Виктор Усачёв - Атаман ада. Книга первая. Гонимый
– Ах, Мечислав, – устало улыбаясь, говорила она, – эти дороги… одни ухабы, так растрясло. Представь себе – с фрау Мартой едва не сделалось дурно!
Мечислав Станиславович слегка поморщился, представив в дороге гувернантку, эту женщину «грандиозного телосложения и микроскопического ума».
«А… чтоб её, эту фрау, приподняло да хлопнуло! – неприязненно подумал Скоковский. – Теперь начнётся бесконечное нытьё: то, да сё… тьфу!»
Но вслух посочувствовал:
– Да, дорогая, эти дороги, эти степи… но всё готово к празднику. И всё забудется… что Ксюша, Сева? Как они?
– Сева молодцом, но Ксюша капризничала всю дорогу… однако нам надо отдохнуть хорошенько.
– Всё, ни слова больше не скажу, пожалте в апартаменты, – шутливо расшаркался супруг.
И большой помещичий дом сразу наполнился суетой и суматохой: челядь куда-то бегала, сновала, суетилась. Глядя на порхающих хорошеньких горничных, доктор, сменив свой унылый вид и плотоядно облизываясь, норовил каждую ущипнуть за мягкое место, вызывая повизгивание и похохатывание. Домашние знали о слабостях доктора, коих было две: вино и женщины. Но они также знали, что он был вполне безобиден… в отличие от хозяина – но то хозяин!
Специально к Рождеству Григорий, по заданию управляющего, привёз красивую ель, которую установили посреди двора, украсив всевозможными игрушками, мишурой и увенчав вифлеемской звездой. Ожидался приезд детворы с ближайших поместий, и Скоковский не хотел ударить в грязь лицом.
И вскоре двор заполнился повозками с приехавшими соседями, наполнился детскими звонкими голосами, музыкой и весельем, а для дворни – заботами и заботами.
Скоковский, если гулял, так уж гулял, желая поразить гостей во что бы то ни стало. У него для этого даже была своя оранжерея со специально приставленным садовником. Получая из собственных садов овощи и фрукты, имея огромные запасы и свежих, и сушёных фруктов и овощей, и различных маринадов, и варений и солений, он требовал выращивания в оранжерее экзотических фруктов: бананов, ананасов, фиников, ягод. И, желая поразить гостей заморскими диковинами, он, как бы между прочим, говорил:
– А вот, господа, не угодно ли попробовать клубнички, ананасов, спаржи… намедни, прямо из Парижа доставлено.
И хотя все гости знали об оранжерее, вслух обычно восторгались, пичкая изысканной свежатиной своих детей – у них-то всего этого не было!
И пока господа веселились со чада и домочадцы, прислуга, в свободное время, тоже праздновала Рождество.
Григорий любил ходить на рождественские колядки – да теперь не до того, управляющий загрузил работой сверх меры.
– Как это у вас, русских, говорят: как потопаес – так и полопаес, – наставлял он Григория. – Зима… это для господ зима. Им – веселье, нам – работа… к севу надо, Грыгор, готовиться, к севу, понял?
– Да, г-господин управляющий, – отвечал Григорий, собираясь на дальние поля.
Он предпочитал, в отличие от управляющего, объезжать поля верхом, подставляя грудь навстречу морозному воздуху, не боясь простуды. Его закалённый организм привык к любой непогоде и тяжёлой работе, и батраки-молдаване, что называется, вытаращив глаза смотрели, как он в одиночку ворочает дорогущую сеялку фирмы «МакКормик», отыскивая поломку.
Рождественские дни закончились, и если для господ настала пора уныния и скуки, то прислуга просто этого не заметила, постоянно находясь в хлопотах. Солнце постепенно, незаметно для господских глаз, но весьма заметно для крестьянских, принимало свой хозяйский облик, подготавливая спящую землю к возрождению, к выводу из спячки её многочисленных обитателей.
Мария Семёновна это состояние общей спячки особенно остро почувствовала, когда съехали гости и настали серые будни с их постоянными заботами. Мечислав Станиславович напротив, почувствовал огромное облегчение и использовал любой предлог, чтобы улизнуть из дома под видом проверки обширного хозяйства.
Мария Семёновна захандрила, и, почувствовав это, Стембицкий ей как-то сказал:
– Дражайшая Марья Семёновна, в вашем молодом возрасте ипохондрия опасна-с, ибо это грозит амбулией.
– Как-то вы всё по-своему… непонятно, нельзя ли по-простому сказать?
– Отчего-с нельзя, можно. Мы, доктора, для того и приставлены-с, чтобы лечить-с… да только лучше упредить-с возможную болезнь. Я имел ввиду-с чрезмерное… э-э… употребление пищи от скуки-с.
– Ах, Модест Петрович, – вздохнула помещица, – с детьми фрау Марта, супруг постоянно занят… скучно.
– Э-э, матушка, уж послушайте старика: чаще бывайте-с на воздухе. Воздух чудо как свеж и чист… да хотя бы во дворе-с.
– Пожалуй, вы правы… дневной моцион не помешает.
И помещица стала совершать ежедневные прогулки по двору, а то и в повозке в степь по крепкому ещё снегу, иногда беря с собой детей и ворчливую фрау Марту.
– Was ist das? – недовольно ворчала она, размещая своё многопудовое тело в повозке. – Das konnte nicht in den Hof zu einem Spaziergang gewesen?21
В ответ Мария Семёновна декламировала Пушкина:
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня.
И посетим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
– Sie, Russian, seltsame Menschen… und Puschkin Ihren seltsam. Welch ein Vergnügen, die leeren Felder zu besuchen? Anstatt etwas zu tun, das leer Genüsse22, – парировала гувернантка.
– Ah, Frau Martha, Sie, die Deutschen, zu Rational, und die Seele Sie auch zu Rational. Dieser Rationalismus eines tages werden Sie ruinieren23.
Посмотрев на неказистую фигуру гувернантки в повозке, Мария Семёновна весело расхохоталась, за ней рассмеялись и дети, вызвав новое неудовольствие немки. Во время поездки она только и делала, что беспрестанно ворчала:
– Schnee eintönig Steppe…nackte Wald – was für ein Vergnügen, wie eine Landschaft zu sehen? Die Sehnsucht24…
– Тоска? – удивилась Мария Семёновна. – А мне весело… правда, детки? Вам весело?
– Плавда, мама, – поддержал Сева.
Такие поездки, да прогулки во дворе давали бодрый заряд в однообразной сельской жизни.
Но как-то раз она, забывшись в хлопотах, вышла на моцион во двор только ввечеру. И, проходя мимо флигеля, где жила прислуга, с удивлением услышала… немецкую речь: мужской голос читал что-то из Гёте.
Донельзя удивлённая, она вошла во флигель, чем поразила обитателей – как, сама барыня пожаловать изволили?! Нешто провинился кто?!
Но она успокоила прислугу, просто спросив у подвернувшегося повара:
– Послушайте, любезный… а кто это здесь читает Гёте?
– Кого-с? – не понял повар.
– Э-э… мн… разговаривает по-немецки?
– Дык… как же-с… дык энто помощник управляющего-с Григорий, значит, Котовский изволит не по-нашему-с.
– А проводите-ка, любезный, меня в его комнату.
– Дык… как же-с… пожалте-с за мной.
Григорий на стук в дверь пошёл открывать, продолжая декламировать Гёте и, открыв дверь, буквально поперхнулся словами – на пороге стояла барыня! Да так и застыл с открытым ртом, не смея поверить.
– Здравствуйте, господин… э-э…
– Котовский, – услужливо подсказал повар.
– Да… господин Котовский.
«Очнувшийся» Григорий тотчас пригласил барыню в комнату, бормоча извинения.
– Скажите, – перебила его барыня, – это вы читали Гёте на немецком?
Григорий, весь полыхая, едва кивнул.
– Я-с…б-барыня.
– Вы что же, учите немецкий?
– Учу-с.
– Und wie geht es dir?25 – спросила, едва улыбнувшись, барыня.
– Плохо-с, – развёл руками Григорий. – Нет разговорной п-практики.
Григорий с мучениями буквально выталкивал из себя слова, боясь своего заикания.
– Но зачем, зачем вам знать немецкий язык в этой глуши, где даже и по-русски говорят с…э-э… мн… натугой?
Пришлось Григорию повторить всё то, что он говорил барину, и в конце скромно добавить:
– Я ещё м-могу и по-молдавски, и по-еврейски, и по-украински.
– Ах, вот как? – искренне удивилась барыня. – Вот вы, оказывается, какой, господин Котовский, полиглот.
– Поли… что? – не понял Григорий.
– Знаток языков… а хотите, я вас подучу по немецкому? У фрау Марты, конечно, получилось бы лучше, да она постоянно в заботах с моими детьми, да и уж больно ворчлива… так как?
– Д-даже и не смею н-надеяться.
– А вы посмейте, – улыбнулась барыня. – Положим… раза три в неделю вас устроит?
– К-конечно, – поспешил согласиться Григорий, но тут же спохватился:
– Но… б-барыня, я постоянно в раб-боте, хозяйство о-обширное…
– Так… вечерами, как будете свободны… и не благодарите, для меня это не обременительно. До свидания, господин Котовский.
Она ушла, оставив ошеломлённому Григорию, кроме тончайшего аромата духов, искорку своей души, которую приняла неопытная юношеская душа, заполыхав жарким пламенем.
И получилось так, что Скоковскому срочно понадобилось по делам в Кишинёв.
