Мариуш Вильк - Тропами северного оленя
В общем, здесь есть чем заняться.
29 января
Как я уже говорил, в Ловозеро мы приехали в конце декабря (посреди полярной ночи!), и мое знакомство с саамской столицей напоминало первые впечатления Блейка, героя фильма Джима Джармуша «Мертвец», от Дикого Запада. Я имею в виду не секс и выпивку, а стиль киноповествования — вспыхивающие во тьме кадры. Что только подчеркивала украсившая улицу Советскую иллюминация.
Сперва засияла из ловозерской тьмы роскошная новогодняя елка. Она стояла возле памятника Ленину (ни дать ни взять — саам на камне). Рядом таяли Дед Мороз и Снегурочка. Была оттепель, а скульптуры ледяные.
Потом из того же мрака показался настоящий абориген. Закутавшись в печок,[42] он шагал нам навстречу, волоча за собой длинные санки. Мы обменялись парой фраз, а Наташа нас сфотографировала. Старый саам пожаловался, что браконьеры в форме бьют в тундре оленей. Палят из «Калашниковых» наугад, с вертолетов. Русские военные базы на берегу Баренцева моря граничат с саамскими пастбищами. Ничего удивительного в том, что, имея под рукой живое мясо, армия экономит провиант.
— Ладно солдаты — хоть наедятся вволю, — бросил саам на прощание. — Хуже, когда на охоту выезжают «новые русские», — эти язык да печень вырежут, а тушу бросят.
Последние слова заглушил проезжавший мимо «Буран» — снежный скутер. На них тут носятся, как в свое время на оленях. Только олени бегали бесшумно, а «Бураны» — с ревом. Этот звук сопровождает меня с первых шагов в Ловозере. Словно гитара Нила Янга в путешествии Уильяма Блейка по Дикому Западу.
Чтобы отдохнуть от шума «Буранов», мы зашли в музей. Там было тихо и пусто. Ни души. В выставочном зале темень, за окном — тоже. Только касса светится. В моей памяти вспыхивает очередной кадр: на одной из ловозерских фотографий 1927 года мы видели деревянную церковь, на месте которой стоит теперь музей. Остальное тонуло во мраке. Мы заглянули в несколько магазинов: глаза сверкали доброжелательным любопытством — мол, надолго ли в гости? На темной улице лица, освещенные огоньками сигарет. И улыбка Ларисы Павловны, директора Центра саамской культуры, от которой мы сразу почувствовали себя своими.
30 января
Еще одно воспоминание о первых днях в Ловозере, которое хочется запечатлеть, — отсветы новогоднего камелька. В ожидании новогоднего выступления Путина по телевидению мы пекли на огне из ольховых щепок оленину и потягивали шампанское. Ольха, согласно верованиям саамов, обладает очищающей силой, шампанское у камина — после русской бани и валяния в снегу — наслаждение… Кремлевские куранты пробили полночь.
— Ющенко, небось, извиняется перед украинцами за то, что шампанское у них нынче без газа, — пошутил Иван.
Потом мы до самого утра покачивались под «ДиДюЛю»,[43] а водку закусывали «гранатовым браслетом». Это русская закуска из оленины, названная по рассказу Александра Куприна. Соленое мясо оленя с гранатом.
3 февраля
Александр Кобелев — президент Saami Council,[44] союза саамов всего мира — Норвегии, Швеции, Финляндии и России. Иначе говоря, Саша — президент Сапми: так называется по-саамски территория на северной оконечности Европы, на протяжении тысячелетий населяемая саамами. Президент Сапми избирается раз в два года.
Наш с Сашей разговор начинается с обсуждения языка, ведь без языка нет смысла говорить о будущем саамов. Проблема в том, что по сей день кольские саамы практически не имеют собственной письменности. Попытки создать ее на основе латиницы в 1930-е годы закончились сталинскими лагерями, а о сегодняшних опытах с кириллицей, которыми, в частности, занимается Александра Антонова,[45] автор саамского алфавита, пока еще трудно говорить всерьез.
— Самое интересное, — смеется Саша, — что Александра Андреевна в свое время была учительницей русского языка в ловозерской школе, и если замечала, что мы болтаем по-саамски, лупила по рукам.
Именно советская школа, преподавание в которой велось по-русски, виной тому, что большинство кольских саамов забыло свой язык. При царизме можно было просто не отдавать ребенка в школу, да, собственно, и школ никаких не было — разве что церковно-приходские, куда все равно никто не ходил, поскольку дети вместе с родителями кочевали по тундре. А когда Советская власть ввела обязательное среднее образование, в Ловозере выстроили интернат для школьников, оторвав детей сразу и от родителей, и от родного языка. Теперь, когда наконец спохватились, что без языка нет нации, оказалось, что одни лишь старики еще что-то помнят.
Однако пытаться сохранить это без письменности — все равно что черпать воду сетью.
— Вот представь себе, что твои соотечественники вдруг забудут польский и перейдут на английский. Но ведь они в любой момент смогут вернуться назад, поскольку их язык запечатлен в литературе. А нам как быть?
Второй вопрос — саамская кровь, то есть происхождение. Ведь еще совсем недавно быть саамом считалось стыдно. Саамы оказались на Кольском полуострове гражданами низшего сорта — «хуже» русских, украинцев, евреев и коми-ижемцев. Поэтому у кого была возможность, тот вписывал в паспорт другую национальность. Парадокс в том, что когда в российских паспортах ликвидировали рубрику «национальность», быть саамом вдруг сделалось выгодно. Именно в это время заговорили о правах аборигенов Севера, установились контакты со скандинавскими саамами, хлынул поток долларов и грантов.
— Да что там говорить, один браконьер, к примеру, — вспоминает Саша, — украинец из Апатитов, захотел стать саамом — нам полагаются льготы на разрешение на охоту.
Так что возникла проблема: по каким критериям определять, кто саам, а кто — нет. Это очень важно, если серьезно подходить к идее создания саамского парламента. Его нет только в России. В Финляндии саамский парламент действует с 1973 года, в Норвегии — с 1989, в Швеции — с 1993. Для формирования парламента саамов в России необходимо сначала решить, кто вправе его создавать и кто — быть его членом. Другими словами, следует провести перепись российских саамов… За основу был принят критерий крови: хотя бы один из родителей должен быть саамом.
— Впрочем, все мы тут друг дружку знаем и знаем, кто есть кто. Проблема только в законодательстве.
Самый болезненный вопрос — саамская земля. Уж очень многие на нее претендуют — начиная с российской армии и добывающей промышленности и кончая новыми русскими и туристическим бизнесом. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, как мало жизненного пространства осталось у саамов Кольского полуострова. Их выгнали с побережья Баренцева моря, где они веками охотились на тюленей — теперь там база атомных подводных лодок. Вытеснили с северо-запада, выстроив «закрытые» города Никель и Заполярный. Железная дорога отрезала их от озера Имандра — для саамов оно, как Байкал для бурятов. Наконец, Мончегорском засрали тундру Монче,[46] а Апатитами — Хибины. Теперь саамов выживают с восточной части Кольского полуострова. Лучшие места для ловли северного лосося на Поное взяли в аренду американцы — на двадцать пять лет. Иоканьгу заняли новые русские. А недавно шведская фирма «Булиден» собралась на реке Вороньей, близ Ловозера, добывать открытым способом золото. Тогда пришел бы конец и оленям, и кольским саамам. К счастью, на сей раз саамы вовремя спохватились, подняли шум, добились поддержки, и шведы отступили. Но это не значит, что не появится кто-нибудь еще. До тех пор, пока из саамской земли есть что выжать, существование на ней саамов поставлено под угрозу.
Отсюда даже ягель на Запад вывозят. По несколько сот тонн сухого оленьего мха в год. Знаешь, зачем?
— Понятия не имею.
— Могилы украшать!
Пауза. Саша задумался, а я переваривал его слова. Получилась мрачная, но очень точная метафора Европы, обкладывающей свои трупы животворной травой оленей, которые служили источником жизни для праевропейцев.
— Сегодняшние европейцы, — Саша посмотрел на меня, словно читая мои мысли, — сперва выстроят дом, а уж потом задумаются, что под ним росло. Место под строительство выбирают, руководствуясь исключительно собственной выгодой, о земле не заботятся. А для нас земля — это святое.
Поэтому, чтобы спасти саамскую землю от экологического варварства, надо действовать. Речь идет вовсе не о том, чтобы оторвать Кольский полуостров от русской «матери», в чем кое-кто подозревает саамов, надо лишь добиться, чтобы саамы — коренное население этих территорий — сообща хозяйствовали на своей земле. То есть имели решающее право голоса в вопросах землепользования. Как, например, канадские инуиты[47] в Нунавуте. Но мурманская Дума до сих пор не приняла закон о коренном населении. Возражают коми-ижемцы — у них свои интересы.
