвоприношения, ибо финикийцы любили эти устрашающие действа, которые, однако редко разыгрывались при дневном свете и таком скоплении людей.
— Ложь! — прокричал голос. — Совсем недавно госпожа Баалтис была жива!
— Откройте ворота и пошлите узнать, ложь это или нет, — спокойно сказала Элисса.
Пока жрец ходил проверять, верно ли ее сообщение, на площадке царило безмолвие. Наконец он вернулся. Протиснувшись через толпу, взошел на помост и объявил:
— Дочь Сакона сказала правду: господа Баалтис, увы, опочила!
Элисса облегченно вздохнула: не подтвердись ее слова, она вряд ли избежала бы жестокой расправы.
— Да, — воскликнула она, — как я вам сказала, она опочила, опочила из-за грехов ваших, ведь вы хотели, вопреки обычаям нашей веры и нашего города и без повеления богини, устроить публичное человеческое жертвоприношение.
* * *Жрецы и жрицы в угрюмом молчании вновь выстроились в колонны и покинули храм, за ними последовали и зрители, которые тоже были не в слишком хорошем настроении, ибо лишились предвкушаемого развлечения.
Глава VI
Зал для аудиенций
Достигнув, наконец, своей комнаты, Элисса бросилась на ложе и разразилась потоком слез. Да и как было удержаться от слез: ведь она нарушила свой жреческий обет, выдала за послание богини то, что было сообщено ей простым смертным. И она никак не могла отделаться от воспоминания о том, с каким презрением и даже ненавистью взирал на нее принц Азиэль, никак не могла забыть его жестоких, оскорбительных слов, ведь он назвал ее «дикой обитательницей рощ, детоубийцей».
В отношении Элиссы эти обвинения были совершенно беспочвенны. Никто не мог бы бросить на нее тень, ибо она всеми силами души ненавидела эти редкие человеческие жертвоприношения, и только силой можно было бы заставить ее присутствовать на них, знай она, каково будет приношение.
Как и большинство древних верований, верование финикийцев имело две стороны: духовную и материальную. Духовная состояла в поклонении далекому неведомому божеству, чьими символами были солнце, луна и планеты и чье могущество проявлялось в их величественном движении и в действии сил природы. Вот это-то и привлекало Элиссу, это божество она и считала истинным; наделенная глубокой мудростью, она стремилась проникнуть в сокровенные тайны природы. Элисса любила взывать к богине в полном одиночестве, под светом безмолвной луны; в этих молитвах она и черпала силу и утешение, но к ритуалам, особенно наиболее тайным и жестоким, о которых, впрочем, знала очень мало, она относилась с непреодолимым отвращением. Что, если устами еврейского пророка говорила сама истина? Что, если ее религия, со всеми своими корнями и ответвлениями, религия ложная и на небесах и впрямь обитает Бог-Отец, внимающий молитвам людей и не требующий от них крови им же порожденных детей?
Душой Элиссы овладело сильное сомнение, повергшее в трепет все ее существо: это сомнение, однако, принесло с собой и надежду. Если вера, которой она придерживается, истинная, как могло случиться, что она безнаказанно выдала себя за оракула богини? Ей хотелось знать больше обо всем этом, но кто мог бы ее просветить? Левит Иссахар? Но он отворачивается от нее, как от зачумленной. Принц Азиэль? Но и он отвергает ее с презрением. Почему его слова причиняют ей такую мучительную боль, будто он разит ее копьем? Не потому ли, что он… стал ей дорог, бесконечно дорог? Да, это так, надо смотреть правде в глаза. Она поняла это еще тогда, когда он проклинал ее: в ее горячей южной крови разлился какой-то еще неведомый ей огонь. И пылала не только ее кровь, пылала и душа, страстно к нему стремившаяся. Даже при первой их встрече она испытывала такое чувство, как будто нашла давно потерянного, безгранично любимого человека. Но какое же горькое разочарование — узнать, что тот, кого она так любит, ненавидит ее!
Эти невеселые размышления были прерваны появлением Сакона.
— Что там произошло в храме? — спросил он, так как не ходил в святилище. — И почему ты так горько плачешь, доченька?
— Я плачу потому, отец, что твой гость, принц Азиэль, назвал меня «дикой обитательницей рощ, детоубийцей», — ответила она.
— Клянусь головой, я ему этого не спущу! — воскликнул Сакон, хватаясь за меч.
— Но, может быть, я заслужила эти жестокие слова, с его точки зрения. Слушай! — И, ничего не утаивая, она рассказала ему обо всем происшедшем.
— Воистину беда следует за бедой, — выслушав ее, сказал отец. — Какой безумец разрешил принцу и этому необузданному Иссахару присутствовать на жертвоприношении! Говорю тебе, доченька; я, как и мои предки, — поклоняюсь Элу и Баалтис, но я знаю, что Яхве — великий могущественный бог, а его пророки никогда не лгут в своих предсказаниях, в этом я неоднократно убеждался еще в своей юности, на берегах Сидона… Так что же сказал Иссахар? Прежде чем луна опять помолодеет, храм будет залит потоками крови? Вполне вероятно, ибо Итобал угрожает нам войной. И причина этому — ты, доченька.
— Почему я, отец? — неохотно спросила она, предугадывая, какой последует ответ.
— Ты хорошо знаешь, доченька. Месяц назад ты танцевала на большом пиршестве в его честь; с тех пор он без ума от тебя; а тут еще недавно прибывший принц Азиэль разжег в нем безумную ревность. Сегодня он потребовал аудиенции; меня предупредили, что он намеревается просить твоей руки и в случае отказа объявит войну нашему городу, с которым у него старые счеты. Да, царь Итобал и есть тот самый Меч Господень, который, по словам пророка, висит над нашим городом. Если этот меч обрушится, причиной будешь ты, Элисса.
— Пророк назвал другую причину, он сказал, что это будет кара за грехи нашего народа, за его идолопоклонство.
— Не все ли равно, что он сказал? — поспешил перебить ее Сакон. — Какой ответ мне дать Итобалу?
— Ответь ему, — со странной улыбкой сказала Элисса, — что он прав в своей безумной ревности к принцу.
— Что? — удивился отец. — У него есть основания ревновать тебя к чужестранцу, который сегодня говорил с тобой так грубо?
Элисса ничего не ответила, только кивнула, глядя прямо перед собой.
— Есть ли у кого-нибудь еще такая своевольная дочь! — продолжал Сакон в раздражении и замешательстве. — Верно говорят люди: женщины любят тех, кто осыпает их побоями и бранью. Конечно, я с куда большим удовольствием выдал бы тебя замуж за принца Израиля и Египта, чем за этого полукровного варвара, но армии Соломона и фараона далеко, а сто тысяч копьеносцев Итобала у наших ворот.
