Сергей Андреев-Кривич - Может собственных платонов...
Обзор книги Сергей Андреев-Кривич - Может собственных платонов...
Сергей Андреев-Кривич
МОЖЕТ СОБСТВЕННЫХ ПЛАТОНОВ…
Юность Ломоносова
Глава 1. ЗАГАДОЧНАЯ ЛИ ЭТО СТРАНА — РОССИЯ?
Капитан Мистроувех повел по берегу подзорной трубой; опустив трубу, он заложил руки за спину и стал задумчиво смотреть на проходившую по левому борту землю. Россия. Русские берега.
Дул свежий ветер, попутный, судно шло ходко, хотя количество парусов и было уменьшено; нос резал раскатистую, с белым гребнем, волну, сек зеленоватую с примесью желтизны морскую воду, кипевшую и пенившуюся по обе стороны корабельного носа; за кормой шли чайки, с рассвета повисшие позади судна.
Вот она, Россия.
В русский порт капитан голландской бригантины приходил впервые. Сейчас, когда уже скоро судно войдет в Северную Двину и пойдет по ней в Архангельск, Мистроувеху снова припоминаются те разговоры, которые он вел в Амстердаме.
Готовясь к отплытию в Россию, он не раз беседовал о неведомой ему стране со своим амстердамским другом.
Старший друг Мистроувеха считал Россию загадочной страной. Мистроувех так не думал.
Грея ноги у камина, обложенного зелеными глазированными плитками, друг Мистроувеха неспешно рассказывал ему вечерами о России, которую он знал давно, приходил туда много раз на кораблях, бывал в Архангельске, Москве, Петербурге. В Москве прожил не одну зиму в Немецкой слободе, жил в Немецкой слободе и в Архангельске[1].
Впервые он побывал в России еще пятнадцатилетним мальчиком. То был тысяча шестьсот шестьдесят седьмой год. По лицу старого моряка скользит улыбка. Он вспоминает свою давно ушедшую молодость. Теперь ему семьдесят пять.
В последний раз он был там три года назад. В Петербурге. Его последнее плавание. Больше по морям он уже не ходит. Тысяча шестьсот шестьдесят седьмой, тысяча семьсот двадцать четвертый. Много воды утекло. Все раньше в России было иным. Как же все это случилось?
— Петр, шкипер Петр, — повторял Мистроувех.
Петр. Все сделал он. Все очень просто. Нет никакой загадки. Мистроувеху все ясно.
— Петр — великий человек. Но так ли все было просто?
И старый моряк барабанил пальцами по подлокотнику кресла.
Однажды они вот так сидели у большого, в рост, камина. Уже упали сумерки. Свеч не подавали, и комната тонула в сумраке, багровом от догоравшего в камине жара. По стенам, увешанным старыми картинами в тяжелых золотых рамах, стлались тени. Дремавший в своей клетке попугай иногда во сне сердито ворчал. За окнами в сумраке различались черепичные амстердамские крыши, над ними вились вечерние дымки.
Пошевелив длинными медными щипцами, на которых были вылиты узоры, жар в камине, старый моряк добавил, не торопясь:
— Петр сделал много.
Собеседники помолчали.
— Много. Но вот Петр победил шведского короля Карла XII под Полтавой, одержал большую победу над шведским флотом при Гангуте. Кто с ним был? С кем вместе он одержал свои победы?
— У Петра были хорошие помощники, смелые, — отвечал Мистроувех.
Старик медленно шевелит угли в камине. Литые раскаленные куски распадаются, вспыхивают синим огоньком, огонек бежит по изломам, шевелит рыхлую кромку пепла.
— Были помощники. Смелые, умные. Так.
Старый моряк помедлил, потом добавил:
— Были солдаты и матросы.
Выбив трубку о ручку кресла, Мистроувех сказал безразлично:
— Да, конечно. Солдаты и матросы. Они подчинялись. Дисциплина.
— У шведов тоже была дисциплина, — неспешно отвечает старый моряк.
Мистроувех от неожиданности быстро повернулся к своему собеседнику.
Тот продолжал:
— Что-то поднялось вместе с Петром. Что?
Мистроувех отвечал:
— Были государства — сколько их было? — которые поднимались волей и умом полководца, правителя. Он умирал — и…
Старый капитан соглашался. Были такие государства. Умирал полководец — падало и рассыпалось созданное им. Но — были и другие. Россия — загадочная страна.
Слева остался мыс Керец. Идет холмистый беломорский берег, вспенившийся зеленью далекого леса, отделенного от моря песчано-глинистой прикрутостью, на которой у воды узкий припай из песка, присыпанного мелким, истертым водой камнем. У мыса Полтаминского в прибрежном песке и глине выело водой и ветрами высокий безжизненный обрыв, по краю которого вцепились в почву, вошли в осыпь деревья, повисли над морем, держат землю туго переплетшейся путаницей корней.
Идет по Двинскому заливу бригантина.
Снова лесистый берег: сосна, есть и береза, по прибрежным крутизнам мельтешит кустарник. У мыса Куйского — опять голый обрыв, потрескавшаяся красная неживая глина.
Вскоре морской гористый берег начинает припадать, снижаться, от него вытягивается узкая бугристая Никольская коса, идущая к югу на семь верст. За ней лежит Сухое море. Позади косы, на материке, лесистые горы, над ними выдалась плоская вершина — Апица. Близится Архангельск.
Бригантина идет к Березовскому устью Северной Двины, к двинской дельте, которая рассыпалась у морского края. Острова, кошки — будто намололо их водой. Между островами петлят устья: Никольское, Пудожемское, Мурманское, Березовское. Двинская дельта протянулась почти на сорок верст.
Вот и остров Мудьюжский. Видно: бежит по нему гряда низких холмов, плотно обсел ее лес. Вон — мелкая береза, крученная и ломанная северными холодами, пришибленная к земле — ползушка. Там — болота, частая, низкая кочка.
У Мудьюга идущие в Архангельск заморские суда берут лоцмана. Остановившись затем у южного конца острова для таможенного досмотра, там, где лоцман указал положить якорь, бригантина после предъявления бумаг брандвахте[2] пошла вверх по Двине, по Березовскому устью, по которому корабли обычно идут к Архангельску.
Близится остров Линский. Опершись на четыре раздвинутых в стороны бастиона, стала на нем выложенная белым камнем крепость. К северу она вышла равелином, который хищным треугольником залег впереди куртины. Равелин присоединен к крепости подъемным мостом[3]. Крепость обходит водный ров. Над северо-западным бастионом, на высокой деревянной башне, полощется флаг. Насторожившись над низким речным берегом, крепость стережет Двину, Архангельск, ход в Россию.
Вынув изо рта трубку, Мистроувех показывает ею толмачу[4] на крепость.
— Новодвинская крепость, — отвечает тот.
Распорядившись взять рифы[5], лоцман изменил немного курс между двумя рядами указывающих фарватер лоц-бочек[6], которые подбивала речная волна. Он поясняет толмачу: недалеко мель. И затем лоцман рассказывает хорошо известную всему Поморью историю.
…Иван Рябов, Дмитрий Борисов. Их захватили в плен шведы. Когда война со шведом шла. Заставили вести корабли своей эскадры, пробравшейся под чужими флагами, по Белому морю. Хотели идти в Архангельск и тот город добывать. Не прошли. Что? Крепость отбила? Нет. Крепость тогда только еще начали строить. Иван Рябов, Дмитрий Борисов. На вот эту мель они посадили шведские корабли. Воровским обычаем, под чужими флагами, английскими и голландскими, пришло этих кораблей — сила: четыре великих корабля да два фрегата и яхта. У Мудьюга они заночевали. Утром русские отправились на корабли для досмотра. Стоят, значит, голландские да английские суда. Пушки спрятаны, борты закрыты, солдаты затаились. Купцы стоят. Ну, отряд наш на один из кораблей — для досмотра. Тут его и в плен. Когда уже дело шло к вечеру, два шведских фрегата и яхта пошли вверх по Двине — все так же, воровским обычаем, под чужими флагами.
— Ну, реки не знают, — продолжал свой рассказ лоцман, — потому Рябову и Борисову, которых с собой взяли, шведы и приказывают: ведите. Теперь вот ты и думай: чем же это брать Рябову и Борисову? Ежели тут тебе еще и мушкет под нос для понятности? Пошептались они промеж себя. Повели. Вот тут, где крепость теперь стоит, воинские люди наши находились: стеречь шведа. Опять на корабли досмотр. Только незадача для шведа вышла. Уже трап нашим подали. А тут вдруг наш солдат и видит: лежат на палубе шведские солдаты, кто за что прячется. Наши назад. Все открылось. Пальба началась. Шведы Рябову и Борисову: быстрее ведите, потому очень торопимся. Ведут. Только разве они лоцманы настоящие? Какие же они вожи? Вот прямо супротив крепости один шведский фрегат да яхта возьми и приткнись к мели. Другой фрегат, что сзади шел, шведы словчили остановить. Да, брат, — вздохнул лоцман, — тут и случилось. Поставили это Рябова и Борисова рядом — и из фузей в них. Только до смерти убили одного Борисова. А Рябов прикинулся будто мертвый. Тут уж у шведа хлопот! Потому наши в них из пушек. Шведы в наших. Так вот поболе двенадцати часов пальба и шла. Дело-то шведское плохое. Фрегат и яхта сохнут на мели, а другому фрегату, что на мель не нашел, на вольной воде остановился, тому руль отбили, вроде как курице хвост. Видя он, швед, изнеможение и пагубу, в малых шлюпках на тот фрегат, что на вольной воде. Фрегат тот и давай бог ноги. К своим, что у Мудьюга остались, приплыл, руль ему наклеили — и домой шведы восвояси — Толмач перевел Мистроувеху рассказ лоцмана.
