Михаил Петров - Румянцев-Задунайский
— А как тогда прикажете поступить с Англией?
— При чем тут Англия?
— Но вы же сами сейчас говорили, что Англия заодно с великим Фридрихом. А с Англией у нас договор.
— Вы имеете в виду субсидную конвенцию? — Канцлер многозначительно помолчал и тоном человека, уверенного в своем превосходстве над собеседником, продолжал: — Настоящая война вряд ли существенно отразится на наших отношениях с Англией. Англичане народ торговый, и торговые связи с Россией для них не менее важны, чем для нас. В этой войне у нас один открытый враг — Пруссия, и мы будем сражаться только с этим врагом. Прусский король будет разгромлен, — закончил он с желанием поставить собеседника на место.
— Или он разгромит вас! — поднялся великий князь.
И ушел, ничего более не сказав.
2Весть о решении русского правительства начать военные действия против Пруссии застала Румянцева в Риге. Сюда он прибыл по ордеру генерал-аншефа, сенатора и разных орденов кавалера графа Петра Ивановича Шувалова, который до назначения главнокомандующим Апраксина начальствовал над всеми войсками, предназначавшимися к походу в Пруссию.
Более семи лет прошло с тех пор, как Румянцев остался без отца, своего строгого наставника. Недруги предсказывали, что без родительского глаза в высоких чинах ему не удержаться. А он удержался. Мало того, поднялся выше: в прошлом году ему было присвоено звание генерал-майора.
Румянцев был уже не тот кутила и забияка, о котором недоброжелатели сочиняли всякие непристойные анекдоты. Годы остепенили его. Он стал отцом семейства. В Москве у него росли три сына: Николай, Сергей и Михаил.
Что до связей с высшим светом, то после кончины Александра Ивановича они не ослабли. Самая младшая сестра Прасковья Александровна вышла замуж за графа Якова Александровича Брюса. Хорошо устроились и другие сестры. Родительница Мария Андреевна, как и прежде, была при дворе статс-дамою, находилась в добрых отношениях с великой княгиней Екатериной Алексеевной. Нет, румянцевская фамилия оставалась в почете.
В Риге Румянцев с утра до вечера находился на ногах. Он знал: война с Пруссией затевается всерьез, и чтобы не быть в этой войне битым, надо подготовить полки к баталиям не хуже, чем подготовил срою армию Фридрих Второй. Шурин Румянцева, князь Дмитрий Голицын, будучи послом в Вене, писал ему, что у прусского короля армия хотя и наемная, но вымуштрована знатно и победить ее будет трудно.
Встреча Румянцева с главнокомандующим состоялась при необычных обстоятельствах. Однажды во время тактических учений на диком поле, что в десяти верстах от Риги, он обратил внимание на появившуюся из-за перелеска необычную войсковую колонну; впереди правильным строем скакал отряд кирасир, следом за кирасирами катилась большая карета, впряженная в шестерку богато убранных лошадей, затем с небольшим интервалом следовал еще один конный отряд. В хвосте колонны тащился обоз из войсковых повозок — такой длинный, что конец его терялся где-то за перелеском.
— Уж не Апраксин ли пожаловал? — высказал предположение адъютант.
— Похоже. Поскачем поближе к дороге, узнаем.
Их, должно быть, заметили. Карета сбавила ход, из эскорта отделился всадник с белым галуном и галопом направился им навстречу. Румянцев еще издали узнал в нем графа Петра Ивановича Панина, недавно произведенного в генерал-майоры.
Карета и в самом деле оказалась апраксинской. Панин доложил, что его высокопревосходительство едет в своем экипаже из самого Петербурга и весьма рад встретить на пути полки, предназначенные для похода в Пруссию. Все это он выразил с таким вдохновением, словно собирался ошеломить командира бригады. Румянцев, однако, не проявил особого ликования.
— Все это с главнокомандующим? — показал он на спускавшуюся с пригорка вереницу повозок.
— Личный обоз его высокографского сиятельства, — подтвердил Панин. — Более пятисот лошадей, не считая пятидесяти заводных[10], которые со всем убранством следуют за подводами.
Румянцев был достаточно наслышан о сластолюбивом нраве главнокомандующего, о его хвастливой страсти поражать всех своим богатством. Апраксин давал в Петербурге чуть ли не самые богатые обеды, удивляя гостей редкостными заморскими винами и кушаньями, гардероб его состоял из многих сот богатых кафтанов. И все же, зная обо всем этом, Румянцев не мог остаться равнодушным при виде пышности, с какой фельдмаршал ехал воевать против прусского короля. Ему, командиру бригады, каждый день сталкивающемуся с солдатскими лохмотьями, худым снаряжением и прочими недостатками, стало как-то неловко от всего этого блеска.
Карета остановилась. Молоденький адъютант, ехавший верхом рядом с коренными, соскочил с лошади и с лакейской расторопностью открыл дверцу кареты. Из кареты вышел молодой граф Репнин, сын покойного генерал-фельдцейхмейстера, затем показалась белая голова самого фельдмаршала — он был без шляпы, в одном парике.
— Рад вас видеть, граф, — протянул он Румянцеву руку.
Он представил своих спутников, в том числе и Репнина, как волонтера произведенного в чин полковника. Румянцев отвечал, что знает молодого графа по походу на Рейн и весьма ценит его за храбрость.
Лакей подал главнокомандующему шляпу, тот надел ее, после чего прошелся немного, разминая ноги.
— Как находите мой обоз? — неожиданно обратился он к Румянцеву.
— Если Фридрих увидит его, он умрет от зависти, и нам не с кем будет сражаться.
Румянцев сказал это небрежно-шутливым тоном, но Апраксин не мог не уловить в его голосе сарказма. Ох уж эти Румянцевы! Отец страдал из-за языка своего, и этот его же тропкой норовит!..
Нахмурившись, Апраксин стал расспрашивать Панина о лагере, который был хорошо виден от дороги.
— Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, — вмешался Румянцев, — перед нами первый гренадерский полк из вверенной мне бригады.
Апраксин бросил на него быстрый взгляд и приказал адъютанту подать верховую лошадь.
— Хочу посмотреть, какие у графа солдаты, — сказал он, обращаясь к Панину.
Несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, Апраксин довольно проворно влез в седло и в сопровождении немногочисленной свиты рысью поскакал к лагерю.
Гренадеры приветствовали главнокомандующего криками «ура». Приняв рапорт, фельдмаршал пожелал посмотреть, как солдаты владеют ружейными приемами, быстро ли развертываются для огневого боя. Все это было исполнено превосходно. В заключение батальоны четким строем прошли перед лицом главнокомандующего и его свиты, огласив воздух новыми дружными криками «ура».
Фельдмаршал остался доволен.
— Молодцы, ей-богу, молодцы! — то и дело повторял он.
Граф Панин, желая рассеять холодок, возникший между главнокомандующим и командиром бригады из-за шутки последнего, заметил, что гренадерский полк сформирован сравнительно недавно и стал таким благодаря стараниям графа Румянцева.
— Хвалю усердие ваше, хвалю, — сказал Апраксин Румянцеву с фамильярностью начальника, желающего поддерживать с подчиненным дружеские отношения. Он даже похлопал его по плечу, как бы говоря: вот видишь, другой бы за недавнюю дерзостную шутку твою обиделся, а я вот не сержусь, и ты должен это понять, а ежели ты все это как следует уразумеешь, не станешь заноситься умом, а будешь мне как истинный друг и слуга, то не отвергнутся от тебя щедрости мои.
Апраксин приказал выдать солдатам по чарке водки, чтобы знали, какой у них добрый главнокомандующий, затем попрощался с Румянцевым и поспешил к своей карете.
Появление в войсках главнокомандующего долго оставалось темой солдатских разговоров. Поговаривали:
— Коль начальство приехало, значит, скоро будем воевать.
Как и предполагалось, армия двинулась на запад вскоре после приезда главнокомандующего. Однако стоило ей вступить на неприятельскую территорию, как Апраксин отдал приказ остановиться, расположившись лагерем между рекой Прегель и Большим Норкитинским лесом. Ему пришло в голову учинить новое расписание войск.
Передача полков и батальонов из одних бригад в другие продолжалась до середины августа. Только 18 числа упомянутого месяца дежурный генерал граф Панин от имени главнокомандующего огласил приказ о возобновлении похода. Но тут случилось неожиданное…
…В четыре часа утра барабанщики пробили генеральной марш, и полки авангарда стали выстраиваться в походный порядок. Хмурые, недоспавшие солдаты молча выполняли команды командиров. Те поторапливали: живей, живей. Наконец построение закончилось. Головная рота тронулась в путь. За ней вторая, третья… Заскрипели колесами повозки. Поход начался.
Светало. Густой холодный туман застилал все вокруг, впереди ничего не было видно. Саженей двадцать ходу, и вот уже нет колонны, пропала, исчезла из глаз…
