Лидия Чарская - Один за всех
Обзор книги Лидия Чарская - Один за всех
Л. А. Чарская
ОДИН ЗА ВСЕХ
ПОВЕСТЬ О ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО ПОДВИЖНИКА ЗЕМЛИ РУССКОЙ
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
ПРОШЛОЕ русской земли богато великими героями, проявлявшими чудеса храбрости, жертвовавшими жизнью для родины. Богато оно выдающимися и по своим мирным заслугам личностями, богато крупными, беззаветно трудившимися на славу своего народа государственными деятелями.
Но русская история слагалась не только из подвигов героев и деяний государственных деятелей. В жизни русского народа, в ее судьбах, играли огромную роль и скромные подвижники, которые своим примером вдохновляли народные массы, укрепляли в них веру, облагораживали их нравы и, отдавая свою жизнь на служение высоким идеалам, оставили память — прочнее памяти многих героев, витязей и богатырей. И такие люди, по своей кончине, становились предметом благоговейного почитания всего русского народа, от царя до последнего простолюдина.
Признается полезным знакомить юношество в художественной форме рассказа с жизнью и деятельностью героев, государственных людей, ученых, писателей. Несомненно, следует считать не менее полезным ознакомление юного поколения в художественной беллетристической форме, и с жизнью тех великих подвижников, деятельность которых тесно связана с историею родины и которых народ справедливо причисляет к своим богатырям — богатырям духа.
Жизнь, и в особенности юные годы, одного из таких праведников и подвижников составляет содержание предлагаемой повести.
Этот праведник — Преподобный Сергий Радонежский, бесспорно, одна из самых замечательных личностей нашего далекого прошлого, праведник, к гробнице которого ежегодно стекаются миллионы русских людей, чтобы подкрепить себя молитвою, найти утешение в горе.
«Если бы возможно было, — говорить наш знаменитый историк В. О. Ключевский, — воспроизвести писанием все, что соединялось с памятью Преподобного Сергия, что в эти пятьсот лет (со времени его кончины) было молчаливо передумано и перечувствовано перед его гробом миллионами умов и сердец, это писание было бы полной глубокого содержания историей нашей всенародной политической и нравственной жизни. Да и каждый из нас в своей собственной душе найдет то же общее чувство, стоя у гробницы Преподобного. У этого чувства уже нет истории, как для того, кто покоится в этой гробнице, дивно остановилось движение времени. Это чувство вот уже пять столетий одинаково загорается в душе молящегося у этой гробницы, как солнечный луч в продолжение тысячелетий одинаково светится в чистой капле воды».
Жизнь Св. Сергия — помимо религиозного значения Преподобного — представляет богатый пример необыкновенного трудолюбия, кротости, готовности работать для ближних и ради пользы ближних. Она полна интересных и, в то же время, поучительных фактов, способных облагораживающе действовать на юные сердца, вызывать их добрые чувства, развивать в них любовь к людям, уважение к труду.
В предлагаемой повести жизнь великого праведника рассказана на основании летописей и сказаний, которые в теченье столетий переходили из поколения в поколение и удостоверены историею. Стараясь сохранить в самом рассказе колорит эпохи и имея в виду юных читателей и читательниц, автор стремился в то же время с внешней стороны дать своему произведение такую форму, которая могла бы не только в достаточной мере заинтересовать их, но и ввести в тот особый мир, где протекала вся подвижническая жизнь и деятельность этого поистине народного героя труда и веры.
Иллюстрационная часть повести состоит преимущественно из копий с картин известных художников, вдохновившихся жизнью великого подвижника земли русской, из видов, связанных с его именем, снимков с принадлежавших ему вещей и пр. В самом же тексте помещены снимки с древних миниатюр, воспроизведенных с рукописи XVI века, хранящейся в ризнице Троице-Сергиевской Лавры.
I
ГОЛУБОЙ радостный и светлый день. Прозрачно-синей глубиной моря кажется небо или лазоревым заповедным озером, там высоко, вдали. А земные хрустальные озера и реки отражают небеса. И мнится: два неба, два озера, два моря — внизу и вверху. Ласково-нежный, как сладкий бальзам душист воздух. В нем летнее дыхание диких левкоев, розовой кашки, гвоздик полевых. Наверху, над заоблачными сказочными озерами неба — золотое светило: солнце, улыбка Бога и радость земли. Оно не горючий, дышащий зноем пламень сегодня, — оно ясное, нежное и спокойное. Начало лета и прощанье весны.
День красивый, как сказка. Радостный день, теплый, ласковый, нежащий, посланный небом для утехи земли.
В четырех верстах от Ростова, славного города Ростова, отражавшего так отчаянно храбро набеги диких кочевников-татар и павшего под их бешеным натиском, небольшая усадьба, вся обласканная, вся согретая и принаряженная майским полднем. На высоком тыне играют солнечные блики, на белых крепко выложенных тесовых стенах хором, гридниц и пристроек мелькают световые пятна. Словно белоликие феи, бегают взапуски, прыгают и резвятся солнечные улыбки.
Там, за сараями, тенистей и будто сумрачней. Длинные тени ложатся от высоких дубов с мохнатыми шапками из свежей листвы на гордых головах-вершинах и от гибких, как прутики, юных тополей, похожих на юношей с зелеными глазами. Там, в тени, под тыном — лужайка. На лужайке толпа мальчиков-невеличков, от пяти до десяти лет. Играют во что-то странное, непонятное по первому взгляду. Что за игра?
Один сидит под дубом. Этот старше всех; по виду ему лет двенадцать. Он высокий, тоненький, как былинка, черноглазый, а лицо суровое, брови, будто кисточкой проведенный, сжались над тонким прямым носом. Брови хмуры, а пухлые детские губки, точно спелые алые вишни, кривятся в усмешку. В руках лист огромного лопуха, сорванного тут же под тыном, и указка в виде ивовой лозы, гибкого прутика, наполовину очищенного от кожицы.
Мальчик одет чисто и опрятно; не роскошно, нет, хотя он и боярский сын, дитя всем известного боярина Кирилла Ивановича Иванчина, приспешника и советчика первого при дворе князя Константина Борисовича, удельного владетеля Ростовской земли.
И усадьба эта за зеленым тыном принадлежит боярину Кириллу, и высокий, стройненький с нахмуренным лицом черноглазый отрок его старший сын — Степан. Тут же в толпе детей и младший сын — Петруша, голубоглазенький, белокуренький с детским невинным личиком шестилетний шалунок. Всех детей человек десять. Все стоят на вытяжку, глаза вперили в черненького Степу, что сидит на срубленном стволе под дубом с нахмуренным лицом, с сумрачными очами.
— А ну-ка, подходи, — кричит Степа, и черные глазенки его поблескивают, как угольки, — ты, Кирюшка Безруков!
Из толпы выделился мальчуган, бутуз лет семи-восьми, рыхлый, белотелый, вскормленный на мамушкиных подовых пирогах, на имбирных хлебцах, да на всякой сытной живности. Чистый кубарь, а не мальчик. Отделился от толпы, приблизился к дубу, поклонился в пояс Степе.
— Здрав будь, господин учитель!
— Здорово, паренек! Покажи свое уменье. Больно знатно ты псалтирь читаешь, наслышан я, так удружи, любезненький, а мы послушаем.
И с важностью заправского учителя степенно протянул Степа Кирюше лист лопуха.
Лист лопуха — псалтирь. Лист лопуха — Четьи Минеи. Он же и — Житие Святых, и все, по желанию. Что подскажет детская фантазия, то и представит из себя лист лопуха.
Этот Степа — учитель сейчас, мальчики — ученики, полянка под тыном — школа. В школу и в учителя играют мальчики, дети разных служивых городских людей, пришедшие сюда в боярскую усадьбу из города и из соседних ближних вотчин поиграть перед тем, как отправиться в настоящую заправскую школу.
Кирюша-бутуз берет лопух и читает певуче:
— Аз, Рцы, Хер, Аз… Архангел… — с трудом, обливаясь потом, произносит он, как бы читая на воображаемой странице книги воображаемое слово.
— Ладно, умник, пряник за мной… Подходи ты, Петруша, — одобрив кивком головы товарища, говорит Степа.
Выбегает к дубу другой мальчик. Этот совсем крошка, голубоглазый, маленький, похожий на херувимчика, только вот загорелый — в этом с херувимом и разница вся.
Это братец Степана — Петруша… Бойкий, веселый, глазки что звездочки горят.
— Давайка-сь, господин учитель, я тебя потушу! — сам хватает лопух и бойко читает наизусть псалом Давидов:
— Се удаляхся бегая и водворихся в пустыне, чаях Бога, спасающаго меня (псал. 54, 8, 9).
Странно звучат строгие, суровые слова царя-пророка в устах ребенка. Память у Петруши на диво.
