А. Смуров - Рассказ о плавающем острове
А. Смуров - Рассказ о плавающем острове краткое содержание
А. Смуров
Рассказ о плавающем острове
Потому что без полночных сказок
Нет житья ни людям, ни зверям.
Еще до резолюции мне пришлось съездить в Старосельск, городок, отстоявший примерно на сто километров от железной дороги. Ямщик торопился попасть засветло, но мы проехали заставу, только когда на черном небе уже ярко зажглись северные звезды и в морозном воздухе гулко звенели церковные колокола, призывая ко всенощной. Из неплотно прикрытых ставень на заснеженные улицы падали красноватые полоски огня топившихся печей. Тишина субботнего вечера навевала покой и дрему.
Резко скрипнув полозьями и последний раз прозвеня бубенцами, тройка остановилась у серого бревенчатого дома с тяжелой одностворчатой дверью, обитой ржавыми железными полосами.
— Вот вы, барин, и приехали, — ласково улыбнулся рыжебородый ямщик, доставая мои чемодан. — Через часок и я залягу на печку.
Встретила нас хозяйка дома, сухонькая старушка с приветливым лицом и руками, вымазанными тестом.
— А мой-то Иван Дмитрич в церковь ушел. Извините уж его: он вас раньше дожидался. Придется вам поскучать в гостиной, пока я по хозяйству управлюсь. С дорожки-то, может быть, закусите до ужина?
От еды я категорически отказался и, сняв шубу, прошел в большую, устланную половиками комнату. Запах сдобного теста сменился крепким смешанным запахом старого дерева, лампадного масла и восковых свечей. При свете бронзовой керосиновой лампы, подвешенной над круглым столом, блестели подлокотники полужесткого орехового дивана, обитого коричневым репсом, и таких же тяжелых кресел с овальными спинками. В простенках высились два трюмо с потускневшими зеркалами. Передний угол был занят божницей со старинными иконами и восьмигранной лампадой рубинового стекла. В противоположном углу пестрели узорчатые кафели печи с ярко начищенной медной дверкой. На дверях и на окнах застыли складки портьер темно-коричневого сукна. Фикусы и столетники на высоких подставках полускрывали висевшие на стенах гравюры с изображением старинных кораблей.
На вязаной скатерти стола покоилась толстая книга в потертом кожаном переплете.
К ужину вернулся Иван Дмитриевич, плотный старичок с дымчатой бородой по пояс.
Прежде всего он позаботился, чтобы меня, по его словам, не убила скука:
— Как человеку ученому, хочу подарить вам вот эту книгу, пространное заглавие которой с точностью объясняет самую суть: «Манускрипт, сиречь рукопись, князя Всеволода Глебовича Белозерского, в коем собственноручно собраны различные занимательные епизоды, до морских и сухопутных дел касающиеся, не без исторического значения оных». Сам я, кроме библия, других книг не читаю, занятый строительством моделей морских судов. А вам в знак родства и особой приязни вручаю данный труд: ваша матушка двоюродной сестрой мне приходится. И, пожалуйста, не протестуйте и не возражайте. А сейчас пока берите вашу рюмку с прекрасной калганной настойкой и пейте. Замечательное средство против простуды.
Так я сделался обладателем «манускрипта». Этот тяжелый фолиант закован в прочную броню из свиной кожи, натянутой на деревянные дощечки. В нем три сотни листов тряпичной бумаги бледно-голубого цвета, исписанной похожими на тушь не выцветшими от времени чернилами. Я передам вам своими словами записанный в нем рассказ о плавающем острове.
Когда я, гостя в Старосельске, сидел в теплой комнате, слушал вой метели за окном и спокойно перелистывал страницы объемистого труда князя Белозерского, мне, сознаюсь вам откровенно, приятно было чувствовать, что беспокойные и мрачные годы, описанные в особенно заинтересовавшем меня морском «епизоде», унеслись, как уносятся мокрые снежинки, гонимые западным ветром. Старомодная обстановка комнаты как нельзя лучше гармонировала с описанным. Понятнее воспринималась эпоха, в которую жил отец автора, мичман флота князь Глеб Борисович Белозерский, эпоха доносов и арестов, эпоха процветания всяких проходимцев, взлелеянных любимцем императрицы, заносчивым выскочкой Бироном.
Итак, начнем рассказ.
Мичман Белозерский прибыл в Архангельск часов в семь утра и, наскоро закусив горячим рыбником, отправился, как было приказано, на остров Соломбаль.
В просторной избе у входа в Адмиралтейство его ожидал Генрих-Готлиб Гольденберг, назначенным императрицей Анной руководителем Восточной экспедиции. Вошедшего в комнату мичмана приветствовал легким кивком бледный человек с бесцветными глазами и белесыми, как у телят, ресницами. Сидя за чисто выскобленным столом, он не то смахнул трубочный пепел с черного рукава суконного кафтана, не то пригласил гостя садиться на единственную скамью, приютившуюся у квадратного окна.
Мичман сказал:
— Здравия желаю! — протянул запечатанный конверт и сел на середину скамьи.
Гольденберг медленно потушил трубку, вскрыл конверт, стараясь не повредить печать, и несколько раз перечитал письмо, далеко отставляя его от себя и снова поднося к длинному, искривленному влево носу, как будто определяя по запаху его подлинность.
— О, майн готт! Это есть высокая честь иметь поручение от самой императрицы. Но никакой высокой чести командовать русскими мужиками. — Он потер узловатые пальцы с обкусанными ногтями. — Вы, господин мичман, как мой ближайший помощник, также не совсем довольны этим?
Белозерский презрительно скривил губы:
— Мне, как моряку, случалось разное. Бывало, и на чисто отмытую палубу сверху летела всякая дрянь. Я привык ко всему.
Смех Гольденберга был похож на кваканье лягушки:
— Как вы сказали? Бывало, и снизу дрянь и сверху дрянь. Вы очень остроумный молодой человек. Я думаю, что по окончании рейса буду иметь счастье отлично аттестовать вас его сиятельству герцогу Курляндскому. В вашем роду не было немцев?
На обветренных щеках мичмана вспыхнул багровый румянец.
— Я, государь мой милостивый, имею честь принадлежать к одному из стариннейших русских княжеских родов, ведущих начало от самого Рюрика.
Гольденберг понимающе закивал головой:
— О, Рюрик, Рюрик! Этот северный рыцарь. Колоссаль! Мы с вами будем завтракать вместе.
— Благодарствую, — холодно ответил мичман. — Я уже позавтракал.
— В таком случае, дело — прежде всего. Я сам не буду завтракать, пока мы не примем нашего шкипера.
И, отодвинув окно с натянутым на раме бычьим пузырем, крикнул во двор:
— Позвать господина Рубцова! Живо!
Через несколько минут дверь широко распахнулась, и почти половину комнаты заполнил широкоплечий великан в крытой домашним сукном шубе. Тщательно расчесанная русая борода и подстриженные в кружок волосы, насмешливые голубые глаза и чистое румяное лицо без слов говорили о его происхождении. Предки Рубцова покоились не в монастырских усыпальницах, не в фамильных склепах, даже не под березовыми крестами сельского кладбища. Их последний сон охраняли холодные волны Белого моря, родовой могилы смелых поморов.
— Почто меня спрашивал, господин начальник? — пробасил Рубцов, не выражая особой почтительности к сидевшему за столом немцу.
Тот кивнул в сторону гостя:
— Вот это есть второй твой начальник — князь…
— Мичман флота князь Глеб Борисов Белозерский. Будем вместе с тобой заправлять морем, поскольку господин Гольденберг в корабельных делах не наторел и только дюж командовать, — улыбнулся мичман.
Гольденберг значительно сказал:
— Сейчас мы будем осматривать наш корабль. Если князь не найдет в нем, как говорится, изъянов, то завтра выходим в море. Я имею строгий приказ от самой государыни. — Он поднял указательный палец. — Едем на корабль.
У причала высилось трехмачтовое судно с округлыми боками яйцевидной формы. На первый взгляд казались неуклюжими и его темные бока, и низкие надпалубные постройки, и маленькие надтрюмные иллюминаторы, и тяжелая носовая часть. Что-то в нем напоминало топор, обращенный вперед не лезвием, а обухом. При этом даже с первого взгляда чувствовалась его особая прочность.
— Как вам нравится подобным деревенский башмак? — Поднимаясь по трапу, Гольденберг презрительно ткнул ногою в одну из дубовых досок правого борта.
Мичман пожал плечами:
— Имея подобные башмаки, можно пешком исходить полсвета. На таком корабле во льдах плавать не страшно. С древних времен поморы округлой формой бортов от ледяного давления спасаются. В России известны такие суда, раньшипами называемые.
— О, вы, русские, любите оригинальничать! Ни в Англии, ни в Голландии таких судов не строят.
В разговор вступил шкипер:
— Невысоко ценил корабельное искусство иноземцев покойный государь император Петр Алексеевич. Возвратясь из Голландии, он самолично изволил сказать моему деду, что тамошние мастера строят просто по навыку и опыту, без всяких хитростных чертежей.
