Режин Дефорж - Голубой велосипед
— Лоран, ты уже уезжаешь?
— Мне надо в полк.
Клод добавил:
— А я еду в Тур. Мой полк там.
Стремясь сбить с толку отца, сестер и Лорана, Леа взяла Клода за руку и отвела в сторону.
— Обещай, что будешь осторожен.
— Обещаю. А ты будешь иногда вспоминать обо мне, пока я буду на фронте?
— Только тем и буду занята.
Клод не уловил иронии в ее голосе. От наплыва счастья юноша даже стал заикаться:
— Так… так… ты… меня… немного любишь?
В это мгновение Леа услышала за спиной голос Лорана:
— … мы поженимся, как только я получу увольнительную. Камилла очень этого хочет.
От боли она опустила голову. По ее щеке сбежала слеза. И Клод снова обманулся:
— Леа, ты плачешь?.. Из-за меня?.. Так ты меня любишь?
Ей все же удалось не проявить своего скверного настроения. Как мог он подумать, что она заинтересуется столь бесцветным, столь похожим на его собственную сестру существом? Отомстить! Наказать Лорана за его трусость, Камиллу за ее любовь, а Клода за глупость!
Она подняла голову, строго глядя на потерявшего голову юношу.
— Конечно, я тебя люблю.
— Значит, ты хотела бы выйти за меня замуж?
— Естественно.
— Когда?
— При твоей первой же увольнительной.
— Давай выйдем.
С властностью, отнюдь не присущей его характеру, Клод схватил Леа за руку и увлек из гостиной в сад. За купой гортензий он привлек ее к себе и поцеловал. Девушка чуть было его не оттолкнула, но одумалась, решив, что через это надо пройти. Боже, как он был неуклюж! Вспомнив о поцелуе Лорана, грубо стертом поцелуем Франсуа Тавернье, она содрогнулась всем телом. Брат Камиллы опять-таки обманулся.
— Ты меня любишь?
Леа едва не расхохоталась.
— Так ты бы согласилась?
— С чем?
— Чтобы я попросил твоей руки у твоего отца?
Леа почувствовала, что все ее будущее зависит от этого ответа. Умно ли выходить замуж за бедного юношу только для того, чтобы наказать Лорана? Не пострадает ли первой она сама?
За кустами мелькнул силуэт Франсуа.
— Да, любимый, — сказала Леа, обнимая Клода.
Как только они вернулись в дом, Клод д'Аржила попросил Пьера Дельмаса о личной встрече. Когда после короткой беседы они вышли, лицо Пьера Дельмаса было мрачным.
Под серым облачным небом на дорожках парка постепенно высыхали лужи. Воздух был тяжел. У конюшен гудели тучи мух. Леа толкнула дверь амбара, сколоченного из посеревших от времени досок. Как в дни детства, забралась она по лестнице на стог сена и утонула в его пахучей и колючей массе.
Она задумалась над тем, что сейчас произошло. Лоран и Камилла уехали, а она сразу же убежала, чтобы укрыться от недоумевающего взгляда страдавшего отца. При одном воспоминании об этом во рту появился неприятный привкус. Она была не в силах разговаривать с ним. Закрыв глаза, она хотела забыться сном.
Совсем ребенком, когда ее ругала мать или же надоедали все и она сама себе, Леа часто прибегала к этой форме укрытия. И каждый раз сон ее не подводил. Но сегодня он не приходил. Чувствуя себя чуть ли не преданной, Леа без конца крутилась в сене.
Чье-то тело прижалось к ней.
— Матиас, что на тебя нашло?
Друг детства обнял ее и, осыпая поцелуями, бормотал:
— Дрянь… жалкая дрянь…
— Остановись… Отпусти меня… Ты делаешь мне больно!
— Ты ничего подобного не говорила Клоду д’Аржила, когда он тебя целовал.
Отталкивая его, Леа рассмеялась:
— Ах вот как!
— Что это за «вот как!» Может, тебе этого недостаточно?
— Не понимаю, какое тебе до этого дело? Целую того, кого захочу.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что этот щенок тебе нравится?
— Ну и что? Не понимаю, какие у тебя-то могут быть возражения?
Матиас сердито посмотрел на подругу, но постепенно его взгляд смягчился.
— Ты же знаешь, как я тебя люблю.
С такой нежностью выговорил он эти слова, что Леа почувствовала волнующее удовольствие. Она погладила юношу по густым волосам и сказала с большим чувством, чем сама хотела:
— И я тебя, Матиас.
Они оказались в объятиях друг друга.
В ласках горе Леа находило облегчение. В поцелуях она постепенно забывала и о Лоране, и о Клоде, и о своих муках. Несомненно, она бы отдалась вся целиком, если бы вдруг не послышался голос отца. Вырвавшись из объятий Матиаса, она спрыгнула на утоптанную землю амбара.
Множество раз Леа с ловкостью кошки спрыгивала со стога. Но сейчас подвернула щиколотку. Леа вскрикнула. Тотчас же рядом оказался Матиас.
— Моя нога!
Отец услышал ее восклицание. В дверном проеме показалась его высокая фигура. Увидев лежавшую на земле дочь, он бросился к ней и оттолкнул юношу.
— Что с тобой?
— Пустяки, папа. Я вывихнула ногу.
— Покажи-ка.
Пьер Дельмас дотронулся до ноги, и Леа вскрикнула. Щиколотка стала вдвое толще. Отец осторожно приподнял дочь.
— Матиас, попроси Руфь вызвать врача.
Вскоре обложенная подушками Леа оказалась на диване в гостиной. Прибыл доктор Бланшар. Ощупав и перевязав больную ногу, он успокоил родителей:
— Великолепное растяжение. Ничего серьезного. Неделя полного отдыха, а потом она снова сможет бегать и скакать.
— Неделя в постели? Я не выдержу, доктор.
— Не беспокойтесь. Быстро привыкните.
— Сразу видно, что беда не с вами, — буркнула Леа.
Чтобы ухаживать за Леа было легче, Изабелла распорядилась уложить ее на первом этаже, на диване в кабинете отца. Такое решение заставило Леа улыбнуться. Она любила эту комнату с ее заставленными книжными шкафами стенами, с выходившей на самую красивую часть парка застекленной дверью. Оттуда можно было видеть виноградники и рощи.
В конце дня пришли попрощаться братья Лефевры. Она была с ними так нежна, так мягка, так кокетлива, что каждый из них ушел убежденным в том, что именно он избранник ее сердца.
— Тебе недостаточно бегать за Лораном, компрометировать себя с Франсуа Тавернье, флиртовать с Клодом и Матиасом, ты еще должна вскружить головы этим простофилям Лефеврам, — сказала присутствовавшая при этой сцене Франсуаза. — Ты просто…
— Дети, хватит ссориться! Франсуаза, твоей сестре плохо, она нуждается в отдыхе. Оставь же ее в покос, — строго сказала вошедшая в комнату мать.
Она присела рядом с Леа.
— Тебе еще больно?
— Чуточку. В ноге постреливает.
— Это нормально. Напомни мне вечером дать тебе успокоительное.
— Мамочка, как приятно болеть, если ухаживаешь ты…
Леа притянула к себе материнскую руку и поцеловала.
Взволнованная Изабелла ласково погладила руку Леа. Соединенные взаимной нежностью, мать и дочь долго не говорили ни слова.
— Правда ли то, что мне сказал отец?
Леа убрала руку и сразу замкнулась.
— Ответь мне. Верно ли, что ты хочешь выйти замуж за Клода д’Аржила?
— Да.
— Ты его любишь?
— Да.
— Мне эта любовь кажется слишком внезапной. Ты его не видела целый год. Может, я чего-то не знаю?
Страстное желание все рассказать, во всем признаться и получить утешение охватило Леа. Но она справилась с этим порывом: только бы не причинить горя матери, не разочаровать, успокоить.
— Да, — твердо выговорила она. — Я его люблю.
5
Лежа на заваленном газетами с отцовского стола диване, Леа через открытую дверь прислушивалась к окончанию передававшейся по радио речи Эдуарда Даладье.
«…Мы ведем войну, потому что нам ее навязали. Каждый из нас находится на своем посту на земле Франции, на земле свободы, где уважение человеческого достоинства нашло одно из последних своих убежищ. Вы объедините все свои усилия с глубоким чувством единства и братства ради спасения Отечества. Да здравствует Франция!»
Рядом с диваном, на низенькой скамеечке, сидел Клод д'Аржила. С рукой в гипсе на перевязи.
— Не будь этой проклятой руки, я показал бы бошам, на что способен французский воин.
— Ты сам виноват. Чего ради потребовалось тебе скакать сломя голову на несчастной старой кляче твоего дяди?
— Ты права, — жалобно произнес он. — Но я был так счастлив. Ты согласилась выйти за меня, и мне хотелось мчаться, кричать встречному ветру о моей радости быть любимым. Тобой!
— Бедняжка Клод, из нас вышла очаровательная парочка калек.
— Конечно, тебе это не понравится, но я, скорее рад этому глупому случаю. Другие твои поклонники уже уехали, а я получил возможность наслаждаться твоим обществом. Ты говорила еще раз с родителями о нашей свадьбе? Я все рассказал Камилле. Она сказала, что будет счастлива принять тебя в качестве сестры.
— Почему ты все ей выболтал? Я хотела, чтобы это оставалось между нами, пока папа не даст своего согласия! — с гневом воскликнула Леа.
— Но, дорогая… Камилла — моя сестра. Я всегда ей все рассказываю.
